Дверь им открыл полноватый пожилой мужчина.
Вика и Маргарита вежливо поздоровались, хозяин ответил и пригласил в квартиру:
– Проходите в гостиную.
Они скинули в коридоре босоножки, но во что переобуться не нашли и пошлепали за хозяином босиком.
Дядя Кирилл расположился за большим овальным столом, гостьи по его знаку тоже уселись.
Вика украдкой огляделась: ничего не скажешь, богато! Мебель основательная, с инкрустациями, горка полна хрусталя и фарфора, люстра с подвесками над центром стола, окно закрывают тяжелые шелковые портьеры с кистями, на полу толстый узорчатый ковер… Такое Вика только в кино видела.
Потом она посмотрела на Кирилла Митрофановича. Он был почти лысый, небольшого роста, но выглядел солидно. Полное, слегка обрюзгшее лицо с оттопыренной нижней губой нельзя было назвать неприятным, серые глаза из-под кустистых бровей смотрели внимательно и в то же время высокомерно. Под его взглядом Вике стало немного не по себе.
– Ну что ж, давай знакомиться, юная особа. Твою мать, Риту, я прекрасно помню, а вот тебя видел лишь на Аниных похоронах, но там мы не познакомились. Меня зовут Кирилл Митрофанович Суханов, можешь звать меня дядя Кирилл, а ты, значит, Виктория…
Вика молча кивнула, думая при этом: «Какой же ты дядя? Ты дедушкой мне приходишься».
– Итак, надумала поступать в университет? Похвально! И что же, надеешься пройти по конкурсу?
– Викуля очень хорошо училась, ― нашла нужным вставить Рита, ― у нее в аттестате только три четверки.
– Вот как! ― удивился Суханов. ― Ну, тогда, я думаю, моя помощь не потребуется.
Вика с матерью переглянулись. Действительно, у работника райкома наверняка везде блат, он мог бы помочь…
– Спасибо, дядя Кирилл, ― вежливо ответила Вика, ― я думаю, что сама поступлю. На географический факультет в прошлом году конкурс был всего три с половиной человека на место.
– Хорошо, что ты уверена в своих силах, ― заметил Кирилл Митрофанович. ― И когда начинаются экзамены?
– Первого августа, последний экзамен двенадцатого. А с первого июля месячные подготовительные курсы, я на них уже записалась.
– То есть через неделю ты должна переехать сюда? Что ж, я не против. И то, что экзамены до двенадцатого числа, тоже удачно, с четырнадцатого августа у меня путевка в санаторий. Поеду на Мацесту, ― объяснил он, обращаясь к Маргарите, ― тамошние воды мне полезны. Пойдем, я покажу комнату, в которой ты будешь жить.
Кирилл Митрофанович распахнул одну из дверей в коридоре и объяснил:
– Раньше здесь жила моя дочь. Как видишь, скромно, но все необходимое имеется. Обстановку не меняли после отъезда Аллы. Она замужем за дипломатом, сейчас они за границей, ее Станислав второй консул в Марракеше… Гостиную вы видели, в спальне и моем кабинете ничего интересного нет. Тогда пошли на кухню.
Войдя, Вика мысленно ахнула: просторная, метров двадцати кухня была поделена на две зоны стойкой с вьющимися растениями. Ближе к двери стоял стол в окружении венских стульев. В глубине, за цветами, скрывалось прекрасно оборудованное место для готовки.
Дядя Кирилл открыл дверцу одного из столов.
– Вот здесь кухонный комбайн, немецкий. Инструкции к нему, микроволновке и стиральной машине найдешь в этом ящике. Они специально переведены на русский язык. Я всегда старался облегчить труд моей покойной жены, ― пояснил он и сделал паузу. ― Надеюсь, пылесосом ты пользоваться умеешь?
Вика кивнула.
«Наверно, он считает, что в Максатихе о пылесосах не слыхали», ― обиженно подумала она.
– Пылесос немецкий. Очень удобный, поскольку в квартире много ковров. Так, что же еще…
Хозяин присел к столу, гостьи стояли перед ним, как школьницы перед учителем.
– По поводу питания. Продукты я привожу из распределителя, холодильник всегда полный. Тебе, Виктория, останется покупать только хлеб и молоко. Деньги я буду класть вот в этот ящик.
Маргарита раскрыла было рот, но хозяин перебил:
– Она будет питаться со мной, нечего холодильник всякой ерундой забивать. Вика, возьми с полки книгу. Да, эту, «Диетическое питание», моя Зина готовила по ней. Посмотри раздел «Язвенная болезнь», там кое-что помечено ее рукой. Ну что, девочка, справишься?
Вика перелистала книжку: ничего сложного, ни соусов, ни зажарок, все вареное да пареное, чего тут уметь?
– Гости у меня бывают не часто, но к их приходу что-нибудь поинтереснее сумеешь изобразить?
– Викуля очень неплохо готовит, ― ответила за дочку Рита.
– Вот как? Такая молодая ― и готовить умеет? ― довольно пренебрежительно заметил дядя Кира, вставая и кидая взгляд на часы.
– Итак, Виктория, жду тебя вечером тридцатого. А сейчас ― извините, мне надо собираться.
Мама с дочкой напялили в коридоре босоножки, попрощались и вышли из квартиры.
Неделя перед переездом в Москву пролетела быстро. Конечно, Вика похвасталась одноклассницам, в какой шикарной квартире будет жить. Девчонки только охали и завидовали.
Она перебрала весь свой гардероб, сшила новую ночную сорочку и юбку. Отобрала учебники и конспекты, которые возьмет с собой, съездила в Тверь к бабе Лиде, поблагодарить, что помогла так хорошо устроиться.
Мать каждый вечер приставала с наставлениями: ванну и туалет надолго не занимай, свое белье в ванной не суши, в халате целый день не разгуливай ― не дома, и так далее…
Вика отвечала, что о таких глупостях можно и не напоминать, но Маргарита не унималась.
– Чашки с чаем в комнату не таскай, не дай бог, разобьешь или мебель попортишь. Сиди у себя и занимайся. Телевизор смотри, только если дядя Кира пригласит, тогда не отказывайся, неудобно…
Иногда и отец вступал:
– Смотри там! Будешь шляться, узнаю ― убью! Чтоб перед людями меня не позорила!
Дочь ничего не отвечала. Что с козлом разговаривать…
Наконец наступил день отъезда. Свой дом Вика покидала без сожаления, и про себя решила, что если дядя позволит, то будет и на выходные в Москве оставаться. Может, по маме и соскучится, а отца чем реже видеть ― тем лучше. Для нее начинается новая жизнь, вдали от этого постылого поселка.
Мечтая о том, как поступит в университет, как будет каждую неделю посещать музеи, гулять по городу, который любит, но знает недостаточно хорошо, Вика и не заметила, как доехала на автобусе и поезде до Москвы. Без двадцати восемь вечера она с двумя сумками вошла в квартиру Кирилла Митрофановича.
Тот принял ее радушно. Сегодня он вел себя приветливее, чем в прошлый раз. Показал хитроумную полку для тапочек и обуви ― а они-то в прошлый раз босиком разгуливали; повесил в шкаф-купе Викин плащ, сам донес до комнаты тяжелую сумку с книгами.
– Тут кое-что из учебников дочери осталось, ― указал он на секретер, ― можешь пользоваться, если пригодится. Постельное белье в диване, сменное в этом шкафу. Устраивайся. Через пять минут жду тебя на кухне, будем чай пить.
– Спасибо, дядя Кирилл. А вы ужинали? Я тут купила книжку о приготовлении в микроволновке. Там есть блюда, которые вашему желудку не повредят, и сделать можно буквально за десять минут.
– Молодец, ― он потрепал ее по плечу. ― Ну что ж, холодильник и кухня в полном твоем распоряжении.
Омлет со свежими овощами, приготовленный Викой, дяде понравился. Потом они пили чай с импортным печеньем из красивой коробки, и дядя Кирилл расспрашивал ее о родне. У кого кто родился, кто кем работает? Вика знала от бабы Лиды, что он практически не общается с родственниками, последние двадцать лет появляется лишь на похоронах.
– Теперь уж только на мои приедет, и все. Из стариков я последняя, а племянников он знать не хочет, ― рассказывала бабушка. ― Родных сестер и братьев у Киры не осталось ― а было четверо, он младшенький, пятый. Оба брата в войну погибли на фронте, одна из сестер тоже воевала, ей обе ноги снарядом оторвало, так она с собой покончила, вены взрезала, прости ее Господи! ― Баба Лида перекрестилась. ― Вторая сестра, Фрося, шесть лет назад скончалась ― да ты ее помнишь! А Кирка к началу войны еще школьник был. За отличную учебу его, единственного с Максатихинского района, в «Артек» послали, аккурат в июне 41-го. Как война началась, детей всех оттуда на Урал эвакуировали, и Кирка в детдом какой-то попал. Потом там же на заводе работал. Только призывной возраст подошел ― тут и война кончилась.
Сейчас дядя высокопарно объяснял Вике:
– Плохо, конечно, что я оторвался от семьи ― человек должен помнить, откуда он родом, где его корни. Но так уж получилось, девочка. В войну оказался один в эвакуации. С пятнадцати лет трудился на оборонном заводе, ковал, как говорится, победу в тылу. Никогда не чурался общественной работы, поэтому вскоре меня избрали секретарем комсомольского бюро. После войны вернулся домой, поступил в Калининский машиностроительный техникум, потом оказался в райкоме комсомола. Затем Высшая партийная школа, перевод в Москву, работа в райкоме… Жизнь была напряженная, не то что сестер да племянников, жену с дочкой не каждый вечер видел! Приду с работы ― все спят, гляну на часы ― двенадцать ночи. Это только в последние годы напряженка спала, а в сталинские и хрущевские времена пообедать не всегда успевали, вот язву себе и нажил…
Дядя посмотрел на часы и включил пристроенный на подвесной полке портативный телевизор. Начиналась программа «Время». Вика посидела немного рядом с внимательно слушающим новости дядей, затем тихонько, стараясь не шуметь, помыла посуду и выскользнула из кухни. В своей комнате она повесила вещи в шкаф, разложила учебники и занималась до тех пор, пока к ней не заглянул дядя Кирилл.
– Я пошел спать. Завтра, к восьми утра, приготовь мне, пожалуйста, геркулесовую кашу. Спокойной ночи!
Месяц пролетел как один миг. По будням с девяти до часу Вика была в университете на подготовительных курсах. После занятий убирала в квартире, иногда в это время автоматическая машинка стирала белье. Затем, слегка перекусив, она брала учебник и шла в сквер возле памятника Пушкину ― до него рукой подать, только пройти переулком да пересечь широченную улицу Горького, самую красивую улицу столицы.
Возвращалась Вика часов в пять. Если требовалось, гладила белье или шла в ближайший магазин за хлебом и молоком, потом готовила ужин из двух диетических блюд. С помощью комбайна и микроволновки это было несложно. Дядя ее стряпню одобрял, уверял, что со времени смерти жены не ел так вкусно. За ужином и чаем Кирилл Митрофанович любил поговорить, видно, радовался, что есть кому слушать.
Он рассказывал о своей работе, о том, как сложно следить за дорожным хозяйством в таком громадном городе, о совещаниях в горкоме, о том, как снимали стружку с руководителя Мосдорстроя. Порой пускался в рассуждения о политике: говорил, что Горбачев еще зелен для руководства страной, наделает ошибок с этой перестройкой, а потом, когда его переизберут, много разгребать придется.
– Зачем он водку тронул? ― возмущался дядя. ― Ты хоть представляешь, какую часть бюджета составляют водочные деньги? Ограничил Андропов продажу с одиннадцати до семи ― это было правильно. А сейчас перестраховщики виноградники вырубают! Водки, вина не купить, в квартирах самогон варят… Нет, с водкой шаг был неправильный. Тем более в данный момент, когда экспорт нефти не приносит в казну столько денег, как прежде…
Вика делала вид, что внимательно слушает, хотя в основном пропускала разглагольствования дяди мимо ушей. Какую выпускницу школы могут интересовать валовый национальный продукт, конверсия военной промышленности, снижение гонки вооружений, перестройка, программа «Жилье―2000», ускорение и интенсификация?.. Однако она высиживала с дядей на кухне до начала программы «Время», когда могла отправиться в свою комнату заниматься. В одиннадцать Кирилл Митрофанович желал ей спокойной ночи, она умывалась и ложилась спать.
Жить с дядей Вике нравилась. Разве можно сравнить размеренную и спокойную жизнь с почти ежедневными скандалами, постоянными придирками вечно пьяного отца? Даже комната была больше ее собственной раза в три, а если учесть высоченные, под четыре метра потолки…
Во всех смыслах в Москве Вике дышалось легче. Всего один раз за месяц она съездила домой, поглядела на отцовскую рожу, выслушала очередную порцию мата не пойми в чей адрес. Переспала ночь на своем старом продавленном диванчике и рано утром уехала. Дядя выходные дни проводил в обкомовском профилактории, и к тому, что она остается в столице, отнесся положительно, сказал, что сигнализация сигнализацией, а когда живой человек в доме, все-таки надежнее.
В эти свободные от занятий дни Вика просто гуляла по городу. В первый раз она пешком дошла до Красной площади, по пути любуясь домами по обеим сторонам широченного бульвара. Дядя рассказывал, что в тридцатых годах бывшую Тверскую расширили, дома целиком отодвигали вглубь кварталов – и как умудрились? Она смотрела на вывески и удивлялась: чего только нет на улице Горького! И театры, и Моссовет, и знаменитый Елисеевский магазин… Дома разные, но каждый по-своему красив.
Вике представлялось, что если бы она родилась в одном из этих домов, то выросла совсем другим человеком… Не может быть, чтобы за этими окнами жили такие же люди, как в их поселке, где одни рабочие с деревообрабатывающего комбината и комбикормового завода. Должно быть, здесь живут ученые, инженеры, артисты ― интеллигенты, которые не напиваются ежедневно, не колотят своих детей чем попало, а напротив, ведут с ними по вечерам неспешные беседы об искусстве и истории, ходят гулять к памятнику Пушкину, водят в театры и музеи. Как счастливы дети, выросшие в таком доме!
Дойдя до конца маршрута, Вика полюбовалась на кремлевские башни и Мавзолей, заглянула в ГУМ. В отделы, где выкинули дефицит, выстроились очереди, но Вика даже не стала интересоваться, что дают ― все равно денег в кармане нет.
В другой раз она решила освоить набережную Москва-реки. Несмотря на жаркий день, возле воды было свежо и приятно. По сверкающей на солнце глади порхали прогулочные кораблики и катера.
В третий раз Вика прошлась по Арбату. Эта улица показалась ей необыкновенной. Здесь устроили пешеходную зону, транспорт совсем не ходил. Вместо асфальта землю устлали кирпичиками брусчатки, посредине улицы поставили вазоны с цветами, а рядом с ними фонари под старину и скамеечки для отдыха. Прямо на тротуаре устроились художники с картинами и мольбертами, продавцы сувениров. Народу на Арбате – видимо-невидимо! Люди просто гуляют, глазея по сторонам. В толпе немало иностранцев, их сразу заметишь в общей массе. В светлой одежде, будто умытые лучше, чем наши, старички и старушки с фотоаппаратами на шее и планами города в руках о чем-то возбужденно болтали на немецком, английском, итальянском языках… Вику удивило, что интуристы попадаются в основном пожилые. Старушки лет семидесяти в узких брючках и кроссовках бодро вышагивали на пару с такими же древними, но деятельными старичками.
Вот бы баба Лида так вырядилась, думала Вика, или баба Аня покойная! Даже представить невозможно… Ее бабушки сроду брюк не носили, всю жизнь проходили в длинных юбках. По зимнему времени надевали под них трико с начесом, а сверху теплые рейтузы. У себя в деревне баба Аня носила стеганную телогрейку и пуховый платок на голове, а если шла в гости или ехала в Калинин, то выряжалась в габардиновое пальто 50-х годов с каракулевым воротником собачьими ушами; еще у нее имелась цигейковая шуба. Эти вещи, одеваемые только на выход, бабушка хранила в шифоньере, в двойных марлевых мешках, на дне которых болталась ломкая от сухости пижма, первое средство от моли. После смерти сестры баба Лида забрала себе и пальто, и шубу.
Побродив по Арбату, дождавшись, когда зажгутся фонари, осветившие по-прежнему оживленную улицу, Вика повернула в сторону дома.
Даже оставаясь одна, она не решалась пригласить знакомых девушек с курсов или пойти вечером к ним в гости. Запрещено ― значит нельзя.
В воскресенье она с особой тщательностью делала уборку в квартире, чтобы к приезду дяди все блестело. В оставшееся время готовилась к экзаменам или рассматривала цветные альбомы с репродукциями картин великих мастеров. У дяди чуть не целая полка была заставлена альбомами по искусству. В магазинах таких книг не увидишь, а в доме работника райкома чего только нет!
Несколько раз за этот месяц звонила мама и уверяла, что дома все хорошо, отец бушевать стал пореже, видимо, стареет. Вика считала иначе: он не видит дочери, которая постоянно подпитывала его бешенство.