– А ваша дочь не склонна фантазировать? В таком возрасте это так естественно!
Но Мод уверенно возразил:
– Нет, это явно не детские фантазии: это же не Карлсон, и не принц на крылатом коне.
– А вы дома не держите порнофильмы, журналы, открытки?
– Было когда-то, мы иногда их смотрели вместе с Эрикой, но я всё это выбросил, когда Инге исполнилось три годика.
– И ничего из этого не могло остаться, затеряться, быть где-то припрятанным?
Мод опять замотал головой:
– Абсолютно исключено! Я и до этого всё это держал в сейфе, рядом с «Береттой» и винчестером.
– У вас есть оружие?
– Есть, и разрешение на него имеется!
Он достал лицензию, и Андерс чисто автоматически сделал с неё копию.
Бригита задумалась.
– А вы никогда не занимались с женой сексом в присутствии дочки?
Мод чуть не подпрыгнул на месте:
– Да вы что? Я вполне здравомыслящий мужчина!
Бригита довольно хладнокровно отреагировала на его выпад:
– Поймите меня правильно: детям свойственно подглядывать за родителями, по ночам. И вы даже не представляете себе, насколько они любопытны! А интерес к этому делу у них проявляется очень рано. Они с таким интересом рассматривают все эти вещи и у себя, и у сверстников, и часто мальчики хвастаются перед девочками: «У меня есть вот такая штуковина, а у тебя её нет!»
Мод немного успокоился:
– Нет! Я специально сделал в нашей спальне две шторки. Свою-то она и могла раздвинуть, но нашу – вряд ли! И мы бы услышали звуки её шагов, если бы она пыталась подкрасться!
Бригита продолжала допытываться:
– Вы не проповедуете «нудизм»? Не посещали когда-нибудь с дочерью такие пляжи? Никогда не ходили при ней голым?
– Никогда! Я не пойму, к чему вы клоните?
Он опять готов был взорваться, но Бригита ответила абсолютно равнодушно:
– Я просто хочу разобраться. Узнать: видела ли она когда-нибудь эти мужские «сисалы», и не просто так, а в действии? Маленькие девочки часто придумывают себе всяких принцев и драконов, и их поцелуи, после которых неизвестно как на свет появляются белокурые младенцы с белоснежными зубами. А ваша дочь описывает вполне реальные вещи. Она это либо где-то видела раньше, либо говорит совершенную правду. Где она сейчас?
– Я сразу же отвез её к моим родителям, на побережье.
– А вы не пробовали спросить об этом бывшую жену?
– Естественно, пробовал: по телефону. Но она ответила, и в довольно грубой форме, что я плохой отец, никогда не знал своей дочки и её фантазий. Потом она сказала, что все свои оргазмы со мной она только изображала! А я заявил, что Ингу она больше не увидит!
– И как она отреагировала?
– «Это мы ещё посмотрим! Ты даже не знаешь, кто за мной стоит!» Я не выдержал и бросил трубку!
Бригита вопросительно посмотрела на Андерса:
– Ты оформил его заявление?
Тот ответил, довольно обиженно:
– А как ты думаешь?
Она вдруг улыбнулась:
– Ты бы не был Андерсом Петерсеном, если бы хоть раз на шаг отступил от инструкции. Доставай бланк, оформляй «передачу»: я забираю это дело к себе!
У Бригиты забот хватало и без этого: она всё время должна была следить, чтобы на её территории все правила и формальности соблюдались неукоснительно, как «жрицами» или «жрецами» любви, так и их клиентами.
Проституция в стране существовала вполне официально.
Работницы «горизонтальной профессии» имели собственный профсоюз, исправно платили налоги и регулярно проходили медицинское обследование.
«Полиции нравов» приходилось вылавливать в основном нелегальные притоны, где работали беженцы из азиатских и африканских стран и государств Восточной Европы.
Именно по таким заведениям шлялись любители «экзотики», а все остальные, как мужчины, так и женщины, могли снять сексуальное напряжение вполне законно, и за достаточно приемлемую цену.
По действовавшему закону, ни одна из проституток не могла приступать к работе без предварительного медицинского обследования.
Дата её рождения проверялась не только по личным документам, но и по базам данных «Интерпола», миграционных служб и другим каналам, и ни одна из кандидаток официально не могла оказывать услуги даже за час до наступления совершеннолетия.
Встречались среди проституток даже замужние дамы, а их возрастная граница определялась только с одной стороны: они не должны были быть моложе восемнадцати. Даже матроны за пятьдесят не гнушались этим делом, и такие тоже имели свой постоянный контингент.
Но в отношении простых «любительниц» в законодательстве существовали явные прорехи: помимо чёткого определения, чем отличается «возраст согласия» от «возраста вступления в брак», не было прописано отличия «подарка» от «гонорара».
Вдобавок, «возраст согласия» недавно снизили с 16-и лет до 14-и, и иногда получалось так: с пятнадцатилетней девочкой мужчина мог жить половой жизнью, даже не спрашивая согласия её родителей, но не мог оформить с ней брак или дарить ей что-нибудь серьёзное.
А это уже давало почву для различных злоупотреблений.
Приходилось Бригите присматривать и за порностудиями.
Их хозяева понимали, что им не стоит рисковать дорогими лицензиями, и все прибывающие в страну таиландки, малазийки и филиппинки должны были подчиняться общим требованиям.
Те никак не могли свыкнуться с ними, потому что в их странах не существовало возрастных ограничений на секс, и достижение ими восемнадцати лет там чаще означало не начало карьеры, а скорее, её закат.
И им не совсем было ясно: почему здесь иметь секс можно с четырнадцати, а фотографироваться, сниматься в кинофильмах и получать за это деньги – только с восемнадцати?
Легализация проституции объяснялась весьма просто: эту деятельность никогда и никому ещё не удалось искоренить, и поэтому всё-таки лучше держать этот бизнес под контролем государства, собирая с него налоги и не допуская в нём «беспредела».
А порнографию в стране узаконили из-за стремительного падения рождаемости: холодные северяне в погоне за материальным благополучием заводили детей всё реже и реже. Население постоянно уменьшалось, и подобными лентами руководители пытались хоть как-то подогреть интерес подданных к этой стороне человеческой жизни.
Иногда они пытались обогатить генофонд нации притоком «новой крови», но и этот эксперимент часто давал сбои: вместо полнокровных молодых самцов и самок, готовых немедленно приступить к работе, а заодно и к производству новых граждан, приезжали почтенные отцы семейств с кучей детей, а бывало, и с несколькими жёнами.
Никто из них работать не мог, да и не хотел, и все эти шумные ватаги годами жили за счёт местных налогоплательщиков.
Когда-то эта страна была довольно пуританской, но теперь её граждане ударились в другую крайность: многие пары просто жили вместе, не оформляя брак, а некоторые были даже не парами, а «тройками».
Бывали даже целые семейные сообщества, парные или непарные, которые называли себя «свингерами».
Провозглашённая «политкорректность» требовала ото всех остальных не просто «уважать» их права, а чуть ли не объявлять таких «национальными героями».
Бригита всегда относилась к ним терпимо, но со временем заметила: потихонечку эти «маргиналы» обнаглели.
Они стали устраивать бурные шествия по улицам городов, не обращая внимания на присутствие там детей или добропорядочных старушек.
Очень скоро они стали требовать регистрировать однополые браки официально, и даже в садиках воспитателей заставляли читать детям сказки не о любви принцессы и принца, а о любви одного принца к другому!
Казалось, должен был оставаться последний бастион морали: церковь!
Но её иерархи молчали, а средства массовой информации регулярно сообщали то об одном развратном церковнике, то о другом, и всё чаще их жертвами становились дети допубертационного возраста.
Бригиту от этого просто воротило, но она покорно исполняла все директивы начальства.
С такими мыслями она поехала опрашивать дочку Мода, сев вместе с ним в машину.
По пути они заехали к детскому психологу, который уже не впервые помогал Бригите в подобных делах.
Глава 3
– Всё тебе неймётся, толстопуз хренов! Тут на каждом углу славянки с румынками за двадцатку готовы отдаться, прямо на заднем сиденье, а тебе на «нежненькое» тянет. Мог бы и в Таиланд сгонять, если совсем припёрло: «бабла» у тебя хватает. Отогрелся бы там, да заодно и жирок свой растряс по дороге. Там это дело ненаказуемо, а тут ты всё-таки рискуешь своей задницей. Или к какому-нибудь интернату пристроился: и дёшево, и славно, и мам там всяких с папами не наблюдается.
– Ни хрена ты не понимаешь в этом деле, «Седой»: не нравятся мне эти узкоглазые! Пробовал я пару раз этих таитянок. Совсем не то: все какие-то щупленькие и тощие, и нашим девочкам не чета!
– Зато никогда не брыкаются, и дело хорошо знают!
– А вот это меня и заводит: когда наша, «отечественная», ничего не понимающая в сексе «куколка» теряется, и я её этому обучаю! Я всегда хотел быть учителем младших классов или воспитателем в детском лагере. Я пишу мелом на доске очень трудную задачу, и они её не решают. Я вызываю по очереди парочку самых красивых учениц – и оставляю их после уроков: для «дополнительных занятий»!
– А учителем бальных танцев не хочешь устроиться? Попрыгал бы на сцене пятым лебедёнком, а после концерта – «кордебалет-групповушка» за кулисами, со всеми птичками сразу!
– Мне твой солдафонский юмор совсем не нравится! Ты не забывайся: хотя мы с тобой и сто лет знакомы, и я у тебя в заместителях числюсь, но правила игры диктую всё-таки я! А без моей поддержки тебе не удастся набрать даже трёх мандатов. Скоро выборы, и они очень скоро!
– Да ладно тебе, толстяк, расслабься: я просто пошутил! Только поступил один «сигнальчик»: у нашей общей «пассии» папаша оказался весьма принципиальным. Он воду мутит, правдолюбец хренов!
– Ну и пусть мутит, мы с тобой и не таких обламывали! Наши люди это дело опять на «тормозах» спустят. Давай-ка ещё по стопочке: за красоту наших, «отечественных» девочек!
Андерс уже совсем выкинул эту историю с Модом и его дочкой из головы: дело находилось не в его компетенции, а все другие правоохранительные органы тоже должны отрабатывать свой хлеб.
Но через несколько дней ему позвонила Бригита:
– Приходи в «Чёрный Лебедь»!
Хотя связи на «горизонтальном» или «диагональном» уровне между работниками их ведомств не приветствовалась со стороны начальства, они всё равно частенько встречались.
Причина недовольства руководств была простой: у каждого такого подразделения были свои служебные тайны, и им не очень хотелось, чтобы о них узнавали сотрудники других «контор».
Отношения Андерса и Бригиты нельзя было назвать любовью: у обоих были «вторые половины», а у Андерса ещё и дети.
Просто эта женщина была настолько прекрасной, что устоять перед её внешностью и поведением мог только каменный идол. Вдобавок, она была очень эрудированной и остроумной.
А Андерс привлекал её своей безукоризненной исполнительностью и стремлением к всеобщей справедливости, над чем она иногда подтрунивала.
Ни жена Петерсена, ни муж Бригиты совершенно не ревновали, когда те встречались без их ведома: они просто дружили семьями.
Они хорошо понимали: это собратья по ремеслу обсуждают какую-нибудь общую проблему:
«Нужно ли кастрировать серийных насильников, или их можно просто стерилизовать? А может, следует применять химиотерапию?»
Возле входа в это кафе Андерс, как всегда, кинул взгляд на автомобильную стоянку: он не мог отделаться от этой привычки с тех пор, когда ловил не мелких сошек, а убийц.
Машины Бригиты не было видно: либо она оставила её за два квартала отсюда, либо приехала сюда на такси.
Несмотря на быстрый старт в провинции, сделать стремительную карьеру в столице Андерсу не удалось.
Даже вошедшие в легенды его исполнительность и добросовестность, вкупе с обыкновенной сообразительностью, так и не помогли: к сорока годам он так и оставался инспектором, только теперь уже «старшим».
Причинами были его категорическое нежелание примыкать к любой из группировок внутри своего ведомства и полное игнорирование давления сверху.
Он всегда руководствовался только законом и своей совестью, никогда не брал взяток и всегда доводил порученное ему дело до конца.
Он расследовал любой инцидент с одинаковыми тщательностью и упорством, несмотря на то, кто совершил прееступление: сын простого таксиста или племянник министра.
Но он никогда не протестовал против решений, которые выносили окружной судья или вышестоящие инстанции.
Андерс добросовестно сделал своё дело, предоставив суду всю картину конкретного уголовного дела, а оправдывать или наказывать его фигурантов – это не его прерогатива!
Перед Бригитой стоял недопитый стакан виски.
Она была мрачнее тучи.
– У меня две новости. Плохая и очень плохая!
Андерс с интересом посмотрел на подругу:
– И что же за новости?
– Плохая: девчонка не врёт. И у меня, и у детского психолога сложилось одинаковое мнение: такое ребёнок придумать не может! Она никогда ранее не видела полового акта, но всё рассказывала с такими подробностями, и ничего не преувеличивала. Пока отец не увёз её к дедушке и бабушке, мать отдавала её для утех взрослым мужикам почти каждую субботу, и это продолжалось целый год. Она рассказывала, как её раздевали, куда целовали, и что ещё заставляли делать. Она помнит всё: и во что она и они были тогда одеты, и где в это время находились её мать и тётя. Тётя в прямом смысле: Инга – её племянница. И как мама потом брала у них деньги. Мы допросили её несколько раз, в разной обстановке, но она ни разу не запуталась!
– Может, это отец её научил, чтобы как-то насолить бывшей супруге? В жизни всякое бывает!
– Если бы она это зазубрила, то говорила бы всё слово в слово, а Инга рассказывала это каждый раз разными словами, но всякий раз описывала одно и то же.
– Чудовищно: мать продаёт дочку для сексуальных оргий!
– Ты плохо знаешь культуру разных народов: это норма во многих племенах Африки, в Юго-Восточной Азии, и даже в относительно цивилизованной Латинской Америке. Жестокость по отношению к детям существовала всегда. В Спарте больных детей сбрасывали в пропасть, и это часто делал сам отец. В Древнем Риме отец мог и убить своих детей, и продать их в рабство, а про инцест и педофилию я даже не говорю: это была норма. Такое и сейчас кое-где встречается, например, в Саудовской Аравии. Но допросить Эрику нам так и не удалось: она исчезла, и нашими жалкими средствами её мобильник не пеленгуется. А всё это время она проживала в различных гостиницах или на съёмных квартирах, и нигде не работала. Но деньги у неё, похоже, водятся. Кстати, знаешь, сколько здесь стоит один такой «сеанс»?
– Могу предположить: пару сотен долларов или евро.
– Ты ошибаешься: намного дороже! Это в Таиланде за секс с малолеткой ты можешь заплатить жалкую «двадцатку». А здесь подобная девочка стоит тысячу, а такая хорошенькая – и поболее! А если таких клиентов несколько? Инга смогла описать троих. Самого противного толстяка зовут Александром, он всё время шмыгает носом. Это он чаще всех пользовался её услугами. У второго, Конрада, очень белая кожа, и она хорошо запомнила родинку на его правой ноге. А вот про третьего Инга вспомнила всего две детали: все его называли «Седым», и у него какой-то шрам на груди. Кстати, по её словам, он был самым добрым и щедрым из этой «троицы». Бывали там и другие персонажи, но она их не запомнила.
– А ты не пробовала допросить эту «тётю»?
– А вот это и есть вторая новость: она работает судьёй и специализируется на экономических преступлениях. Там вращаются такие деньги, тебе и не снилось! У меня отобрали это дело: теперь им занимается «Служба Охраны Короны»!