– Палкан, ко мне!
Обескураженный новичок в это время сломя голову нёсся вниз по ущелью в направлении Колькиной засады. Это могло очень плохо кончиться. Николай, прочувствовав надвигающуюся опасность, стал орать во весь голос в направлении напарника:
– Колька, не стреляй, не стреляй – это Палкан! Не стреля-а-ай!
Чудом не валясь с ног, Николай летел за своим воспитанником. Внутренняя часть склона была не очень крутая, но даже при этом, разбежавшись и набрав скорость, остановиться было невозможно. Он скакал горным архаром, напролом, едва различая под собой наст. На бегу ему приходилось несуразно размахивать руками, чтобы сохранить равновесие. Бинокль стучал по груди, ружьё мешало правильно удерживать равновесие. Картина со стороны выглядела настолько смешной, что сайгаки могли бы надорвать животы и помереть со смеху, если бы не их врождённая тупость. И ещё именно сейчас им было не до смеха. Они, опешившие после прогремевшего выстрела, окончательно растерялись.
«Что это за вспышка, блеснувшая непонятно из-за чего, и грохот грома после неё???»
Горное эхо многократно повторяло и повторяло его раскаты, ужас и оцепенение мгновенно охватили перепуганное сайгачье стадо. Им, обалдевшим, стало непонятно, с какой стороны пришла опасность, эхо сбивало их столку. Наступила полная дезориентация. Вдруг нечто сорвалось с вершины холма неподалёку от них и понеслось вниз по ущелью. За ним с криками и шумом полетело второе. Сайгаков, наконец пришедших в себя, тут же подхватил страх и понёс подальше от возмутителей тишины. Если честно, то надо признать, сайгаки – это не архары, по горным склонам порхать они не могут. Но у страха глаза очень велики. Страх творит с живыми существами невероятные вещи. Увидев движение сверху и услыхав громкие крики, пришедшее в себя стадо рвануло в сторону и вверх через ближайшую вершину. Рывок был такой резвый, с такой скоростью, что за считаные секунды все они исчезли в предрассветной темноте, как стая встревоженных рябчиков, в общем – архары отдыхают…
Напарник Колька, в точности как сайгак, опешил от такого поворота событий, потому что в тёмной расщелине ровным счётом ничего не было видно. По недоразумению он и решил, что события начнут разворачиваться с рассветом, а пока не грех и покурить. Присел он за камнем, призадумался о жизни и раскурил папиросу «Север». Все его мысли были о проведённой бурной ночи, к тому же раскалывалась голова. Самогон вперемежку с портвейном сделали своё тёмное дело. Ему в этот момент в его больную голову не стукнуло, что дым имеет запах.
«Какой перегар? Николай чувствует, но я-то ничего не чувствую. Закуска была приличная. Чего придирается?»
«Средь сладостных нег» и… грохнуло на всю округу. Кольку, как от взрыва мины, подбросило вверх. От огонька папиросы глаза слегка обмякли, мешая разгильдяю разглядеть хоть что-нибудь в ущелье.
«Ни зги. В кого же он стрелял? Может быть, какой-нибудь заблудший барашек вышел прямо на него?»
Эхо разносило звук выстрела во все концы ущелья, и только лёгкое облачко дыма на слегка просветлевшем небе указало правильное направление. Колька всмотрелся в темноту и тут явно расслышал истошные крики Николая. Разобрать слова было очень трудно.
– Ко-о-о-ль-ка-а-ка-а-а!
Эхо разрывало в клочья, а затем вновь соединяло в непонятные фразы почти все слова Николая. Первые куски слов звучали из одного места, повторялись частями из другого, конец фразы запаздывал и слышался совершенно из другого угла расщелины. В итоге получалась мешанина, путаница, в которой ни слова разобрать было невозможно. Колька полностью растерялся. Ему в суматохе показалось, что дикое стадо сейчас несётся в его сторону и вот-вот промелькнёт перед его глазами.
«Ёлки-палки, лес густой! Стрелять срочно. Ружьё, где ружьё, ёлки-палки! Не заряжено? Патронташ, ёлки… да где же, где этот патронташ?»
Сердце колотилось, как молот о наковальню. Руки тряслись, мысли путались. Бедняга находился в «сайгачьей» прострации. В какой-то момент, в полном смятении, трясущимися руками, зарядил свою двустволку первыми попавшимися патронами и направил ружьё в темноту, откуда доносился призывный крик Николая.
«Наверное, он гонит подранка на меня. Главное – не пропустить».
Растерянному Кольке никак не удавалось справиться с волнением, руки по-прежнему вздрагивали, и сердце не унималось в своём бешеном ритме – бум! бум! бум!
Вот из тьмы чуть проявилось серое пятно. Странные движения были вполне различимы. Существо спотыкалось, падало, вновь двигалось, при этом довольно быстро перемещалось по насту. Голос Николая доносился из глубины ущелья, позади серого существа.
«Только бы не зацепить своего вождя. Вроде далеко, позади чешет, не зацеплю».
Стрелок прицелился в несущееся по ущелью серое пятно. Грохнул выстрел, за ним сразу второй.
– Вот глухой гадёныш! Колька, не стреляй, я тебе говорю, не стреляй.
Николай летел что есть мочи вслед Палкану. Тут вспышка и выстрелы. Сердце в грудной клетке оборвалось. Ему показалось, что там, внутри груди, на мгновение образовалась пустота. Холодком обдало лицо и спину, мысли мгновенно спутались. Он запнулся и полетел носом в снег. Проклиная всё на свете, сплёвывая снежные комья и ощущая мокрые потоки тающего снега под одеждой, Николай, пошатываясь и задыхаясь от изнеможения, поднялся и поплёлся в сторону горе-охотника. Воображение рисовало самые страшные картины, в которых Палкан был главным героем и главным пострадавшим.
– Жаль беднягу, очень жаль. Зря я его с собой взял. Кольку, негодяя, олуха этого, придурка очумелого никогда с собой не возьму, ни за что. Вот чучело чокнутое, идиот полудурошный.
Причитая и чуть не плача, Николай медленно подходил к тому месту, где должен был находиться подстреленный Палкан. Одновременно туда же подбежал Колька-Ворошиловский стрелок.
– Ну ты, вонючка табачная, морда бесстыжая, какого ты хрена…
Колька остолбенел от такой характеристики собственной персоны, остановился, опустил руки и слушал грозные трели в свой адрес, от неожиданности забыв приподнять кверху отвисшую нижнюю челюсть и закрыть свой рот.
– …палишь, когда тебя не просят. Ты что, оглох совсем или уши дома оставил? Я тебе что ору? Тетеря глухой, пьянь хренова.
От отчаяния несколько минут один охотник поливал отборной бранью другого, без остановки, неистово и беспощадно, как пожарник из брандспойта разгоревшуюся головешку.
– Ты чего это, Коль? Я ведь что? Ты кричишь – стреляй, я стреляю. Что случилось?
– Что случилось? Это ты спрашиваешь, что случилось? Ты Палкана подстрелил, раззява мочёная.
– Да ладно, как Палкана, откуда он взялся? Я же видел – бежит – и стрельнул. Откуда Палкан?
Колька постепенно начал осознавать, что произошло непоправимое. Как это он опростоволосился, вот уж точно охламон.
– Надо же, какая нехорошая история. Коль, ты извини, пожалуйста, в темноте не разглядишь особо, тут ещё ты орёшь. Стреляй! Стреляй! Я и стрельнул, – потерянным голосом проговорил Колька и потупил взгляд.
Николай в тот момент уже не слушал его и только ходил кругами, подсвечивая снег маленьким фонариком и пытаясь отыскать следы кровавой бойни. Результаты поиска были вполне обнадёживающими. На большой площади, которую охотники истоптали, не было ни капли крови.
– Эй, ты, стрелок липовый, дай-ка своё ружьё! Чем стрелял-то? Ах… вот в чём дело.
Николай, держа в руке ружьё своего напарника, вынул стреляные патроны из обоих стволов, латунные гильзы были ещё теплыми, а на тыльной стороне гильз на блестящих капсюлях в свете фонарика виднелась отчётливая цифра 3. Напарник Николая в самой охоте и подготовке к ней многое перенимал от него самого. Поэтому при заряжении маркировал патроны по такой же точно схеме, в которой цифра 3 означала мелкую дробь. Подстрелить из неё можно только куропатку с расстояния в тридцать-пятьдесят метров. Николай прикинул расстояние выстрела и понял, что все волнения за жизнь Палкана напрасны.
– Слушай, охотник-недоучка, если и дальше хочешь со мной на охоту ходить, то запомни: не пьёшь накануне охоты, не куришь на охоте и не путаешь сайгаков с куропатками. На, держи свою «пукалку», твоё счастье, что ты такой олух неоперившийся.
Николай бросил ружьё в руки недоумевающего шкодника. Тем временем чуть рассвело. Как я уже упоминал, рассвет в этих местах весьма скор. Однако в руках у Николая не оказалось его знаменитого ружья, он выронил его во время падения, ещё на шее отсутствовал бинокль, где он свалился – не понять. Неудачная охота завершалась ещё и неожиданными поисками. Ружьё и бинокль отыскали почти сразу, следы падения летевшего на спасение были отчётливо видны. Теперь нужно было озадачиться результатами охоты.
– Сходи вверх, там метрах в ста от вершины я по сайгаку стрелял. Они от твоей папиросной копоти через перевал рванули, стрелять пришлось почти вслепую, не знаю, что из этого вышло?
– А отчего дёрнул вниз Палкаха?
– Да от выстрела и дёрнул, как очумелый, ничего не видя и не слыша, ломанулся прямо на тебя – дурака. Я за ним бегу, ору, а ты – палить. Что, не слышал моего крика, тетеря?
– Слышал крик. Да разве в твоём крике разберёшь чего – эхо. Я только и понял – стреляй, стреляй, что оставалось делать? Стрельнул.
Ситуация полностью прояснилась, тёмные пятна стёрлись, и Колька, расстроенный собственными огрехами, поплёлся к вершине на поиски возможного трофея.
Николай тем временем прошёл вниз по следу Палкана и в очередной раз поразился его необыкновенной находчивости и решительности.
От того места, где его застал выстрел, на снегу был виден огромный прыжок в сторону.
– Грамотно от выстрела уклонился, вот зверёныш. И пошёл ведь не от вспышки, а под скалу вне зоны обстрела. Вот партизан, живой, слава богу! Где же он теперь? Местность не знает, из села ни разу не выходил, где его искать теперь, вот незадача?
События для Николая рисовались в более или менее ясную картину. Среди всего этого вдруг раздался громкий и продолжительный свист с вершины холма. Следом за ним радостный крик.
– Есть барашек. Уложил ты его враз, он и не сдвинулся с места! – орал от радости Колька, как будто это была его добыча. К чести сказать, добыча между ними всегда была общая. Эхо доносило до Николая обрывки непонятных слов. Различить можно было только по-детски звонкий Колькин голос.
Домой охотники возвращались без особой радости, молча и без типичных для данной ситуации пересказов разных смешных эпизодов, частенько наскоро придуманных по ходу дела. Уж кто-кто, а Колька обязательно позубоскалил бы. Но эта охота удачей и не пахла. Через полчаса они подогнали тракторок к самым воротам Николаева двора, и дичь на плече хозяина скоренько перекочевала за ворота, в сам двор. Здесь, почти у самых ворот, Николай едва не наступил на своего блудного пса. Заметил его боковым зрением, запнулся, зашатался, едва не выронил добычу.
– Палкан, бродяга, – от неожиданности сдавленным голосом проговорил хозяин и сбросил с плеча тушу подстреленного сайгака. Тут же схватил в охапку растерянного Палкана. Радости обоих не было предела. Николай прижимал дезертира и прогульщика к себе, а тот радостно лизал его щетинистое лицо, как бы принося извинения за свою минутную слабость.
– Вот барбос непорядочный! – выругался позади этой парочки испереживавшийся Колька. Он чувствовал свою вину в произошедшем, а как поддержать друга, чем можно было помочь в сложившейся ситуации, не приходило ему на ум. Малоопытный и расстроенный, он мучился, но так и не смог придумать, что можно предпринять, а тут такое везение.
– Ты смотри, скорость-то у твоего Палкахи как у спортивного мотоцикла знаменитого Бориса Пахалина. Мы голову ломаем, где его искать, так сказать – «куды бечь». А он до дома подрулить успел, прохлаждается тут, «знать – ОХОТА – наплевать…», к своей миске торопился, наверное. Одно тебе после этого название: барбос-проходимец.
– Давай-ка заноси тушу, сейчас разделаем и на работу поедем. Василий там один мается, да и Евдоха твоя, наверное, порвать тебя готова. Я обещал ей к девяти на месте быть.
– Ладно, тушу так тушу. А может, и ентаго бродягу разделаем заодно. Уж очень он меня сегодня расстроил.
– Вали, обалдуй, на работу опаздываем. Ты меня тоже расстроил не меньше, что, может быть, и тебя сейчас разделать под дуб да под ясень? Дробью по сайгакам палить, вот чучело… ха-ха-ха!
От всего пережитого на Николая неожиданно напал смех. Это произошло, во-первых, из-за Колькиных промашек, во-вторых, из-за счастливого завершения этой необыкновенной охоты. Кольке в этот момент отчего-то не смеялось, и он, взвалив сайгака на своё плечо, пошёл в глубину двора.
В этот день печёнка для Палкана была совершенно невкусная, потому что он чувствовал, что виноват. Сегодня от страха он покинул своего хозяина, сбежал без приказа, за всё это ему было очень стыдно. Брезгливо сморщившись, он отошёл от миски и посмотрел на Кнопку, которая, проглотив свой кусок, с немым вопросом во взоре в упор смотрела на него и сладострастно облизывалась. Палкан отошёл в сторону, предоставив коллеге свободу выбора. Благодарная Кнопка не заставила себя упрашивать и в три прикуса справилась с поставленной задачей.
Забегая вперёд, скажу, что Палкан ещё один раз побывал на охоте, но это было и в последний раз. Николай однажды решил приучить его к звуку выстрелов. С этой целью, привязав на поводок, как всегда, к патронташу, вывел его в ближайшую к посёлку балку. Предварительно поговорил с Палканом, решил словами вразумить его, успокоить. Всё получилось лучше некуда. Палкан был абсолютно уравновешен, он очень спокойно наблюдал за приготовлениями Хозяина к стрельбе из двустволки. Поднял стрелок ружьё вверх и выстрелил один раз. Грохотом Палкана слегка придавило книзу. Он осунулся, прижал уши и пригнулся к земле, но бежать не пытался. К тому же поводок был привязан. Николай стрельнул второй раз, всё повторилось. Он взял нож и срезал поводок. Тут-то всё и решилось. Палкан, не спрашивая ни у кого разрешения, чесанул в сторону посёлка, только его и видели. Судя по всему, волчья натура взяла своё. Выстрелы для него были враждебны и казались опасными. Николай прекратил подобные опыты, потому что стало очевидно – Палкан пёс не охотничий.
2
Мужики, наскоро закончив свежевание туши сайгака, собрались ехать на работу.
Как и предполагал ранним утром Николай, день выдался пасмурным. Солнце к тому времени взошло, но сквозь облака просвечивать ему было лень. Вот так, трудясь ни шатко ни валко, еле-еле отсвечивая, катилось светило над ближайшими склонами холмов, не мешая лодырям досыпать ранние утренние часы.
Ехать… на работу… нужно… А что такое работа для этих двоих? Надо обязательно растолковать этот вопрос, потому что вся история, о которой я вам рассказываю, началась именно на их работе. Вернее, в том месте, где трудятся эти приятели и закадычные охотники. Так вот трудятся они на «свинокомплексе». Это значимое название объекту присвоено мной, по аналогу с нынешними крупными фермерскими хозяйствами и животноводческими комплексами. На этих предприятиях сегодня компьютеры учитывают привесы поголовья, затем назначают рационы и подсчитывают прибыли нынешних бизнесменов. В те давние времена всё было проще, а именно: рацион рассчитывался в умах двух человек – самого Николая и его товарища Василия Шуркина. В поселковом совхозном хозяйстве этот «комплекс» назывался «свиноферма», поэтому я предлагаю называть его именно так. Чтобы представить общую картину данного объекта, надо его немного обрисовать. Вот что он собой представлял.
На территории свинофермы размещались четыре длинных свинарника, это выстроенные из шлакоблоков коробки с добротной шиферной крышей. Стены с оконными проёмами, довольно гладкие и выбелены известью. Вся прилегающая территория фермы была аккуратно огорожена крепким, высотой в человеческий рост, забором из тех же шлакоблоков, только не белёных. Поверху заборной стены торчали устрашающе замурованные в кладку кованые пики, с остриями на концах. По этим пикам была подвязана колючая проволока, напоминавшая о недавних памятных всем временах в государстве. От всего этого стена приобретала вид крепостной. В общем мрачная на первый взгляд картина выглядела вполне симпатично для того времени: всё было бело-серого цвета, с прогрессивным освещением на окружающих забор столбах, с лампочками под зонтиками светильников.