Да, Эдуару Мортеле было чем гордиться!
И, конечно, чего опасаться. Кто все время идет впереди, тот в любой момент может получить удар в спину. Поэтому когда директора «Лароссы» разбудил звонок и он узнал, что на трассе его команды, где спустя четыре часа должен начаться заезд на Гран-при Великобритании, произошел взрыв, то не заорал как сумасшедший: «Что?!» и не кинулся принимать сердечное. Сердце у него, слава Богу, крепкое. Директор деловито сказал: «Сейчас буду!» и, одевшись со скоростью армейского сержанта, через две минуты был в машине, а через десять минут (благо, жил вблизи Килбурна) – уже в боксах «Лароссы». По дороге он успел сделать несколько нужных звонков, не потратив на каждый разговор и сорока секунд.
– Пока не поздно, нужно звонить президенту ассоциации, Эд! – мрачно проговорил, пожимая руку начальника, технический директор Грэм Гастингс – второе лицо команды. – Пусть распорядится, чтобы дали объявление о переносе заезда.
– Ты уверен, что это необходимо? – быстро спросил Мортеле. – Мать твою, Грэм, такого еще не бывало! Машины на трассе взрывались, но заездов не отменяли… Впрочем, они взрывались во время гонки, а не до гонки. И по всяким там понятным причинам, а не леший знает из-за чего!
Гастингс энергично взмахнул рукой.
– А что еще можно придумать? Дерьма, конечно, не оберешься, но оно все же мягкое. Лучше уж вляпаться в него, а не резануться лбом в стену! Оно конечно, это скандал: билеты раскуплены и все такое. Но Галлато должен понять: иначе никак. Во-первых, представь, что почувствуют гонщики, которые через полчаса уже будут здесь! Что им полезет в башку? Теракт? (Теперь же все поголовно помешаны на терактах и террористах!) А во-вторых, машина каким-то образом снесла часть барьера безопасности! Представляешь?
– Ничего себе! – присвистнул француз. – Это уж вообще ни в какие ворота: барьер-то как-никак бетонный! Что ее, тротилом набили, машину эту?
– Да бетон на этом участке тонкий – место-то практически безопасное! – краснея от ярости, воскликнул технический директор и отчаянно сплюнул. – А по инструкции, не восстановив стенку, разрешать старт нельзя. Не знаю, что скажут директора всех команд, но Рик Линкольн мне уже звонил и заявил, что он в такой ситуации не выпустит на трассу гонщиков «Балтимора».
– Откуда он пронюхал? Когда успел? – почти с испугом спросил Мортеле.
Ведь несчастье произошло не только с его механиком, но и на его территории, поскольку Килбурн был резиденцией «Лароссы» и трасса принадлежала ей. Но вот уже подробности просочились и к конкурентам!
– Кто-то из охраны по телефону болтанул, – скривил губы технический директор. – Да какая теперь разница? И без того через полчаса все съедутся сюда. Будешь звонить Галлато? Сообщение в прессу и на авторадио нужно дать, пока трибуны не начали заполняться. Кто-то, конечно, не услышит и притащится, но хотя бы не такой будет переполох. И не так много вони!
– А патрону ты уже позвонил? – Мортеле втайне надеялся, что волевой и решительный Гастингс успел взять эту пренеприятную ответственность на себя.
– Рискнул, – оправдал его надежду Грэм. – Гедеоне, по-моему, просто очумел от такой новости. Переспрашивал три раза. Потом ругался такой смесью испанских, английских и хрен знает каких еще выражений, что я, кроме самых неприличных слов, вообще ничего не понял. Ну, я выслушал все это и спросил – можно ли потребовать от ассоциации, чтобы она перенесла Гран-при на следующее воскресенье? Мол, мы – хозяева трассы и не ручаемся за ее безопасность.
– И что? – прищурился француз, почти наверняка зная ответ.
– Ну как – что? Он сперва опять выругался, потом сказал, чтоб переносили, если ты поговоришь с Галлато – от своего имени, не ссылаясь на руководство «Ларосса-корпорейшн». А ты как думал?
– Вот хитрый латинос! – не выдержал Мортеле. – Опять все свалил на чужие плечи. Ну что, Грэм, вспомни: каково было при Веллингтоне, а? Он бы и сам уже сюда примчался!
– Вспомнила бабушка, как девушкой была! – хмыкнул технический директор. – Надо исходить из данности, а не из воспоминаний. Кстати, Веллингтон-то как раз примчался, да не тот. Ларри уже здесь и уже вылез на трассу – посмотреть, что осталось от Джанни. И не знаю, как ты, а я буду настаивать, чтобы он сегодня в любом случае не стартовал. Сын покойного патрона – юноша с чувствительной психикой и пламенным воображением. Одно слово – лорд!
Ответом было шипучее французское словцо, которое, как было известно Гастингсу, переводилось вообще-то безобидно: «верблюд». Но он знал и то, что со времен египетской кампании Наполеона это слово в устах француза – очень обидное ругательство.
– Возиться с лордом мне сейчас и подавно некогда, Грэм. Так, нужно звонить! – директор команды, тяжело вздохнув, выудил из нагрудного кармана телефон. – Ф-ф-у, как я не люблю итальянский акцент! А ты, верно, слушаешь и думаешь: «Твой-то акцент чем лучше, лягушатник надутый?»
– Господи, Эди, да жри ты хоть лягушек, хоть соленых скорпионов! Только звони – или будет поздно. Прости, но дело-то хреновое…
Набрав номер, Мортеле сперва долго ожидал ответа, потом еще дольше выслушивал возмущение президента гоночной ассоциации Пьетро Галлато по поводу столь раннего звонка, затем коротко и четко изложил ситуацию. И совсем уже долго держал трубку возле уха, хмурясь и временами кивая, будто собеседник мог его видеть.
– Галлато отменяет заезд, – сказал Мортеле, захлопнув мобильник и убрав его в тот же кармашек. – И сам распорядится насчет всех нужных сообщений. Давай теперь думать, что делать нам. Полиция здесь?
– Будет с минуты на минуту, – отозвался Гастингс. – И, пожалуй, самое паршивое после гибели механика – это то, кого Скотленд-Ярд сюда направил. Ты слышал такую фамилию – комиссар Тауэрс?
– Что? Ну, это уже слишком! – впервые директор «Лароссы» не сдержался по-настоящему. – Господи, ну за что? Для чего нам здесь этот монстр?!
– А он всегда выезжает на особо сложные дела, – пожал плечами технический директор. – Мне так пояснил префект местной полиции, который в Лондон и звонил. «Фортуна» – слишком важное явление не только в спортивном мире. Так что придется двадцать раз почесать в затылке, думая, что и как говорить. Я мало знаю о Тауэрсе, но что это хитрейшая и очень умная ищейка, говорят все. Да еще и с принципами, дьявол его забери!
Эдуар Мортеле вполне разделял опасения Гастингса. Его познания об английской полиции тоже были крайне скудны, с ней, по счастью, он почти никогда не сталкивался, но легендарную фамилию Тауэрс слыхал не раз. Этого комиссара считали начисто лишенным трех качеств, без которых полицейский, по мнению большинства законопослушных граждан, превращается в «робокопа». А именно – страха, уступчивости и корысти. Многие говорили, что он никогда не проявляет и жалости, с кем бы ни имел дела. Что в острой ситуации предпочитает стрелять первым, не пытаясь ни уговорить, ни усовестить преступника. Говорили, что его имя внушает всем нарушителям закона почти мистический страх, – за четверть века службы в полиции комиссар Тауэрс не провалил еще ни одного дела, обладая уникальной, не объяснимой даже его опытом интуицией.
И вот такое чудовище явится сейчас в святая святых «Лароссы» – в ее гаражи и боксы, будет там рыться и ковыряться, узнавать все и обо всех. И, Бог знает, что он может накопать и вынести на свет Божий! Ведь нет такой крупной и преуспевающей компании, которая бы не предпочитала кое-что о себе держать за семью замками…
Глава 3
Комиссар Тауэрс
Мортеле и Гастингс не успели закончить своего тревожного разговора, как за оградой пит-лейна взвизгнула сирена, и полицейская машина с синей мигалкой возникла в широком проеме первого бокса.
К машине сразу метнулся коротышка-префект – только что не стал услужливо распахивать дверцу перед грозной столичной знаменитостью. Верно, просто не успел – дверца распахнулась очень быстро. Точнее – обе дверцы – передняя и задняя. Из первой выскочил подтянутый молодой человек в форме, из второй показались двое: светловолосая женщина в черном брючном костюме и за ней, немного замешкавшись, – седоватый мужчина в широком темном пиджаке, с увесистой тростью и в больших темных очках.
– Ну и комиссар! – сердито хмыкнул Мортеле. – Он что, косит под «людей в черном»? Трость, очки в пол-морды… А не дешево?
– Да нет! – подал голос за спиной директора начальник охраны «Лароссы». – Этот, в очках, не комиссар Тауэрс. Комиссар – вон, в черном как раз…
Это было уже слишком.
– Кит, вы что, шутите?! – вместо растерявшегося Мортеле воскликнул Гастингс. – Вы хотите сказать, что комиссар Тауэрс – женщина?
– Добрый день! – блондинка безошибочно выбрала в уже солидной группе людей двоих главных и размашистым шагом за считанные секунды одолела расстояние от машины до обоих директоров. – Я – Айрин Тауэрс, комиссар Скотленд-Ярда по особо важным делам. Буду вести расследование того, что здесь сегодня произошло. Кто меня введет в курс дела?
Первое, что они оба заметили, – это странная неопределенность ее возраста. Нет, Айрин Тауэрс не была молода и совсем не пыталась молодиться. На вид ей можно было дать около сорока двух – сорока трех лет, но в этом случае она уж точно не прослужила бы комиссаром более четверти века. Скорее всего, она просто здорово выглядит: среднего роста, неплохо сложенная, с достаточно гибкой, подвижной фигурой, явно спортивной и явно поддерживаемой в хорошей форме не для успеха у мужчин, а для работы. Никакой косметики. Лицо неплохое – может быть, лет десять назад даже было симпатичным. Тонкие брови вразлет над широко расставленными серыми глазами, спокойными и как будто чуть-чуть недоумевающими. Правильный нос с довольно крупными ноздрями, которые говорили либо о тайной чувственности, либо о хорошо скрываемой злости. Резкий рот и жесткий подбородок. И над высоким мужским лбом – масса волос натурально-пепельного цвета, зачесанных назад и беспощадно стянутых в тугой узел на затылке.
Ни Мортеле, ни Гастингса невозмутимость этого лица не обманула. И пол комиссара – тоже. Почти с одного взгляда оба поняли, что слухи о ней если и преувеличены, то совсем немного.
– Если позволите, о случившемся расскажу я, – проговорил директор команды. – Сегодня, как вы, вероятно, знаете, должен был состояться заезд – Гран-при Великобритании. В такие дни весь персонал команд (по крайней мере – нашей команды) собирается к восьми часам. Правда, в некоторых странах заезды назначают на иное время, скажем – на десять или на двенадцать. Тогда меняется и срок появления служащих в боксах. Сегодня старший механик Джанкарло Висконти пришел раньше семи утра и без пяти семь, если верить показаниям охраны, выехал из боксов на гоночном болиде.
– Погодите, – комиссар Тауэрс отлично умела прерывать рассказчика. Это было не резко и не по-хамски, просто она вовремя ввернула вопрос в естественную паузу. – Но если я правильно осведомлена о правилах гонок, то вчера, по окончании квалификационного заезда, болиды должны были остаться в боксах и пребывать там до момента выхода на старт. Их ведь нельзя даже дозаправлять, не так ли?
Мортеле и Гастингс обменялись стремительными взглядами. Еще один сюрприз: комиссар Тауэрс, оказывается, разбирается в гонках! И именно в гонках класса «Фортуна»! Среди женщин мало таких, кто вообще что-то об этом знает. Хотя женщины, надо признать, и комиссарами полиции бывают не так уж часто…
– Совершенно верно, – кивнул Эдуар Мортеле. – Поэтому поступок механика был абсолютно противозаконен. Если бы он, сделав даже всего один круг, дозаправил машину, это могло стать известно – дело даже не в охране, а в камерах наблюдения. А если бы не дозаправил, то, во-первых, ехать на этой машине он все равно не имел права, а во-вторых, это повлияло бы на заезд – у гонщика мог кончиться бензин еще до пит-стопа[3]. Думаю, раз вы знакомы с правилами гонки, то знаете и что такое пит-стоп.
На тонких губах комиссара мелькнула улыбка:
– Мистер Мортеле, я, сколько себя помню, смотрю заезды «Фортуны». Даже иногда ходила на них, если выкраивала время. Представьте, я – любитель автогонок. Так что не переводите мне ваши термины. Скажите, чем вы можете объяснить поступок Висконти?
– Ничем. Ему нет объяснения. По крайней мере, пока не откроются какие-либо новые обстоятельства.
– Когда-нибудь раньше он нарушал правила подобным образом?
– Подобным? – директор «Лароссы» с трудом сохранил обычный тембр голоса. – Да как бы в таком случае он мог остаться на своей должности?! Джанкарло их вообще не нарушал. Это был удивительно дисциплинированный человек. Ему… ему исполнилось тридцать девять лет, и семь из них он работал у нас механиком. И я всегда был им доволен. Думаю, мистер Гастингс подтвердит мои слова.
– Так, – кивнула Айрин Тауэрс, кажется – удовлетворенная ответом. – В заезде от каждой команды участвуют два гонщика. На чьем болиде Висконти выехал из боксов?
– Даниэля Лоринга.
Обоим мужчинам показалось, что комиссар слегка нахмурилась. Но следующий вопрос она задала тем же невозмутимым тоном:
– А в какой момент произошел взрыв? На каком участке трассы – это мы сейчас посмотрим (думаю, наш эксперт уже там). Но меня интересует сложность прохождения этого участка и, хотя бы приблизительно, – скорость, с которой шла машина.
Директора переглянулись, и в разговор вступил Грэм Гастингс:
– Болид взорвался вот здесь, – он развернул заранее приготовленную рабочую карту трассы и, уложив на капот стоявшего рядом транспортера, указал нужное место. – Это – первый поворот, он находится всего в четырехстах метрах от стартовой решетки. Поворот настолько простой, что в этом месте даже решились сделать облегченные барьеры безопасности – чтобы расширить полосу гравия. Высота их стандартная – около полутора метров, но в толщину они гораздо меньше обычных. Передняя часть болида ударилась о барьер с такой силой, что частично его разнесла. Ну а скорости я определить не могу: приборы включены не были, охранники собственно взрыва не видели – только сноп огня и взлетевшие обломки. Говорят, выехав с пит-лейна, Джанни… механик Висконти сразу пошел на ускорение. Он в прошлом – тоже гонщик. До класса «Фортуна» не добирался никогда, гонял на легковых автомобилях. Но, разумеется, умел пилотировать болид. Конечно – в простых условиях.
Айрин Тауэрс пристально взглянула на технического директора.
– Мистер Гастингс, вас ведь называют «дирижер гонки» или еще «дирижер трассы»?
Вопрос был неожиданным, но он немного снял напряжение. Гастингс невольно улыбнулся.
– Гонщики называют, да. И не только меня. Другие технические директора тоже работают такими «дирижерами». Я выхожу в эфир, чтобы руководить пилотом на трассе. Сообщать ему, где соперники, на каком он круге, чтобы вызвать на пит-стоп. Чисто техническая работа. Но саму тактику гонки перед заездом тоже отрабатываю я. Вместе с гонщиком, конечно.
– А по образованию вы инженер?
– Инженер-конструктор. А что?
Комиссар продолжала снизу вверх (она была почти на голову ниже рослого Гастингса) смотреть ему в глаза:
– Я хочу, чтобы вы высказали свои предположения о причинах взрыва, пускай даже самые странные и невозможные. У вас они наверняка есть.
Технический директор чуть прикусил губу. Вот она – хватка: ослабила его внимание неожиданным нейтральным вопросом и тут же – цап! Так ведь и попадешься! Скажешь что-нибудь о всяких там технических новшествах, которые у инженеров пока вызывают сомнения. Или о пробах нового смазочного масла. Все это взрывом уж никак не грозило, однако полиции только дай возможность заподозрить причину. А конкурентам только дай узнать, что ты нарушаешь правила безопасности!
– Знаете, – он пожал плечами, – в голову лезет всякое. Но все из области фантастики. Например – что Висконти вез кому-то в подарок бомбу, случайно сунул ее в карман комбинезона, а потом случайно по ней стукнул. Шучу, конечно! Никаких серьезных предположений нет. С точки зрения техники безопасности болид был безупречен. Лоринг отъездил на нем почти две трети сезона – двенадцать заездов позади. Вчера он на этой машине прошел квалификацию. Не очень, правда, удачно. У Лорни это бывает. Но дело не в технической неисправности машины – разве что в настройках… Ну, болид как бы подгоняют под стиль, манеру и особенности вождения каждого пилота, под особенности трассы…