… Он долго держал в руках трубку, прислушивался к назойливо громким гудкам и не мог решиться позвонить. Труп, находящийся в другой комнате, нес угрозу всей его более или менее устоявшейся жизни.
Рощинский положил трубку на рычаг, потер рукой грудь, где ныло и страдало сердце, взглянул через окно, за которым по-прежнему царила сиротливая будничность. Он поморщился, покашлял в кулак, как бы разгружаясь от остатков пороховой гари в легких, и снова взялся за трубку. И когда в ней послышался ровный, но с вопросительной интонацией голос Авдеевой, он сказал:
– Аня, видно, циклон приближается, сердце… а может, нервишки пошаливает… – он помолчал, прикрыв веки. – У меня кончился «седуксен», привези что-нибудь успокоительное.
Встретил Авдееву на крыльце. На ней был темно-синий английского покроя костюм, к которому так подходили ее русые волосы, забранные сзади в «пирожок», скрепленный простенькой заколкой. Однако в глазах светилась настороженность, причину которой, наверное, и она сама еще не знала.
– То, что ты сейчас услышишь, воспринимай как идиотский фильм, – Рощинский обнял женщину за плечи и попридержал на самом пороге. – Аня, дальше не ходи, дело серьезное и, боюсь, с ужасными для меня последствиями.
– Ты так говоришь, как будто убил человека…
– Ты не ошиблась, – Рощинский рукавом рубашки вытер вспотевший лоб. – Здесь, в моем доме, действительно произошло убийство.
Он увидел как Авдеева отступила от двери и тяжело опустилась на крыльцо. Закрыла руками лицо и так сидела до тех пор пока Рощинский не закончил рассказ.
– У меня просто не было выбора…Нож того ублюдка был настолько близко от меня, что я почувствовал, как он разрывает мне сонную артерию…
– И ты никого из них раньше не знал? Значит, все произошло случайно? Какой-то сумасшедший дом, – женщина заплакала.
– Плачь не плачь, а труп надо из дома убирать. Самому мне с этим не справиться…
– И ты для этого меня позвал? – Авдеева подняла заплаканное лицо, искаженное страдальческой гримасой.
Конец ознакомительного фрагмента.