Тогда я решил до последнего, до «переезда» в Артек «не сбавлять обороты»: успеть что успеется, пусть не доделаю, пусть даже только начну… как там у китайцев, «дорога в тысячу ли начинается с первого шага»? Пожалуй что шаг этот может дать путнику веру, что он одолеет весь путь.
Поработав в Транслабе за кульманом, я взял чертёж и отправился в библиотеку, порыться там в справочных материалах. Войдя, я увидел там доктора. Рина сидела над медицинским справочником, и (я не вдруг это понял!) ревела. Я даже не знал что мне делать. Обнять? Рассмешить?
Ах, как я хотел, чтобы это она волновалась как доктор! И только как доктор.
Наутро она собрала всех нас в клубе. Совсем не девчоночьей твёрдой походкой взошла на трибуну, заставив весь зал замереть от такой перемены. Она говорила негромко, но каждое слово металлом чеканило звон тишины: «Клянусь Гермесом-врачом, легендарным Асклепием, Гиппократом, Ибн-Синой, Парацельсом и всеми врачами, жившими раньше, живущими ныне и теми кто будет. Клянусь до конца своих дней совершенствоваться как доктор и употреблять все силы и всё искусство врача во благо и только во благо больных. Ни усталость, ни немощь, ни страх, ни болезнь не заставят меня отказаться от помощи людям.»
Сказав это, Рина немного растаяла, чуть улыбнулась и… пулей умчалась за дверь.
Едва не столкнувшись с ней, тихо вошли те ребята, с которыми месяц назад я рассматривал, сравнивал схемы:
– Возьмёте?
Конечно возьмём.
Я оставил ребятам квартиру, в которой почти не бывал: всё равно я давно уже спал то в Транслабе, то в домике «на шести сотках».
Наутро пришли Наблюдатели. Перед Артеком они снова дали карт-бланш, и мы заново спроектировали весь город. Так, дом стал единственным: все поместились. Он был нестандартно устроен: из каждой квартиры был выход наружу как через холл, так и через идущий вкруг дома балкон; лифт же был заменён эскалатором, чтобы никто не застрял.
А какие задуманы лаборатории!.. Мудрый Эйнштейн говорил о своих мысленных экспериментах как о лесах, которые после постройки здания можно убрать. Но для нас, получилось, леса оказались важней возведённого дома, ведь с помощью них теперь можно построить намного более величественное сооружение: мы научились, мы поняли. Это важнее. Не знаю, что будет у «первых». У нас будет новый «виток»: нам так уже нравится.
Станционный почтмейстер
Раздобудь себе холм, чтобы видеть с него
Я часто говорю, мол «используя преимущество моего классического образования». Копирую фразу биолога Лоренца? Более чем вероятно: книги, определившие мой слог, были классикой. Иное читать на территории СТ, да и всего остального СССР, было опасно, а классику… классику кто запретит? Так, помнится, пели мы дифирамбы непогрешимым кремлёвским старпёрам – и тут же, на том же уроке читали, заучивали наизусть «Ворону и Лисицу»…
Итак, по порядку. Для коего расставим точки над i (так как «истина не в устах говорящего, но в ушах слушающего»): мой переход на Базу, моё оставление мира СТ, предательством не было: Штирлиц не предавал Германию, он изначально ей не служил.
Как я попал туда? Элементарно. И специально: на втором периоде, когда будущее СТ влипло в войнушку за Новые территории, а что будет Базой начало первый «виток», границы фактически не было. У них просто не было сил на охрану, а мы… мы начинали «виток».
Да и не сдерживали мы взаимной миграции: от нас уходили в надежде прославиться, ибо славу проще добыть на войне, а мы воевать как-то не собирались; нас покидали те, кто жаждал власти: для «витка» мы должны были стать «чокнутыми профессорами», которым никто не мешает творить. Убегали и те, кто не выдержал бешеных темпов, кто, просыпаясь в лаборатории от того что замерли стримеры или встал робот, завернувший последнюю гайку, понял: это не для него. К нам приходили другие, кто жаждали знаний как воздуха, кто был готов опускаться на дно и карабкаться в горы.
В тот момент я решил, что «у них» должен быть Штирлиц: рано или поздно граница должна обрести осязаемость, это – закон. И тогда без агента «на той стороне» будет трудно.
В те дни собирались мы в клубе (Зал Стыка Наук – плод «витков»). Я вышел к трибуне, и всё изложил. Замечания были, однако идея понравилась; день или два – мы додумали каждую мелочь. Решать, кто пойдёт, не пришлось: и идея моя, да и я, оказалось, умею настаивать.
Я уходил «в пустоту», в неизвестность. Задача была ассимилироваться, быть по возможности ближе к технической связи. Перед отправкой я выучил схемы телеграфа Морзе и грозоотметчика Попова, чем, правда, не обогатил технический опыт противника. Удалось, между тем, настоять на строго определённом расстоянии между столбами. Не знаю зачем – что-то связано с радио.
Я перешёл, быстро «впрягся» в войну. Воевал страстно, отчаянно, не раз ловя себя на том что драка и ожидание вылазки стали важней чем прочтённая вечером книга. Но – удержался: едва заварушка закончилась, я влился в группу, налаживающую связь. Основой мы сделали железнодорожную сеть: помимо прочего станции были складами, почтовыми центрами, а линии связи, идущие вдоль полотна, было просто обслуживать. Кстати, похвастаюсь: даже когда мы гуляли по их территории, почта работала и поезда шли по расписанию.
Я выбрал службу не в центре: боялся рутины, Макс Отто фон Печкин ни в коем случае не мог, как пели «Земляне», «врасти в будни». «На точке» ж почтмейстер там – это не Печкин. Почтмейстер на железнодорожной станции есть интендант и диспетчер, обходчик и стрелочник; он кладовщик и хранитель всей станции, он же кассир. Он встречает каждый поезд, обменивается почтой, сдаёт-принимает вагоны, «на нём» телеграф и, конечно – доставка. То есть «плюс Печкин». Помножьте всё это на некоторую уединённость, и вы получите требование высочайшего самоконтроля!
Тогда и не раньше открылась возможность работать. Но выйти на связь при том что я давно уже был на связи – задача была нерешаемой! По-нашему скажем, была интересной, ведь сложности были такого же рода, что и в «проблеме SETI»: связь односторонняя, уговор с абонентом технически невозможен. А уж с принимающей стороны это и вовсе напоминало поиск сигналов из Космоса: регистрировать «белый шум» и пытаться найти в нём хоть что-то разумное. Разница в том, что от нас доносилась куча разумного «хлама». Перебрав множество вариантов, я остановился на, пожалуй, самом изящном: цитировал классику. В своей станционной библиотеке я собрал все произведения, входящие в школьную программу, а также рекомендованные школьникам на дом. Надеясь, и небезосновательно, что на Базе библиотеки обширнее и что эти произведения там точно есть, я принялся сыпать цитатами – то намекая («не помню страницы») на некую цифру; то на следующую, на предыдущую фразы. Мои многочисленные «внутриэстэшные» абоненты и не подозревали, что рифмы из цифр, парадоксы цитат адресованы в том числе Базе.
Впрочем… впрочем, у базовцев и без меня было достаточно данных: практически всё что передавалось по телеграфу и радио, передавалось открытым текстом; то же что шифровалось, имело стандартную «шапку» гигантских размеров. Причём, смею заметить, эту бякость не я им подстроил – и ведь догадались…
Границу они перекрыли, что было естественно: каждый участок имеет забор. Но от нас к ним никто не пришёл, ибо База уже была Базой. И их пограничная стража как факт защитила не их, а противника. Стало быть – нас. Дело в том, что попытки пробраться к нам были, и были нередки. Пусть цель их была не пробраться, а выбраться, нам они были опасны: любой, кто пришёл бы, потребовал массу внимания. Это в процессе «витка» непременно бы «сбило дыхание» многим.
А выбраться люди хотели. Особенно те кто не стал победителем.
«Первые», став в этих войнах сплочённее, поняли: шанс и возможность создать государство – на энтузиазме, едином порыве, ещё не распавшимся в мелкие струйки – победа даёт идеальный! И с мощью творцов, не боящихся делать ошибки, они сотворили своё государство.
Творец не боится ошибок, он знает: они неизбежны. Гарантия от ошибок исчерпывается двумя случаями: если имеется опыт (твой или чей-то), и если ты что-то построил, увидел ошибки, и теперь уже можешь отлаживать. Всё без ошибок и с первого раза – фантастика.
В общем, ребята взялись, и у них получилось. Их новое общество было пусть несколько странным, однако логичным: полная государственная собственность, тотальный военно-ориентированный план – как и в Союзе; но – чёткая кастовая система: все, бывшие в первом периоде, «высшая каста», а кто завоёван – рабы (я старался уйти от последнего слова, однако оно и лишь только оно будет точным).
Но так было лишь до второй войны с Базой. Потом упомянутое положение дел сохранилось (сохранялось!) только в сознании Наблюдателей. Разгром многочисленной, боеспособной и мотивированной армии был тем толчком, с которым пришло осознание: мы здесь не вечно!
И дело не столько в разгроме. Так, все мы знаем о крахе Великой Армады, но краха фактически не было. Мало того: через год или два англичане послали к Испании флот покрупнее Армады, и он потерпел поражение. Мы помним Армаду лишь потому, что испанцы трубили о ней, пугали Армадой, грозили «еретикам» неминуемой карой на копьях невиданного десанта! Великий крах ужаса – вот пораженье Армады. Великий и ужасный Таракан, державший в страхе слонов-крокодилов, был запросто слопан простым воробьём!
Казалось бы: три периода непрекращающихся войн (первый – СТ против Базы; второй – захват Новых территорий, и третий – их усмирение), в двух из которых воевали все кто «не База» – вот идеальные условия для создания армии! Армии, где каждый готов к трудностям боевого похода, к яростным битвам… Что могла противопоставить им кучка «ботаников»?
К тому же им было за что драться: одним за контроль надо всей территорией, другим поважней – за свободу. Не за нашу, естественно, и не от нас: «старики» обещали им, что, если мы будем повержены, то безоговорочно займём их место. Им же вернут свободу и что-то из территорий… причины не верить им не было: каждый пацан в наше время считал враньё трусостью.
Но… «не сложилось». Мы «раскатали» их в считанные минуты. Расчёт на технику был безошибочным: да, один римский легионер в два счёта разделается с тремя операторами, но дай им штурмкатер – хотя бы раздолбанный древний «Стрелоид» – и легион будет мёртв раньше, чем кто-то почует опасность!
Потом боевые действия шли по сценарию Базы: мы «жили» на их территории; линия фронта была явлением редким, локальным, сравнительно кратковременным… и безусловно диктуемым нами. Противник не мог быть в тылу по причине отсутствия тыла: мы были и били на всей территории. И ладно бы группы по двое разведчиков – танковые колонны вдруг разносили важнейший тыловой объект… и тотчас же растворялись. Но это не главное: нами был выпущен комплекс «жучков». Дальнейшие боевые действия, продолжив тестировать гибкость противника, стали прикрытием их монтажа, а стадо баранов, лишённое связи, цели и целостности, весьма помогло нам тестировать схему.
Потом я вернулся. Не в этом периоде: я ещё верил в СТ, почти два периода верил. Однако они прекратили развитие: поняв, что Базу догнать не получится, и не пытались. В итоге – погрязли в рутине. Даже если бы мы не поставили датчики, то разве полезен был специалист, вросший в будни, с потухшим взглядом?! Надо мной всё отчётливей нависал дамоклов меч деградации. И я ушёл – ушёл от рутины, бежал от традиций, становящихся смыслом в бессмысленной остановке догоняющего; вернулся туда, где, обогнав, помешаны на дальнейшем разгоне, туда, где правят кайзен и цейтнот.
Как я это сделал? Да очень просто: однажды послали меня на границу (пустячное дело как повод немного развеяться). А у военных было тогда развлечение: пересечь Жёлтую Линию и, отскочив, глядеть, как вспыхивают сигнальные маяки, а из динамиков доносятся предупреждения. Особенно впечатляли табло, на которых мерцали гигантские цифры – время до начала атаки.
Так вот: поспорив «по глупости», что добегу до Красной Линии и возвращусь, пока табло ещё не погаснут, я рванул вглубь базовской территории. Сто метров туда, сто метров обратно… а наши, естественно, ждали. Всё было разыграно как по нотам, не хуже «мёртвого города»! Едва я коснулся рубиновой лазерной вязи, как над деревьями тихой сверкающей тенью возник планалёт. Я замер – я не играл, я действительно замер – я был восхищён, удивлён и подавлен. Одновременно! Я знал о возможностях Базы, о любви к нетрадиционным решениям, но чтобы такое… Пропеллер, зажатый в кольцо диффузора, кольцом опоясал кабину.
Секунды – несколько секунд, пока я был в ступоре – и аппарат, зависнув, напрочь отрезал меня от «своих». Пожалуй, я мог убежать. «Рвануть» – и пилот пропустил бы. Однако…
Зная что выгляжу идиотом, я то шёл к машине, то вдруг оборачивался, глядел на бегущее время; то, как во сне, метался то вправо, то влево…
И тут время кончилось. Вечность горело «0:01», гигантская пауза…
НОЛЬ. Сам не зная зачем, я сел на землю.
Планалёт издал вой трансформатора… нет, скорее предсмертный рёв репродуктора, по ошибке включённого в «двести двадцать». Я как был, так и замер, но на сей раз замер намерено. Стараясь не шевелиться, я машинально напрягся – напрягся так, что мгновенно вспотел – но продолжал сидеть, как вспотевшая статуя. Вскоре подъехало УБШ с модулем-«БМПшкой», вышли десантники, взяли «статую» да погрузили…
Я снова был в гуще познаний. СТ попросили вернуть меня, База ответила, мол, самим нужен. И мы им не врали: исследователь – невероятная штука. Ты можешь сманить его из автомобилей в авиацию, из астрономии в атом – откуда угодно и куда угодно – и он там раскроется. Лишь не мешай.
Почему я ушёл вместе с Базой? Во-первых, оставшимся там, на Земле, я был просто известен. Они б меня приняли, но… продолжать их обманывать я бы не смог. И пожалуй что это во-первых, а то что известен – не важно: ребятам пришлось вспоминать своё детство, кромсая щемящие, милые сны. Наблюдать это помня и зная, глядеть как счастливый «Артек» у кого-то сменяется фактом, я просто не мог.
Я укрылся на Базе… слегка отдышаться: потом всё равно ведь приду, чтобы возвратить друзьям их забытое детство. Используя их и моё разностороннее образование.
Используя его преимущество.
Однако с почтмейстером мы забежали вперёд. Вернёмся в каникулы 82-го. Именно так, командир не ошибся: Участок-1 смог напасть лишь в четвёртое лето, истратив июль 80-го и каникулы 81-го на подготовку: захват территории «Новых» прошёл «на ура», победители стали готовиться выступить против давнишних врагов, но как только они собирали войска у границы, в тылу начинались волнения. Им приходилось опять идти в тыл, подавлять побеждённых… В какой-то момент они стали воинственных, крепких парней рекрутировать. Дать только что покорённым оружие было опасно, однако казарма с её круглосуточной жёсткой слепой дисциплиной дала первоклассную армию. Частые учения, в том числе возле границы, должны были сбить с толку разведку соседей. И в нужный момент они вышли в атаку на спящих «ботаников».
Финал под it’s the final
А когда наконец-то вернулся домой,
он свой старенький тир обходил стороной
Офицер не глядя закинул пакеты в стол. Лишь пересчитал и проверил, все ли ему. Почтальон не спешил: в его сумке уже было пусто, спешить было некуда.
Рядом в казарме гремело отбоем: скрипели кровати, носились, пыхтя, топоча сапогами, солдаты. Гремели команды сержанта: «Подъём! Отбой! Подъём! От… ставить, куда побежали?! Отбой!»…
Почтальон посмотрел на часы.
– Ого, 45 секунд! Это всё сложить и застегнуть китель?
– Застегнуть? Да ты что? Одежда складывается так, чтоб даже ночью в ней не запутаться. Вообще, нужен быстрый подъём: подняться, одеться и вооружиться надо на ощупь, и чем быстрее, тем меньше шансов, что встретишь врага в трусманах!