* * *
Утро по воскресным меркам было раннее – около десяти часов, – аттракционы ещё не работали, и старый парк дремал, наслаждаясь тишиной. Солнечные лучи тянулись к земле сквозь «оконца» в кронах раскидистых деревьев – казалось, что испещрённые тенями и солнечными бликами дорожки устланы коврами с незамысловатым двухцветным рисунком. Ещё не опалённая летним зноем шелковистая зелень нежилась в утренней прохладе. Уходящий май радовал солнечными деньками, словно извиняясь за хмурую, дождливую весну.
Шагая по аллее вместе с дочерью и зятем, Марья Ивановна вдруг вспомнила другой поход в парк, совсем не похожий на этот: вместо раскидистых деревьев – саженцы; аттракционов – раз-два и обчёлся. Было это почти четверть века назад. В Дубровинке только открылся новый парк, и Марья Ивановна повела туда своих девчонок. Дочери бегали по дорожкам и смеялись, а она еле сдерживала слёзы. Терзала обида на мужа, который недавно бросил её. А ещё больше мучил страх. Как же она будет теперь одна с тремя детьми? И не на кого надеяться, не от кого ждать помощи. Но она не хотела выглядеть перед своими девчонками угрюмой и несчастной и заставляла себя улыбаться бегающим вокруг неё дочерям. Именно в то майское утро, на залитой солнцем аллее, она – женщина, которой было чуть больше тридцати, – впервые в жизни почувствовала себя старухой. А когда на притворную улыбку не осталось никаких сил и рыдания уже подступили к горлу, пятилетняя Надюшка подбежала к матери и, глядя на неё восторженными глазёнками, воскликнула: «Мамочка, ты такая красивая!». Жизнь мгновенно преобразилась: тоска отступила, душа ожила. Мария почувствовала себя молодой и счастливой.
– Мама! – голос взрослой дочери вернул её в настоящее. – О чём ты задумалась?
– Вспомнила, когда вы были маленькими. Ты помнишь, как мы первый раз пошли в новый парк?
– Смутно. Больше всего запомнилось, как нам не хватило денег на мороженое, и ты стала предлагать продавщице свой проездной билет. Она отказалась, и мы начали плакать. Тогда один мужчина купил нам всем мороженое. А тебе было так неудобно…
Павел перебил жену:
– Касса уже открылась. Идёмте покупать билеты.
(«И тут он влез! Поговорить с дочерью и то нельзя!») Марья Ивановна украдкой вздохнула и с деланной улыбкой произнесла:
– Пойдёмте.
* * *
После аттракционов Павел повёл дам в кафе. «Ты гляди, разошёлся! – поразилась Марья Ивановна, глядя на стол, накрытый с царственной щедростью. – Решил откормить напоследок». А когда зять прямо-таки с отеческой заботой в голосе заметил: «Мама, что-то вы мало едите», – она чуть не подавилась.
Обходительность зятя в этот день не знала границ. Он лично закупил продукты тёще на дорогу. («Ты гляди, даже мои любимые булочки с маком не забыл». )
А когда Павел изъявил готовность подвергнуться жесточайшему испытанию, коим для мужских нервов является просмотр мелодрамы, тёща решила сделать ответный жест благородства: предложила посмотреть идущий в соседнем зале боевик. Зять воспротивился – должно быть из упрямства, которое накатывает на человека, если ему не дают совершить подвиг. Поединок великодуший на фоне слёзно-кулачных афиш затянулся, но до рукопашной, к счастью, не дошло – тёщин дух противоречия оказался более уступчивым.
Только они, купив билеты, отошли от кассы кинотеатра, как перед ними, прямо на улице, разыгралось представление в жанре комического боевика. Актёрским составом – неожиданно для себя и уж тем более для окружающих – стала ничем не примечательная пятёрка мирно шествующих по улице обывателей. Возглавлял пятёрку пожилой, коренастый мужчина с таким властным лицом, что любой режиссёр не колеблясь доверил бы ему роль диктатора. Сопровождали «диктатора» две женщины лет пятидесяти, парень и девушка. «Диктатор» с умным видом разглагольствовал, остальные почтительно внимали. Когда компания проходила мимо киоска с мороженым возле кинотеатра, парень – высокий широкоплечий детина – просительным тоном обратился к «диктатору»: «Папа, дай денег на мороженое». Тот вытащил из кармана пиджака портмоне и стал отсчитывать деньги.
Вдруг одна из женщин – маленькая, кругленькая, с мелкими кудряшками – взмахнула кулачком и с воплем: «Не бывать больше этому!» – схватила парня за руку и потащила к дороге. Девушка бросилась за ними.
– Что ты делаешь, мама? – пролепетала она дрожащим голосом.
– Я делаю из вас людей! Такси, такси! – закричала женщина, взмахнув свободной рукой.
Напротив них затормозил автомобиль с «шашечками». Кругленькая женщина открыла заднюю дверцу и втолкнула в машину парня, а затем и девушку. Сама же уселась на переднее место, но закрыть дверь не смогла – помешал «диктатор».
– Что это значит?! – рявкнул он.
– Я их забираю! Они будут жить у меня! – крикнула женщина.
– Никуда вы не поедете! – заявил «диктатор» и, открыв заднюю дверцу, приказал молодым: – Выходите!
Испуганная девушка послушно выскользнула из машины. А следом за ней стал вылезать ошалелый детина. Но кругленькая женщина выскочила из такси и втолкнула его обратно. Разъярённый «диктатор» отпихнул её и стал вытаскивать парня. Женщина велела девушке сесть на переднее место, а сама вырвала парня из диктаторских лап, затолкала в машину и плюхнулась рядом. Дверца захлопнулась, такси унеслось.
«Диктатор» выругался и пошёл по улице. Оставшаяся спутница, бросая на него испуганные взгляды, послушно засеменила следом.
Павел ухмыльнулся и сказал: «Ну вот, мама, боевик мы уже посмотрели. Теперь будем смотреть мелодраму».
Глава 3. Швабра и «Министерство путей общения»
В день отъезда зять был подчёркнуто хмур, но Марья Ивановна без труда раскусила эту военную хитрость. «Кого ты обмануть хочешь! – мысленно посмеивалась она над зятем. – А то я не знаю, чего ты такой мрачный. Маскируешься. Боишься радость показать – вдруг тёща назло останется. Хотела бы я на тебя посмотреть, когда ты с вокзала будешь идти. Тоже мне, конспиратор! Морду кривит, а улыбка наружу так и рвётся. До чего же они глупые, эти мужики!»
Уходя на работу, Павел с порога выдал тёще наставление:
– Смотрите, мама, чтобы к двенадцати были у двери в полной готовности.
Она проворчала:
– Я-то буду, гляди, сам не опоздай. А то один уже подвёз – еле поезд догнали.
– Не волнуйтесь. В этот раз обойдёмся без приключений. Надя! Поторопись!
– В общем, так, мамуля, – сказала дочь, надевая тонкую ветровку. – Если до двенадцати меня не будет, езжайте сами, а я приеду на вокзал.
Когда молодые ушли, Марья Ивановна сложила вещи в чемодан и задумалась: чем бы заняться? «Может, борщ сварить? Зятёк меня хоть и не любит, а борщи мои лопает с удовольствием. Жрать они все горазды!»
Любитель тёщиного борща явился без четверти двенадцать. Обнаружив тёщу в кухне у плиты, он испуганно закричал:
– Что вы делаете, мама?! Опоздаем же!
– Чего ты паникуешь? – спокойно сказала Марья Ивановна, ложкой помешивая кипящий борщ. – Ты когда велел мне быть готовой? В двенадцать. Вот и не дёргайся!
Накрыв кастрюлю крышкой, она выключила газ и пошла собираться.
Без пяти двенадцать она с чемоданом и корзиной была уже в прихожей. Зять с улыбкой гостеприимного хозяина стал открывать дверь.
– Погоди, – остановила его тёща. – Присядем на дорожку.
Она села на чемодан, а Павел – на тумбочку для обуви.
– Ты не обижай Надюшку, – попросила Марья Ивановна. – Она у меня такая слабенькая…
– Что вы опять придумываете! – разозлился Павел. – Никакая она не слабенькая! И с чего вы взяли, что я её обижаю?
– Может, я не так выразилась… Я хотела сказать: жалей, помогай.
– А я разве не помогаю?
– Что-то я этого не заметила.
– Так вы сами за всё хватаетесь, мне и делать ничего не остаётся.
– Значит, тёща плохая, что готовит тебе, убирает, стирает…
– Я же вас не заставляю.
– Так мне Надюшку жалко – всё на ней.
– Да вам лишь бы ко мне придираться!
– А что я такого сказала? Всего лишь попросила, чтобы с дочкой был поласковей.
– Думаете, я не знаю, что вы её против меня настраиваете?
– Что ты врёшь? Ты сам на всех волком смотришь! Ходишь, как…
От слова «мурло» тёща в последний миг удержалась, но это уже не могло остановить пожар войны. Слишком долго копился порох в пороховницах; слишком плотно колчан был набит стрелами взаимных претензий; слишком ретиво затаённая агрессия искала повод к войне – столкновение было неминуемо.
Засвистели отравленные стрелы – тёща припомнила зятю и диван с телевизором, и монстра, и вечно надутую физиономию, и прошлогодний пьяный дебош. Зять тоже не экономил ядовитые стрелы, приправленные журналистским красноречием, и в конце своей злопыхательской речи обозвал тёщу интриганкой и склочницей. Конечно, Марья Ивановна была не настолько глупа, чтобы считать себя идеальной тёщей, а неприязнь зятя вовсе не была для неё откровением, но это несправедливое обвинение возмутило её до глубины души.
«Воздаяние почестей» было в самом разгаре, когда входная дверь стала медленно открываться… и скандалисты увидели Надю с выражением непритворного ужаса на лице.
– Я знала, что вы друг друга недолюбливаете, – пробормотала она дрожащим голосом. – Но я и представить не могла, что вы так друг друга ненавидите.
– А чего ж она…
Павел не успел договорить. С криком «Ты у меня сейчас получишь!» тёща выхватила из кладовки швабру не иначе как с целью нанести оппоненту оскорбление действием. Зять, не мешкая, поменял дислокацию и менял её каждую четверть секунды, уворачиваясь от выпадов разъярённой тёщи. Она преследовала его с азартом разгорячённого охотника. Терять ей было нечего: мосты сожжены, отступать некуда. А коль так, врезать ему как следует на прощание, чтоб не наглел и не зарывался! Однако враг был хитёр. Сообразив, что в тесной цементной коробке плотного контакта со шваброй ему не избежать, он выскочил из квартиры и помчался вниз по лестнице. Тёща бросилась вдогонку. И хотя её пульс метался, как зверь в клетке, она решила не останавливаться, пока зять не получит по заслугам.
Конечно, Павел не ожидал, что тёща отважится продолжить «конструктивный диалог» на улице – такой у него был ошарашенный вид, когда она со шваброй выскочила из подъезда. Откровенно говоря, Марья Ивановна и сама уже была не рада, что «вынесла сор из избы», но оскорблённое самолюбие жаждало отмщения. Павел выхватил из кармана ключи и рванулся к своей тёмно-зелёной «тойоте», припаркованной во дворе. Марья Ивановна хотела догнать его, но неожиданно кто-то сзади схватил швабру за конец ручки. Оказалось, что это Надя. Не отпуская швабру, она, будто на поводке, подвела мать к машине и приказала мужу, который уже завёл двигатель:
– Выходи!
В её тоне было пугающее спокойствие доведённого до крайности человека, и Павел безропотно подчинился.
– Сейчас вы поедете со мной и будете вести себя, как цивилизованные люди, – сказала Надя. – А если вы не послушаетесь, вы для меня больше не существуете.
Она бросила швабру и села за руль.
Смерив зятя негодующим взглядом («Довёл девчонку, подлец!»), Марья Ивановна вместе со шваброй полезла в машину. Павел уселся на переднее место.
– Чемодан же забыли! – спохватился он, когда машина выехала со двора.
– И правда! – всполошилась Марья Ивановна.
– Он тебе не понадобится, мама. Ты никуда не поедешь! – заявила Надя.
Павел дёрнулся так, что чуть не оборвал ремень безопасности, и прохрипел: «Почему?!»
– Что ты задумала, доча? – с беспокойством спросила Марья Ивановна.
– Скоро сами всё узнаете! – ответила Надя.
* * *
Вместо вокзала они приехали к зданию, имеющему самое непосредственное отношение к железной дороге. Выйдя из машины, Павел и Марья Ивановна в недоумении уставились на застывшую в камне музыку – так поэтически величают всякое мало-мальски приличное архитектурное сооружение. Словно окаменев, стояли две фигуры перед «каменной музыкой» с величественными колоннами, скользя изумлёнными взглядами по выступающим каменным буквам надписи: «Дом культуры железнодорожников». Секундная стрелка протанцевала полукруг, прежде чем тёща и зять очнулись.
– Что это значит?! – изумлённо спросил Павел жену.
– Сейчас узнаете. Мама, оставь швабру в машине.
– Ни за что! – воспротивилась Марья Ивановна. – Пока этот тип рядом, я швабру не брошу!
Дочь не стала спорить и молча направилась ко входу. Мать и муж нехотя побрели следом. Поднявшись на второй этаж, они вместе с Надей вошли в небольшую комнату, похожую на школьный класс во время уборки. Столы сдвинуты в центре, на них волнами лежат отрезы бежевой материи. В дальнем углу комнаты – куча стульев. У стены, где дверь, длинный шкаф. На другой стене – большой календарь 2003 года, похожий на картину с весенним пейзажем. Возле одного из окон – конструкция, имитирующая стремянку: стол и на нём – стул. Людей в этой комнате не было.
– Куда ты нас притащила? – спросил Павел жену.
Она ответила:
– На курсы.
– Какие курсы? Кройки и шитья?
– Нет, на курсы общения, – раздался позади них женский голос.
Все трое обернулись и увидели, что в комнату входит молодая женщина, примерно того же возраста, что и Надя.
– Меня зовут Нелли, – представилась она. – Я психолог.
– Запишите их на ваши курсы, – попросила Надя.
– Чего?! – испугалась Марья Ивановна. – Мы не психи!
– Да! – решительно поддержал тёщу Павел.
– Хоть в чем-то вы солидарны, – прошипела Надя.
Павел хотел уйти, но жена схватила его за руку:
– Ты забыл, что я вам сказала?!
Супруг возмутился:
– Да ты что, меня идиотом считаешь?! У меня с головой всё в порядке, и никакие психологи мне не нужны!
– И мне! – заявила рассерженная Марья Ивановна. – Ты меня, доча, так не оскорбляй!
– Никто не сомневается в том, что вы нормальные люди, – заверила их Нелли. – Это большой предрассудок нашего общества – считать, что к психологу обращаются только сумасшедшие. Не нужно относиться к психологии с предубеждением. Вы поймите, психолог – это человек, который лучше остальных знает человеческую природу.
– Мы свою природу сами знаем! – отрубила Марья Ивановна. – И сами в своих делах разберёмся!
Нелли улыбнулась и предложила:
– Если вас так пугает слово «психолог», считайте меня лектором.
– Не надо нас дурить! Мы же не идиоты!
– Вот именно! – снова поддержал тёщу Павел. – Не нужны нам ваши курсы!
Надя рассердилась:
– Ну, от тебя, Павел, я этого не ожидала! С мамой всё понятно: их поколение напичкано предрассудками выше крыши. Но ты-то современный человек.
Забыв о междоусобной распре, недруги выступили единым фронтом против общего врага – психолога и примкнувшей к нему Нади. Не возражая и не перебивая, Нелли выслушала их, а когда они умолкли, попросила:
– Пожалуйста, помогите мне повесить шторы.
– Неужели великий знаток человеческой природы сам не может это сделать? – съехидничал Павел.
– Не могу, – ответила Нелли. – Не достаю до багета. Я хотела взять стремянку, но завхоз куда-то исчез.
– Павел, не вредничай, помоги! – велела Надя.
Тот с хмурой физиономией полез на самодельную «стремянку». Нелли взяла со стола штору и подала ему.
Скептически наблюдая, как зять цепляет материю зажимами на кольцах багета, Марья Ивановна посоветовала психологу:
– Бросайте вы это дело! А то попадётся вам такой вот… – определение заменил презрительный кивок в сторону зятя, – он вам все нервы измотает.
– Или такая вот! – не остался в долгу Павел, вкладывая в интонацию то, что тёща выразила кивком.
Надя, чтобы разрядить обстановку, спросила психолога:
– А почему вы решили повесить шторы, а не жалюзи?
– Для уюта, – пояснила Нелли. – Чтобы интерьер больше напоминал домашний…