И достала из письменного стола подруги старую папку с рисунками прекрасного, как бог, молодого мужчины.
– Это же он, твой ангел! – воскликнула Ленка, сравнивая новые акварели со старыми.
Кристина потрясенно молчала.
Между тем, скрипнула калитка, и через минуту кто-то робко постучал в двери. В коридоре раздались голоса и на пороге комнаты подобострастно кланяясь, появился Грошев, собственной персоной.
Ревнивым взглядом окинул пространство комнаты, резво подбежал к девушкам, на ходу, выхватывая у Кристины ее работы из рук.
– Ах, так? – сощурился, с подозрением разглядывая точеный профиль блондина.
Котенок выгнул спинку и зашипел на Грошева.
– Ну, ну! – закивал ему Егор Павлович и поспешно повернулся к Кристине. – Кто это?
Девушка молчала, с вызовом глядя в его бегающие глаза.
Ленка Кузнецова отобрала у настырного препода рисунки, спрятала в папки:
– А вам-то что?
– Мне что?! – вскрикнул Грошев, хватаясь за сердце и наткнувшись взглядом на непонимающих родителей, застрявших в дверях комнаты, моментально взял себя в руки.
Он подбежал на цыпочках к матери и пожал руку отцу:
– Такая талантливая девочка, а на занятия не ходит! – говорил он.
– Где это не хожу? – с угрозой в голосе, спросила Кристина.
– А сегодня? – повернулся к ней Грошев и тут же обернулся к ошеломленным его поведением, родителям. – Вы не представляете, как мы, преподавательский состав художественного училища рады заполучить в ученицы такую талантливую и трудолюбивую девушку, но ее прогулы…
– Какие прогулы? – возмутилась Кристина.
Но Грошев не слушал, его понесло, скороговоркой он выпаливал предложение за предложением, в основном говоря, как ему жаль, что Кристина не ценит его труд и заботу о ней, как о перспективной художнице.
Усталые после ночных потрясений родители молчали и переводили взгляд с неугомонного препода на дочь и обратно, с дочери на неутомимо трещавшего о пустом, препода.
– Держи меня, я его сейчас прибью! – вполголоса проговорила Кристина подруге.
Грошев услышал и, косясь на девушек, отступил к двери, протиснулся между родителями, шаркая и не умолкая ни на секунду, ринулся к выходу. Со двора еще минут пять слышался его громкий голос с наставлениями и нравоучениями.
– Что это было? – пришел, наконец, в себя, отец.
– Грошев, наш мастер, преподаватель изобразительного мастерства! – выкрикнула раздраженная Кристина.
– Странный он какой-то! – заметил отец, рассеянно почесывая макушку.
– Ужинать и спать! – решила мать.
Ленка Кузнецова осталась ночевать в гостях у подруги. На сей раз, девушки легли в одной комнате. Белый котенок доверчиво взобрался Ленке на живот и заурчал, довольный теплом и вниманием.
– Если твой Ас придет, разбудишь меня! – попросила Кристина, устало потягиваясь и поудобнее укладываясь на своей стороне кровати.
– И ты разбуди меня, если придет твой восхитительный блондин с ультрамариновыми глазами! – произнесла Ленка, почти сразу отключаясь.
Сколь легок сон молодых, сколь непосредственен и беспечален!
Это отец в спальне, под боком жены ворочался и вздыхал, переживая за свою старшую дочь. Это мать, под боком мужа, нет-нет, да и всхрапывала, просыпаясь, глядела прямо перед собой, ничего не видя и обдумывая только одну мысль, почему же ее младшая дочь прогуляла целый учебный день, ведь такого раньше никогда не случалось!
15
Грошев не ушел, он вернулся, взобрался на дерево, прямо напротив окна Кристины и, вытащив из кармана небольшой бинокль с режимом ночного видения, который он приобрел специально для этой цели, принялся прилежно наблюдать.
Он различил в темноте наступившей ночи двух девушек и белого котенка, уснувших на одной кровати, вгляделся в белые локоны любимой девушки, но не успел, как следует налюбоваться, как был потрясен возникшим невесть откуда в бинокле черных глаз обрамленных седыми ресницами. Убрав бинокль, Грошев испытал второе потрясение, прямо перед ним на ветке стоял обладатель этих самых глаз.
Весь в черном, с черными волосами, подстриженными коротко, но модно, он смотрел на Егора Павловича испепеляющим взором.
– Чего надо? – грубо спросил он, наступая.
Грошев попятился и свалился с дерева. Не замечая боли в ушибленном копчике, Егор Павлович торопливо подхватившись, засеменил прочь, бежать он не смог бы ни при каких обстоятельствах, ноги отказывали. Страх, ни с чем несравнимый страх обуял душу Грошева.
Но черный не отставал.
– Корыстолюбивая, развратная, низкая, недоразвитая душа! – заявил он, идя в ногу с Грошевым.
– А-а-а, – тоненько завыл Егор Павлович и перекрестился.
Черный не обратил на этот жест никакого внимания.
– Шел бы ты куда подальше! – посоветовал черный.
– Черт! – в ужасе просипел Грошев, голос у него пропал.
– Обижаешь! – рассмеялся черный. – Гораздо сильнее, ведь в сущности, кто такой черт? Это бывший колдун или ведьма! Малое ангельское войско, противное тому, что есть у Богородицы!
– У Богородицы! – машинально повторил Грошев, чувствуя головокружение и слабость.
– Вот именно! – кивнул черный, не отставая от торопливо семенящего по темной дорожке, прочь от дома Кристины, бедного Егора Павловича. – Только Богородица набирает для своего малого ангельского войска из числа погибших детей, блаженных, просто дурачков, главное условие, чтобы кандидат в ангелы был наивен и прост. Именно они становятся ангелами-хранителями и именно их верующие принимают за всех ангелов Бога в целом!
И черный значительно посмотрел в бегающие глаза Грошева.
– В противовес этому войску было создано малое ангельское войско при Сатане! Единственное требование к колдунам и ведьмам, кандидатам в ангелы – не предай! Ох, не любит он предателей! Если ты предал в этом мире, то предашь и в другом! Нет ничего хуже предателей, они не только в горести и болезни бросят, но и в бою спрячутся, спасая свою драгоценную шкуру!
Грошев принялся твердить имя господа. Черный вздохнул и устало воззрился на него:
– Как ты мне надоел!
– Я сам себе надоел! – простонал сквозь слезы Грошев и упал на колени. – Отпусти!
Черный недоверчиво уставился на него:
– А ты отстанешь от Кристины?
Грошев смог только кивнуть, слезы текли у него по щекам и капали на землю.
– Быть по сему, – решил черный и добавил, – это будет справедливо!
И дунул на Грошева.
Без памяти вернулся Егор Павлович к себе домой и повалился, теряя сознание прямо в прихожей. Его одержимость Кристиной прошла, как сон. Далекий, нереальный сон, произошедший с кем-то другим…
Наутро он собрал дорожную сумку, и едва найдя в себе силы заглянуть в училище, категорично отказал директору в возможности продолжить вести курс студентов-художников. Ему было все равно, отпустят его или нет, напишут ли выговор в личное дело или нет, отпустят по заявлению или заставят отрабатывать положенных два-три месяца. Он не собирался оставаться, просто не мог, его трясло от ужаса перед встречей с Кристиной, потому поговорив с директором, завидев толпу студентов, уже подбиравшуюся к зданию училища, он, несмотря на зимний холод, подбежал к окну, рванул раму, открыл и вывалился на улицу, благо, кабинет директора был на первом этаже.
Вдогонку ему летел крик пораженного неадекватным поведением Грошева, директора:
– Да, что с вами такое? Вы с ума сошли?
Егор Павлович бежал, после он долго стоял на коленях перед неведомым ему храмом и очнулся лишь от холода, пробравшего его до костей.
Лязгая зубами, Грошев прошел пешком через весь город и вышел на задворки, где обнаружил маленький мужской монастырь. В деревянной часовне посреди двора он обнаружил источник святой воды и долго пил из алюминиевого ковшика, ничего не чувствуя. После, опять стоял на коленях, бездумно глядя на изображение Христа, прицепленное к деревянному кресту над источником. Тут его обнаружили монахи, уже успевшие закрыть ворота на ночь. Монахи, привыкшие с обходом, когда с помощью икон произносятся защитные молитвы, были потрясены видом Егора Павловича.
Выглядел он так, будто не ел, по крайней мере, три недели. Но в монастыре его не оставили, сколько ни пытался Грошев рассказать им о черном демоне.
Скорая психиатрическая увезла Егора Павловича по адресу и, успокоившись с уколами, чистый после купания в ванной, переодетый в серую больничную пижаму, он заснул, подтянув под колени ноги. Ему снились белые облака и дворец невероятной красоты. Безотчетно водя рукой, Грошев чертил скрюченными пальцами по шерстяному одеялу, как бы рисуя, но очнувшись утром, сейчас же забыл свой сон и покорно поплелся за санитаркой к ведущему психиатру больницы, проходить тесты и отвечать на вопросы. Забегая вперед, скажу, психическое состояние Грошева врачи-психиатры, собравшись в консилиум, посчитали крайне тяжелым.
В училище, получив уведомление из городской психиатрической больницы, были крайне удивлены внезапностью болезни Егора Павловича.
– А ведь казался таким нормальным, – шептались в учительской.
– Ухаживал, знаки внимания оказывал, – жаловались молоденькие учительши.
– Егор Павлович заболел, – сообщил студентам, поджимая губы и вспоминая поступок Грошева, директор, – вместо вашего мастера я назначил другого учителя!
И отступил, уступая место очкастой, строгой преподавательнице изобразительного мастерства.
16
– Неправильно все это! – вздохнула Кристина, когда Ленка с нескрываемым восхищением рассказала о поступке своего Аса. – Грошев – человек и имеет право на разумную жизнь!
– Разумную, – фыркнула Ленка, старательно выписывая натюрморт из черепа и парафинового яблока.
Кристина выпустила из руки кисточку:
– Ты не находишь нашу новую преподавательницу странноватой?
– Не то слово, – Ленка прищурилась, стирая ластиком лишнее, – череп и яблоко – по-моему, чересчур!
Кристина взглянула на подругу, Ленка преобразилась, перекрасила волосы в рыжий цвет, стала краситься, одежду поменяла. Экстравагантные, но строгие юбочные костюмы сделались для нее нормой.
Она быстро привыкла к повышенному вниманию со стороны мужчин и более не обращала внимания на суматоху с ухаживаниями.
– А зачем? – говорила она с улыбкой. – Когда у меня есть ангел, который мне не изменит, никогда не напьется, не завалится храпеть в грязном белье на чистые простыни, не будет требовать жрать и никогда ни при каких обстоятельствах не потребует физической близости!
– Фу, – выдохнула преподавательница, рассматривая рисунок Сережки Буренкова, – что за дрянь ты намалевал?
– Я старался, – возразил Буренков, краснея.
– Череп, между прочим, настоящий, не бутафорский, а ты его так изуродовал, ну-ка, дай! – потребовала она и отняв у Сережки кисть, азартно принялась рисовать.
Студенты сгрудились у нее за спиной, внимательно наблюдая за точными движениями мастерицы.
– Этого в натюрморте нет! – запротестовал Буренков, глядя, как на его большом эскизном листе, прикрепленном к мольберту, появляются кровавые сполохи, и череп с яблоком оказываются в тени корявых ветвей фантастически-кривого дерева.
– Ты художник, стало быть, творец, вот и твори! – заявила преподавательница, критически обозревая свою работу.
– Класс! – восторженно загалдели ученики, когда она отошла в сторону. – Вот это да!
– В рамочку и на стену! – предложила Ленка.
– Ты думаешь? – озаботилась преподавательница, преданно глядя на Кузнецову.
– Я пошутила, – пожала плечами Ленка.
– Это такая редкость, подобные люди на Земле! – с чувством произнесла она вслед Ленке.
– Подобные кому? – нахмурилась Кристина.
Вместо ответа, мастерица приложила руку к груди, напротив сердца и слегка поклонилась Кристине.
– Странная она какая-то! – девушки со смехом выбежали из училища.
Кристина вдохнула морозный воздух, с восхищением поглядела на заснеженные улицы:
– Как в иномирье!
– Ты про серебристый дворец? – небрежно бросила Ленка, поправляя белую вязаную шапочку на голове.
– Неужели, знаешь? – остановилась Кристина.
– Дом у нас с тобой будет один, подруга, – кивнула Ленка.
Вместо ответа Кристина взяла ее за руку. Она была благодарна этой дружбе, ведь она, как и Ленка страдала от одиночества. Но теперь, общая тайна объединила девушек, общее увлечение ангелами занимало, удивляло, как говорила Кристина, что, ни день, то новое открытие.
Впрочем, реальный мир наступал на пятки. Обе они понимали это и поэтому из училища, накупив по дороге фруктов, направлялись в больницу, к Надежде.
Изредка, беременная спускалась к ним. Садилась на диван для посетителей, дышала с одышкой, словно больная астмой.
Кристина жалела сестру, но что она могла поделать, как облегчить ее страдания? Выносить троих детей – не шутка, так говаривала бабушка!
– Может, попросить наших? – задумчиво проговорила Ленка.
– Не хочу быть потребителем, хочу сама помогать, когда надо!
– Здорово! – подхватила Ленка и, взглянув на психиатрическую лечебницу, находившуюся тут же, в больничном городке, сказала. – Несправедливо поступил мой Ас, Грошев, конечно, дурак и развратник, но лишать его разума за это?..
Она не договорила.
Через несколько дней Надежде сделалось лучше, а еще через неделю врачи выписали ее домой.
Накрывая на стол, Кристина, сама не своя от радости, напевала, когда за руку ее схватила бабушка:
– Погоди-ка, птичка божья, почему у тебя цвет глаз изменился?
– Цвет глаз? – хором воскликнули домашние: отец с матерью, сестра с мужем.
– Разве такое возможно? – растерялась Кристина и подошла к зеркалу.
Действительно, вместо привычного зеленого цвета она наблюдала теперь голубой, почти ультрамариновый.
– Как у моего ангела, – прошептала она, не зная, то ли радоваться, то ли печалиться.
17
Грошев стояла неподвижно, опустив голову и безвольно прислонившись к стене, когда его родной и единственный брат, оформлял документы.
Прошло три месяца и Грошева по закону едроссов выбросили из психушки на руки родственников, то бишь, брата.
Алексей Павлович Грошев, всего лишь двумя годами младше Егора, с опаской поглядывал на близкого родственника, пытался взять себя в руки, унять дрожь во всем теле.
Плохо получалось. Психически больные должны лежать в специальных лечебницах, а не изматывать неадекватными поступками и припадками родню.
Зачем он приехал? Все жена, жадная баба. Мало дома с огородом и сарайками в пригороде, город с благоустроенной квартирой ей подавай.
Торопясь, Алексей Павлович закончил подписывать официальные бумаги и, подхватив под руку брата, не прощаясь с персоналом клиники, поволок Егора на улицу.
– Рецепты дали? – мельком взглянув в зеркало заднего вида на бледного сумасшедшего, сжавшегося на заднем сидении автомобиля, спросила жена Алексея Павловича, дородная женщина с подходящим именем Аглая.
Алексей Павлович молча, предъявил ей ворох бумажек с голубыми печатями.
– Ну ладно, на первых порах перетерпим, – хмыкнула Аглая, заводя машину, – а там вызовем скорую психиатрическую и в интернат для умалишенных его определим!
Алексей Павлович промолчал. Он не был художником, не страдал творческими завихрениями, а являлся надеждой и опорой для родителей, особенно в ту пору, когда старший Егор, чудил, куролесил и пьянствовал.
Братья совсем не общались и в детстве проявляли максимум отчужденности друг к другу.
Егор, прославляемый школой, возгордился, Алексей в тени его славы потихоньку дотянул до восьмого класса и перешел в профессиональное училище, где обрел надежных друзей и уверенность в завтрашнем дне.
Егор остался в школе и на выпускном, его плакаты украшали актовый зал, но Алексею было на это наплевать, он наконец-таки почувствовал себя человеком. Выучившись на строителя, Алексей отслужил в армии, женился и переехал в небольшой город, где обрел новую семью в виде домовитых тестя и тещи.
Но, ни на минуту не забывал о собственных родителях, поздравлял с днями рождения, заботился, когда заболевали, хоронил, когда умерли.