– Пожалуй, выбор может быть только один?
– Ты угадал, Валерий Арнольдыч, хотя лично я очень сожалею, что вынужден отрывать тебя от твоей частной розыскной работы.
Хотя они были старыми друзьями, Барский прекрасно понял замаскированную угрозу. За восемьдесят истекших лет Контора не изменилась. За годы перестройки и демократии могла измениться мораль и нравственность общества, экономика и политика, враги могли стать партнерами, а вчерашние друзья злейшими врагами, но Машина, сконструированная ушлыми механиками еще во времена борьбы за «мировую революцию» работала равномерно, отлаженно и по своим правилам.
Зазвонил телефон без диска. Генерал взял трубку и сказал:
– Все нормально, он согласен, – и, положив, трубку на рычаги, вновь обернулся к Валерию.
– Когда начинать? – спросил Барский.
– Что тебе на это сказать? – Кравцов усмехнулся, пожал плечами и протянул ему пухлую папку с личным делом вице-премьера. – Прямо сейчас и начинай. И ты уж гляди, того – не посрами чести мундира. Думай о семье, о детях своих, которые тобой гордиться будут.
– Да, уж, наверное, только при правнуках это дело рассекретят, – усмехнулся невесело Барский.
Хотя секретный агент сохранял за собой право в любой момент отказаться от выполнения задания, даже провалить его (с кем не бывает), но и Контора в таком случае сохраняла за собой право в любой момент растереть в порошок и его и всех его близких. За любой провал или предательство будет заплачено по самой высокой ставке. Таковы были правила игры, и Барский прекрасно их сознавал, когда совсем еще зеленым юнцом (о, как давно это было) подавал рапорт о переводе его на службу в органы госбезопасности.
В это время дверь открылась, и в кабинет Кравцова вошли трое мужчин – три ключевые фигуры, стоящие у основных пружин деятельности государства: председатель Конторы Мартьянов, заместитель главы администрации президента Худолев и глава Агенства службы информации Зубарин. Вошли они не той дверью, через которую в этот кабинет входили все смертные, пройдя по коридору на глазах у всех, а дальней, спрятанной за портьерами и, очевидно, пройдя сюда дорогой, по которой их никто не видел. При их появлении Кравцов почтительно встал и указал рукой за стол. В здании Конторы было много таких архитектурных излишеств, иначе она не была бы Конторой.
Государственные мужи расселись за столом. Кравцов заковылял было к кнопке, но Мартьянов предупредительным жестом поднял руку.
– Нет, Генрих Эдуардович, мы сюда не чаи гонять пришли, а посмотреть на твоего молодого человека, в последний раз прикинуть и оценить наши возможности.
Он внимательно поглядел в глаза Барскому и сказал:
– Вы, наверное, удивлены тем, почему такие люди, как мы заинтересованы в том, чтобы найти этого мелкого пакостника-шантажиста. Дали бы ему спокойно сделать свое черное дело, попил бы он денег из нашего вице-премьера или отправил бы его в отставку – да и дело с концом! Или до него бы самого добрались люди Корсовского и закопали бы его так, чтобы никто и никогда о его могилке не узнал. И поделом ему, нечего наших премьеров шантажировать. Но на самом деле все обстоит гораздо серьезнее. Наша цель – не свалить Корсовского, а обуздать его.
– Времени терять нельзя ни минуты, – заявил Зубарин. – По нашим данным Корсовский только что утащил из бюджета очередной миллиард долларов и рассовал его по своим западным банковским счетам. Но через неделю наступает срок платежей по ГКО, и от того, как поведет себя наше правительство, зависят очередные западные кредиты.
– Я, откровенно говоря, – смущенно признался Барский, – во всей этой экономике ни бэ ни мэ.
– А чего тут понимать-то? – злобно фыркнул Худолев. – Эти ублюдки решили надуть весь мир, выплачивая по обязательствам двести процентов годовых. В то время, как во всем мире платят не более пяти процентов. И разумеется при таком раскладе любой обыватель, что наш, что западный, с удовольствием давал нашему правительству деньги под залог его вшивых обязательств. Чем и был вызван временный рост экономики. Но теперь нашей обнищалой стране уже нечем платить такие астрономические проценты! Поймите меня правильно, никто не против обогащения в разумных пределах, но ведь заводы же стоят, народ на грани голодного бунта! Не сегодня-завтра начнется гражданская война.
«И потому вы решили вместо нее ограничиться тихим, маленьким, карманным дворцовым переворотом. И не переворотом даже, а перетасовкой», – подумал Барский.
– Речь, разумеется, не идет о перевороте или прочих каких-то глупостях, – генерал Кравцов строго взглянул на Барского. – Просто некая инициативная группа решила использовать некие рычаги нажима на неких лиц с тем, чтобы предотвратить сползание рубля в пропасть, выплатить задержанные зарплаты бюджетникам, вернуть деньги из-за рубежа. И ведь такие возможности имеются и могли бы успешно сработать, если бы не личность этого человека… – он стукнул тяжелым кулаком по фотографии Корсовского.
– Даже Госдума сегодня не в состоянии повлиять на позицию правительства, – негромко сказал Худолев. – У министров самостоятельности меньше, чем у школьников на диктанте. Переворот сейчас делать – милости просим, народ проголосует за любой ГКЧП. Впрочем, переворот совершать сейчас – совершенно нереально, против нас восстанет все мировое сообщество. У нас есть единственный шанс исправить положение к лучшему – взять за шкирку Корсовского и велеть ему делать то-то и то-то и не делать того-то и того-то.
– Пригласите нашего сотрудника, – распорядился Мартьянов.
И в комнату вошла девушка – очаровательное создание с белокурыми коротко стрижеными под мальчика волосами, серой юбке, на четыре пальца короче колен, довольно скромной блузке. При виде ее рот Барского непроизвольно открылся и оставался в таком положении несколько дольше, чем обычно – на вид девица была явно школьной (или около того) поры.
– Прошу любить и жаловать – это Штурмина Елена Андреевна, – проскрипел Мартьянов, – племя, так сказать, «младое, незнакомое». Новое поколение нашей Конторы. Свежая, так сказать, кровь. Последний выпуск нашей Вышки. Спецкурсы и общеобразовательные предметы – на отлично. Очень политически грамотный и соответственно подкованный товарищ. Думаю, она сработается с вашим сотрудником, Генрих Эдуардович.
– Уверен, что так и будет, – заулыбался Кравцов, – Валерий Арнольдыч у нас человек общительный и коммуникабельный.
– Поймите нас, молодые люди, – негромко сказал им Худолев, сурово озирая их своими по-рачьи выпуклыми глазами. – На эту операцию мы пошли вовсе не от хорошей жизни и не из желания затеять этакую мышиную возню при дворе. Положение в стране настолько тяжело, что только врожденное русское добродушие и тяжесть на подъем уберегают страну от гражданской войны. Но плохо даже не то, что страна разворована, разграблена, расхищена, плохо то, что полностью отсутствуют пути к спасению – если, разумеется, сохранится сегодняшнее положение вещей. Пока Корсовский и его прихлебатели разворовывают страну, пока президент и его родня принимают из рук его эти уворованные у народа дары, пока Дума, лениво потявкивая, принимает все законопроекты, подготовленные этим подонком Корсовским, мы будем сползать в эту пропасть.
– До каких же пор? – осведомился Барский.
Глаза четырех стариков воззрились на него с недоумением.
– Меня просто интересует степень нашего падения, – пояснил он. – Ну, что нам грозит – оккупация силами НАТО, военный коммунизм, переход правления под контроль международных сил или еще чего похуже?
– По прогнозам наших специалистов, – ответил Зубарин, – действительный голод начнется по весне с присоединением к нам Белоруссии. Нам придется буквально взывать о гуманитарной помощи к развитым странам Запада. Под залог зерна и мяса те потребуют передачи им в управление 75 процентов акций основных государственных компаний-производителей сырья и энергии. Под контроль Запада перейдут Газпром, РАО ЕЭС, под контролем «Эссо», «Шелла», «Рура» будут добываться руда, нефть и уголь. В недрах ЦРУ-НАТО уже готов план, согласно которому к осени следующего года произойдут выборы в местные органы самоуправления, в результате чего власть на местах перейдет под контроль западных компаний-монополистов в данном регионе. Регионы еще больше обособятся один от другого, к зиме ожидается введение национальных сибирских, дальневосточных, среднерусских и южнорусских валют, к весне произойдет демаркация границ регионов и отход Калининградской области к Германии и Курил с Сахалином и Камчаткой к Японии. Примерно через год и три месяца, к лету ожидается раздел России на 24 государства, из которых одна лишь Москва будет поделена на три свободные экономические зоны… Вот в общем-то и все – печально улыбнулся он. – Хотя, признаюсь, это наш самый пессимистический прогноз. Все это лежит под спудом, наподобие снеговой массы в горах. Но достаточно произойти лишь одному выстрелу… Начало этим процессам будет положено, если только в нашей стране произойдет очередной банковский кризис и обвал банковской системы, подобный тому, какой произошел в «черный вторник». Очередного финансового кризиса страна просто не выдержит.
– Ну почему же? – продолжал настаивать Барский. – Выдержали же обмен денег, замораживание облигаций, мораторий на выдачу банковских вкладов…
– Господи, я не могу, ну объясните ему вы, Леночка, – сказал директор Агентства.
Леночка взглянула на Барского своими невинными изголуба-синими глазами, слегка подведенными зеленым карандашом.
– Экономика государства работает по принципу сообщающихся сосудов, – пояснила она. – Государство получает налоги от работающих предприятий и выплачивает народу деньги в виде зарплат и пенсий, которые народ частично оставляет в банках. Из банковских денег государство вновь субсидирует сельское хозяйство и предприятия, которые вновь зарабатывают деньги и вновь платят налоги. И нормальная работа этого цикла – залог процветания любого государства. Но стоит этому циклу нарушиться, допустим, люди разом возьмут и прекратят вкладывать деньги в банки, начнут скупать иностранную валюту и складывать ее под подушку – и государство не сможет субсидировать производителей. Те – не смогут производить ни зерна, ни ткани. Сам же народ давно отучился пахать и сеять. Значит настанет голод. Он обязательно настанет, поверьте мне.
– Ну… не знаю, – Барский развел руками. – Я отчего-то всегда считал что голод возможен только в городах, а русский крестьянин сам себя прокормит.
– Вы жестоко ошибаетесь, – заметил Худолев. – В городах-то голода как раз и не будет, поскольку основная гуманитарная помощь будет направляться именно в них. А вот деревня вымрет. Поскольку русский крестьянин давно разучился производить что-либо, кроме навоза. Как вы думаете, в чем причина нынешнего неурожая? Да в том, что западные производители зерна заключили с нашими колхозами договора на поставку зерна и заранее проплатили нашим крестьянам весь будущий урожай до последнего зернышка. И «добросовестно» забили в договора пункт об отсутствии претензий в случае если зерно неуродится по причине засухи или других стихийных бедствий. И что же вы думаете сделали наши пейзане с этими миллионами долларов? Председатели колхозов понакупили себе «мерседесов» с «джакузи», стали строить себе дворцы с пластиковыми крышами, крестьяне же как валялись на печках, посасывая самогонку, так и продолжали валяться – а поля так никто даже и не засеял! Напротив, распродали все семенное зерно! Ну и, разумеется, заготовили по осени справочки от метеостанций, что в течение года выдались исключительно тяжелые погодные условия. Только никто за этими справочками так и не явился. Господам-капиталистам оказалось достаточно того, что наша страна оказалась без своего хлеба – они вдвое взвинтили цены на зерно и за валюту продали его нашим же крестьянам.
– Гениальная экономическая диверсия, – только и смог развести руками Барский.
– Между прочим, – вставил генерал Кравцов, – разработанная экономическим отделом разведцентра бундесвера и предложенная на прошлогодней сессии министров сельского хозяйства ЕЭС. Мы об этой готовящейся операции докладывали, но нас никто не захотел слушать.
– Таким образом, – Барский покачал головой, – мы присутствуем при очередном витке холодной войны.
– Ошибаетесь любезнейший, – заметил Зубарин. – Наш прогноз звучит несколько по иному. Как вы думаете, Леночка?
– Специалисты западных спецслужб, – сказала девушка, взглянув на Барского своими дивными глазищами, – полагают, что третья мировая война будет не войной бомб и ракет, а войной разведок и экономик. Эти приемы были удачно апробированы на примере Сербия-Босния, Сербия-Косово и Ирак-Кувейт, США-Ирак, где войска и несколько выпушенных ракет являлись лишь демонстрацией военной силы, а основные победы достигались при помощи политики и экономики. Третья мировая война уже идет. Для того, чтобы развалить СССР военными методами странам НАТО потребовалось бы четыреста триллионов долларов; можно было бы заранее списать на жертвы ядерных бомбардировок около пятидесяти миллионов человек (европейцев и американцев), и итоговый результат ожидался более чем сомнительный. Для того же, чтобы профинансировать результаты Беловежских соглашений потребовалось не более 10 миллиардов долларов, причем совершенно бескровных. Следующий этап войны – развал России на 24 суверенных государства, каждое из которых в действительности станет сырьевой колонией какой-либо западной державы. И этот этап также станет бескровным и не особенно финансово обременительным. Такие как Корсовский продадут нас Западу за ничтожную сумму и совершенно не будут мучиться совестью.
Барский почувствовал себя не совсем в своей тарелке, он самому себе казался школьником на педсовете, где обсуждались направления развития воспитательного процесса.
«Ладно, думал он, шибко вы все умные. А я – обычный агент, звезд с неба не срываю. Война? – говорите вы. Ладно, на войне, как на войне».
– Напоследок я хочу сказать, – произнес Мартьянов, – что на вас, молодые люди, возложена оч-чень важная и оч-чень тайная миссия. От вашей слаженной и чёткой совместной работы зависят судьбы всего государства. Больше того, всего нашего народа. Всего человечества… Есть еще какие-нибудь соображения по этому поводу?
– Да я вот думаю… – пробормотал Барский, – если нашей страной правят такие отпетые мошенники, то, может, разумнее было бы их – того?.. Ликвидировать, так сказать, проблему.
Высокопоставленные лица при этих словах встрепенулись и переглянулись
– Ни в коем случае! Что угодно, только не убийство, – затараторил Худолев.
– Еще одного супервора наша страна не переживет! – вторил ему Зубарин.
– Вы что, хотите, чтобы к власти пришли Обжировский, Зюзюев или Вампиров? – напрямую спросил Барского Мартьянов.
– Ей-Богу, нет! – поклялся тот.
– А генерал Уткин, этот псевдо-миротворец, подписавший капитуляцию на Кавказе, – тот вообще не пользуется поддержкой ни в народе, ни в армии. Нет, товарищ э-э-э… – он заглянул в папочку, – Барский, мы в этом деле должны пользоваться методами наших врагов – действовать решительно и быстро. Но одновременно и по-нашенски, по-советски – бескровно и безболезненно.
С этими словами он поднялся. Следом за ним поднялись и его спутники и вышли из комнаты, предварительно обменявшись рукопожатиями с Кравцовым. Незаметно исчезла и Лена.
– Товарищ генерал, – сказал Барский, вставая и собираясь прощаться. Следующая фраза вылетела из него буквально против его воли: – А когда же зарплата будет? Ведь с марта не платят.
Кравцов встал и протянул ему руку, потом похлопал его по плечу и сказал:
– Потерпи, сынок, мы твою семью не бросим. Своих мы не бросаем. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Стоя, он наблюдал за направившимся к двери Валерием. Когда тот уже собирался выйти, он позвал его обратно.
– Полковник, возможно, это будет охота за черной кошкой в темной комнате, но, возможно, и нет. Запомни одно: всё самое ценное люди хранят в сейфах. Но сейфами могут быть и большие стальные гробы и оловянные коробочки, а могут – тайники в цементных сводах, но у всех есть одно общее: дверь и ключ от нее. И мне от тебя нужен ключ, Валера. Я хочу знать все об этой чертовой цыганке, которая является ключом ко всей нашей экономике. Мне все равно, как ты это сделаешь, но найди мне этот ключ… Мы же позаботимся о твоей семье. А теперь прощай. Удачи тебе.
Он смотрел, как за человеком, посланным, возможно, на смерть, закрылась дверь, а затем вернулся к своему столу и, открыв ящичек стола, налил себе стаканчик из пузатой бутылки. При этом взгляд его упал на клочок бумаги и маленький рисунок. Он улыбнулся и поднял стакан над бумажкой.
– Ну-с, дражайший Игорь Михайлович, пью за цыганку, которая вас погубит.
Девушка ждала в его кабинете. В Конторе до сих пор сохранялась за ним эта конурка, может быть, чтобы не забывал, откуда вышел, может быть, чтобы мог кого надо вызвать и допросить. Стол с лампой, старомодный телефон, похожий на черного жука-навозника и два стула по разные стороны стола. Лена села со стороны допрашиваемого, сомкнула вместе свои аккуратные угловатые коленки, руки на них сложила – и вся обратилась в олицетворение покорности.