– Разве не так все было? – помрачнел Толик, заметив, как многозначно переглянулись супруги Гирс.
– Что еще? – спросил Даниил.
– Одна небольшая мелочь. – Глафира подошла к красному креслу. – Вика убежала домой, вызывать «Скорую»…. Я осталась здесь одна. Минуты ожидания тянулись бесконечно. Я невольно начала осматривать комнату…. Очень мешал телевизор, это мельтешение на экране, непрекращающаяся музыка и резкие голоса. И тут я кое-что заметила. Это «кое-что» настолько меня насторожило, что я сразу позвонила тебе, дорогой мой инспектор… Ты не замечаешь ничего странного в вязании, которым баба Зина занималась в последние минуты своей жизни?
Даниил и Толик склонились над салфеткой. На подлокотнике лежал моток грубых белых ниток, начатая ажурная салфетка и тонкий гнутый серебристый крючок с жемчужиной, запутавшийся в вязании.
– А что здесь может быть странного? – напряженно спросил Гирс. – Я не понимаю….
– Вот именно! – чуть заметно улыбнулась Глаша. – И доктор не понял. И ваш криминалист. И вы с Толиком ничего не заметили.
– Да в чем дело? – не выдержал участковый.
Глаша прошла в другой конец комнаты и указала на корзинку для рукоделия:
– Загляните сюда.
Полицейские быстро оказались рядом, уставились на женский палец с длинным ногтем, указывающий в угол корзины. Там, закатившись за обрезки цветной тесьмы, полузакрытый мотками ниток лежал вязальный крючок, с удобной пластмассовой утолщенной ручкой.
– И что? – начал терять терпение Толик, нервно поправил фуражку.
– А то! – Глафира постучала пальцем по его козырьку. – Что перед смертью баба Зина, выключив свет, под молодежную музыку «вязала» салфетку сломанной старинной булавкой для шляпки!
***
Отсветы от далекого салюта многократно отразились в темных окнах близлежащих домов, раскрасили быстро чернеющее небо в яркие мятущиеся пятна. Гигантские малиновые и золотые сферы под оглушительный грохот стремительно расцветали над горизонтом, несколько секунд мерцали над потрясенным старым городом, потом неспешно исчезали в небытие….
– Деньжищ – то сколько сожгут. – Меланхолично заметил Макар, помощник участкового. Он спокойно наблюдал за многоцветным фейерверочным буйством, пригнувшись к рулю полицейской машины.
– Лишь бы руки-головы себе не поотрывали. – Ответил на это Толик, поспешно плюхнулся на заднее сидение, рядом с Даниилом. – Мы тебя до больницы подбросим, а сами на этот парад быстро смотаемся, проинспектируем обстановку. Во избежание, так сказать….
– Да. Подбросьте. Я справлюсь один. – Откликнулся Даниил. Достал из кармана свой блокнот, углубился в чтение.
Ехали медленно, вся Театральная площадь, прилежащие к ней тротуары были заполнены гуляющими людьми. На улицу, полюбоваться на неожиданный салют вышли не только поклонники Хэллоуина, наряженные в яркие костюмы ведьм, усмехающихся тыкв, ощерившихся в злой улыбке кукурузных початков и прочей нечисти, но и посторонние празднику зеваки, фальшиво пугающиеся участников карнавала.
Чем дальше от площади пробирался автомобиль, тем меньше становилось народу на улице. До поворота к Университету добрались уже быстро, здесь Даниил отвлекся от своего блокнота, тронул Макара за плечо:
– Я дальше на своих двоих. Хочу прогуляться, размять ноги. А вы езжайте к вашим доморощенным пиротехникам, инспектируйте….
– Мы на связи, если что. – Кивнул ему Толик.
Полицейская машина, внезапно окрасившаяся синими всполохами от маячка, быстро тронула с места и исчезла за поворотом Университетского проезда. Даниил остался один на обочине. Он убрал блокнот, повернулся в сторону темного парка, черной громадой уходящего в провал наступившей ночи. Парк был частью старого больничного городка, построенного еще до революции. Несколько лет назад, справа от аллей, на месте совсем уж развалившихся двухэтажных больничных бараков, воздвигли новенькие корпуса, сияющие голубыми окнами и белоснежной облицовкой стен. Туда постепенно переезжали все медицинские отделения, по сей день ютящиеся в оставшихся старых кирпичных домиках.
Деревья вырубать запретили. Вековые дубы и клены вальяжно раскинули свои кроны в старинном парке. Больничный городок был обнесен железным кованым забором, время от времени частично реставрируемым местным Музейным комплексом. Забор тот был хорош! Толстенные черные прутья были увенчаны блестящими шишками, на кирпичных высоких тумбах, вросших в землю через каждые пятьдесят метров, по сей день сидели плоские, симметрично раскинувшие крылья, каменные орлы.
Здесь, у дороги к Университету, забор упирался в пустую автобусную остановку, поворачивал под прямым углом налево и уходил в далекую черноту, параллельно университетской ограде. Инспектор сделал несколько шагов вдоль ряда железных прутьев, увидел калитку. Днем она всегда была открыта, но сейчас на ней висел небольшой, но крепкий замочек. Даниилу очень не хотелось идти два километра вдоль пустынной дороги к центральному въезду в больничный городок. Оглянувшись по сторонам, полицейский углубился в темный переулок, стиснутый с двух сторон больничным забором и университетской оградой. Фонари здесь стояли настолько далеко друг от друга, что их тусклые лампы уже не освещали путь, а служили скорее маяками припозднившимся горожанам. Возле третей от угла кирпичной тумбы Даниил остановился, выдохнул, и ловко проскользнул в парк через лаз, образованный двумя кривыми прутьями. Этот лаз был известен всему городу со времен царя Гороха и часто выручал тех, кто не хотел по каким-то причинам проходить через пропускной пункт при центральных воротах.
Спрыгнув на землю по другую сторону забора, полицейский оказался будто бы в другом измерении. Буквально через несколько шагов он очутился в плотной темноте. Туман сгустился между стволами старых деревьев, многослойный ковер из осенних листьев приглушал звук шагов, в ветвях полуголых кустарников противно покрикивала невидимая ночная птица.
Где-то далеко, едва видимые сквозь тяжелый ночной туман, посверкивали оранжевыми светлячками освещенные окна больничного корпуса. На них-то и взял курс инспектор. Продвигаться по ночному парку было нелегко. Время от времени на мягких кочках ноги вдруг проваливались в пустоту, сердце ухало в груди, как в скоростном лифте, недобрые по осени кустарники холодно проводили по щекам и лбу тонкими ветками, норовя щелкнуть или царапнуть посильнее. Даниил сконцентрировался, шел осторожно, в душе отчаянно завидуя Глафире, видевшей в темноте, как кошка. Понемногу ноги приноровились к пружинящему ковру из травы и листьев, глаза привыкли к клубящейся мгле. И тут, совершенно неожиданно, туман расступился, кусты, и деревья будто бы разъехались в разные стороны, под ногами откуда-то материализовался асфальт. Гирс даже чуть покачнулся, внезапно ступив на твердую дорогу, будто бы после долгих прыжков на высоком батуте ноги подвернулись на жесткой поверхности.
Полицейский оказался на прогулочной аллее, ведущей к главному корпусу больницы. Вдоль старого, искрошившегося бордюра на большом расстоянии друг от друга стояли невысокие, метровые осветительные столбы. Толстое матовое белое стекло, из которого были выдуты полые шары, закрывающие лампы, света пропускали мало. Но все равно, после ночного парка старая дорожка аллеи казалась верхом совершенства. Даниил ускорил шаг.
Скоро деревья справа и слева от него начали редеть. Света стало больше. Чуткий слух полицейского уловил шум моторов тяжелых карет Скорой Помощи, проезжающих по территории больничного городка. Изрытый трещинами асфальт старой аллеи оборвался, дорожка резко повернула в сторону, новое серое покрытие, заплаткой продолжившее путь, было идеально ровным, упругим. Этот аппендикс дороги совсем скоро уперся в небольшую ровную площадку перед белым семиэтажным больничным корпусом. Тут кипела жизнь. От высоких мостков крыльца приемного отделения отправлялась машина с красным крестом. На ее место тут же пришвартовывалась следующая. Лестницы, ведущей к двери в корпус, не было. Недалеко от серого облупленного алебастрового вазона с чахлыми коричневыми стеблями внутри, курил седой как лунь охранник. Он задумчиво сплевывал прямо в центр вазона, пепел же старался сбивать в небольшое отверстие на сколотой ручке. Даниил отвлек его от этого интеллектуального занятия вопросом:
– Не подскажете, как пройти к дежурному администратору?
– Не подскажу. – Охранник снова сплюнул в центр вазона. Хитро прищурился на подошедшего. – Могу к моргу дорожку показать. Она тут от скамейки последняя.
– Да я как бы еще не готов к последней дорожке. – В тон ему ответил Гирс. – На покойника совсем не тяну.
– Да это дело такое… – туманно молвил его собеседник, глубоко затянулся. – Сегодня не тянешь на покойника, а завтра, глядишь – любо-дорого как тянешь! А бывало и наоборот, совсем уж было покойник готов, а потом – бац! – и не покойник вовсе.
– Где же вы таких чудес библейских нагляделись? – спросил Даниил, в глазах которого на миг блеснул смех.
– Да знамо где. – Отмахнулся охранник. – Я тут не первый год стою. Всякого уже перевидал. Кто на коляске сюда приезжает, да потом на своих двоих здоровый уходит. А кто, вот совсем как ты, посреди ночи чертом из кустов выскакивает с вопросами, а потом… одна фотокарточка остается в серванте.
– Суровый ты, дед. – Покачал головой Даниил, достал из кармана удостоверение, раскрыл перед глазами посерьезневшего вдруг старика. – Инспектор Гирс, полиция. Представьтесь, будьте добры.
– Секьюрити Лаптев! Алексей Матвеевич. – Охранник выпрямился, щелчком выкинул окурок далеко в кусты. – Извиняйте, что сразу не признал. Не положено тут посторонним ходить.
– Я понимаю. – Безо всякого выражения ответил полицейский. – Итак, вернемся к моему вопросу – как мне найти администраторов?
– Сегодня главная медсестра в ночь дежурит. – Задумчиво проговорил Лаптев. – Идемте, проведу вас к ресепшену, а там уж там грамотные люди разберутся.
– Отлично. – Согласился Даниил.
Они прошли к стене корпуса, в самую тень, куда не проникали ни блики от светящихся верхних окон, ни фары проезжающих машин. Лаптев открыл железную дверь, крашеную в серый неприметный цвет, первым прошел в белый кафельный коридор. В воздухе висел стойкий больничный запах, смешанный с амбре тушеной капусты и сладкого какао. Вдоль стен стояли медицинские каталки, накрытые непромокаемыми пеленками, белые двери безликих кабинетов без табличек были плотно закрыты. Шли недолго, в конце коридора обозначился поворот направо, затем еще один резкий поворот, закончившийся лестницей из трех ступеней. Лаптев и Гирс оказались в ярко освещенном холле, полным людей. За застекленной стойкой сидели три одинаково рыжеволосых женщины в белых шапочках. Работали лифты, входили и выходили доктора Скорой помощи в безликой шуршащей синей униформе, на низких креслах и кушетках томились испуганные пациенты. У всех присутствующих был одинаковый фиолетовый оттенок лица и резкие тени на скулах и под глазами, конечно, виной тому были сверх-яркие дребезжащие лампы под потолком, этот потусторонний цвет делал всех собравшихся похожими на участников какого-то беззвучного инфернального действа.
– Сюда, пожалуйста… – Лаптев открыл пластиковую калиточку и прошел внутрь застекленной стойки. – Вот, передаю вас в руки Натальи Гавриловны. Она здесь старшая.
– Что вам, мужчина? – хорошо поставленным голосом строгой воспитательницы спросила женщина в ярком макияже и белом халате, снизу отороченном белыми же рюшами. Не переставая что-то быстро печатать на компьютере, она бросила быстрый пронизывающий взгляд на Даниила, оценила строгий серый костюм, хорошую кожаную куртку, малиновый со звездой галстук. – Вы откуда?
– Полиция. Инспектор Гирс.
– В травматологию? – Не отрываясь от монитора, поинтересовалась Наталья Гавриловна. – Пациентов ночью беспокоить запрещено, а доктора нет, она на операции.
– Уверяю вас, – бесцветным голосом ответил на это Гирс, – если мне понадобится кого-то побеспокоить ночью, я найду способ это сделать. Сейчас меня интересует другой вопрос. Где у вас работает санитарка Зинаида Евсеевна Рыльцова?
– Баба Зина? – удивилась старшая медсестра, вытягивая из принтера три заполненных бланка. – В неврологическом отделении. Это в другом корпусе, за ЛОРом. А что случилось?
– Давно она работает в этом отделении?
– Лет десять. До этого, если не ошибаюсь, лет тридцать проработала в Кардиологии. А что случилось?
– Сегодня у нее был рабочий день?
– Понятия не имею. Но могу выяснить.
– Будьте так добры.
– Пройдите в двести двадцатый кабинет. Доктор сейчас спустится. – Наталья Гавриловна сквозь прорезь в стеклянной стойке передала два сплошь испечатанных листа фиолетоволицему мужчине, страдальчески прижимающему правую руку к плечу. – Сейчас вам сделают снимок и проводят в отделение.
– Спасибо. – Проскрежетал мужчина и поплелся в сторону одного из широких коридоров.
Старшая медсестра тут же подняла трубку хитрого квадратного телефона, чирикнула пальцем по кнопке.
– Ночь добрая. – Сведя рыжие подведенные брови, обратилась она к невидимому собеседнику. – У вас из санитарок кто сейчас работает?
Выслушав ответ, она повернулась к Даниилу и отрицательно помотала головой.
– А баба Зина, когда выходит? Ага. Ага. А сегодня днем? Ага. Ага. Ага….
Гирс терпеливо ждал, когда в трубке закончится эмоциональная вибрация. К его большому сожалению, разобрать слова отвечающего было невозможно.
– Все поняла. Перезвоню. – Старшая медсестра дала отбой, подняла на полицейского подчеркнутые синими толстыми линиями глаза. – Баба Зина сегодня не вышла в свою смену. Вчера днем она жаловалась на боли в сердце, скорее всего, она приболела. Такое бывает в ее возрасте. Придется вам подождать, когда она поправится.
– Кому она жаловалась?
– Откуда я знаю? – растерялась Наталья Гавриловна. – Персоналу. Доктору. А что случилось?
– Могу я поговорить с персоналом и доктором?
– Пожалуйста. – Рыжеволосая начальница в ходе разговора значительно растеряла нотки строгой воспитательницы в своем голосе. Внимательно поглядев Даниилу прямо в холодные глаза, вопросы задавать передумала. Сникла. Оглянувшись через плечо, Наталья Гавриловна повысила голос, требовательно позвала, – Алексей Матвеевич!! Лаптев!
Из лабиринта канцелярских шкафов вынырнул давешний секьюрити, вытирающий рукавом рот:
– Я!
– Объясните инспектору, как пройти в неврологический корпус. И перенесите, наконец, мешки из травматологии к задней двери! В пять приедут забирать.
– Так точно. – Кивнул Лаптев. – Сделаю.
– Спасибо за помощь. – Даниил развернулся к выходу.
– Это моя работа. – Тускло отозвалась старшая медсестра. И, не особо надеясь на ответ, все же спросила в спину полицейскому, – что же, все-таки, случилось?
– Я это сейчас выясняю. – Ушел от прямого ответа Даниил и вышагнул за пределы пластиковой калитки.
Все по тому же белому коридору с холодными пустыми каталками они прошли к знакомой уже двери. Впереди, чуть прихрамывая, шагал седоволосый Алексей Матвеевич. Он вполголоса жаловался на местные порядки, на низкую зарплату и на то, что приходится таскать тяжелые мешки, хотя в его обязанности это не входит…. Гирс слушал вполуха.
Оказавшись на улице, секьюрити первым делом достал из черной куртки мятую пачку сигарет. Затем он указал Даниилу на узкую асфальтовую дорожку, убегающую в черный парк слева от семиэтажной больницы, и освещаемую одиноким фонарем на раздвоенной ноге.
– Вот тут проходите, не заблудитесь. В этой стороне всего два корпуса. Метров через триста будет первый корпус, так вы туда не заходите. Это ЛОР. А вот после него будет второй корпус – так этот уж будет ваш. То есть Неврология, как вы и просили.
– Благодарю. – Уже на ходу ответил Даниил. – Хорошо вам отдежурить.
– Спасибочки. – Лаптев достал сигарету, чиркнул спичкой. – И вам того же.
Инспектор снова оказался во влажной полутьме. После слепящих глаза холодных больничных ламп едва мерцающий оранжевый свет уличного фонаря казался несерьезным, понарошечным. Гирс с радостью вдохнул всей грудью прохладный туманный воздух парка, ему казалось, что запах приемного отделения и тушеной капусты въелся в воротник куртки, в волосы….
Действительно, как и сказал секьюрити Лаптев, совсем скоро из-за скопления кустов сирени выступил к дорожке первый корпус. Это было старое двухэтажное здание с большим крыльцом, спускающимся к центральной круглой клумбе двумя рукавами. В центре клумбы стоял остов старой каменной фигуры, бывшей, как видно, в давние времена скорбящим ангелом. Сейчас от него осталось лишь часть спины с отбитым плечом, фрагмент крыла и высокий постамент с нижней частью длинного одеяния. Засохшие цветы с клумбы еще не убрали, они безжизненно склонили невесомые головы к самой земле, пустые же стволы торчали прямо, перечеркивая каменный постамент черными колышущимися тенями. В этот час, во тьме и тумане эта композиция смотрелась зловеще, пугающе. В одном из темных окон второго этажа вспыхнул свет, в доме сразу почувствовалось движение, тревога….