Она жила в его комнате, занимая почти центральное место – на кресле, между любимым компьютером и диваном Музыканта. У неё, как у всякой уважающей себя гитары, был собственный чехол из мягкого черного материала с карманами, ручками и ремнями. А ещё у неё было Имя – Мэри. Оно появилось сначала как шутка, но вскоре уже воспринималось всеми как само собой разумеющееся. Иногда Музыкант убирал её в чехол и нёс у себя за спиной. Тогда были песни, шумные друзья или небольшие выступления. Основное же время Мэри лежала открытая, продуваемая воздухом. Она так привыкла к этому дому, что порой ей казалось, что она была здесь всегда. Впрочем, и у Музыканта было то же ощущение.
Они общались почти каждый день, иногда разучивая что-то новое, иногда просто вспоминая любимые мелодии и песни. Он садился, устроившись поудобнее, и брал её на колени. Она любила его теплые руки. Эти руки умели быть страстными и сильными или мягкими и ласковыми, нежными и волнующими. Она прижималась к нему всем своим естеством, прислушиваясь к ритму его сердца.
Но однажды Гитару долго не вынимали из чехла. Сначала ей было странно, потом тревожно. Через некоторое время она начала беспокоиться уже всерьез. Она расстраивалась. Прошло очень много времени. Сколько?.. Странная штука – это Время. За один и тот же промежуток для разных участников событий оно протекает с разной скоростью. Музыкант точно знал, что не брал в руки инструмент всего каких-нибудь пару недель, а Мэри была убеждена в том, что прошла целая вечность. Наконец Музыкант достал Гитару и принялся готовиться к игре. Совершенно непонятно почему, она была совсем расстроена.
Теперь Гитара встречалась со своим хозяином всё реже и реже. Она постепенно привыкла к тому, что стала занимать в его жизни меньше места, объясняя себе это простыми житейскими делами. У Музыканта было много Забот. Ведь эти его Заботы были такие важные. Например, большая Работа, друзья и совместные с друзьями Увлечения. Гитара ждала, когда он найдет для неё время, ну не столько, сколько раньше, когда они только познакомились, конечно… Однако никакие собственные объяснения не могли заставить её душу быть спокойной. Когда его руки доставали её из чехла, она волновалась, начинала говорить «взахлеб» или, наоборот, пугалась, что её снова уберут в чехол, и никак не могла зазвучать. Музыкант не понимал, что происходит с Гитарой. Каждый раз её приходилось настраивать всё дольше и дольше. Причем чем продолжительнее был перерыв между их встречами, тем больше времени приходилось тратить на настройку. Всё это начало раздражать Музыканта. Он стал сердиться на инструмент, и тогда Гитара вдруг совсем перестала звучать. Она больше не отзывалась на его руки.
Прошло еще немного времени, и они расстались.
Странная
песня
De tristesse et ennui, nul fruit. (Грусть и скука вовсе не фрукты. Французский)
Певец вошёл в дом и легко поднялся на второй этаж. Застолье уже подходило к концу, и некоторые места пустовали. Присев за стол, он привычно поднял бокал за хозяев и углубился в свои мысли. В гостиной было шумно и душновато. У окна, выставив на всеобщее обозрение свои внутренности, распевался Рояль. Несколько человек уже обступили его и обсуждали партитуру. Вотр Эд продолжал сидеть за столом. Настроение было грустным и каким-то безнадежным. Высматривая хозяйку, он рассеянно обводил взглядом комнату, когда заметил на диване гитару. Гитара не то стояла, не то лежала на подушках, прислонившись к спинке, и как будто дремала. Больше на диване никого не было. Певец долго смотрел на неё, пытаясь понять, что за вихрь чувств поднялся с самой глубины его души. Когда-то в юности у него была такая же гитара… Это было так давно, что воспоминания о тех временах почти стерлись и сейчас едва читались. Кроме того, они были спрятаны в самый дальний уголок памяти и заперты на замок. Вотр Эд знал, где взять ключ, но никогда им не пользовался. «Простите, чей это инструмент?» – поинтересовался он у молодого человека, явно знавшего здесь всех и всё. – «Мэри? – кивнул тот в сторону гитары. – Хозяина, но он куда-то вышел…» Мэри… Гитара явно была не просто инструментом. Подойдя к дивану, Певец аккуратно взял её в руки.
Сделанная во времена его молодости известной фирмой Taylor, она во всех отношениях была классической. Не очень большой корпус, относительно широкий гриф, нейлоновые струны, мягкое, теплое звучание. Такую гитару позволить себе мог не каждый. Как настоящий музыкант, Певец понимал ее ценность. Вотр Эд сел поудобнее и стал настраиваться.
Первым впечатлением от этой встречи для Мэри было – Удивление. С тех пор как она поселилась в этом доме, никто, кроме Хозяина, даже не пытался играть на ней. Рассматривали и восхищались многие, но играть… Она настороженно прислушивалась к сердцу этого человека. Затем, словно что-то уловив в глубине его души, она устроилась у него на коленях и позволила слегка подвернуть колки. Ей было интересно: о чём он хочет сейчас играть? Впрочем, она уже решила, что исполнит свою партию для этого странного человека с огромными коровьими глазами, вмещающими в себя всю скорбь Мира. Немного понежившись в руках музыканта, Мэри заговорила.
В комнате воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в комнату вошла кошка. Певец и Гитара начали свой рассказ. Вотр Эд пел странную песню на непонятном для большинства гостей языке. Сначала тихо и робко, но затем все более и более эмоционально. Допев до конца, Певец встал с дивана и осторожно поставил на место Гитару. Слегка проведя пальцами по ее округлому боку, как бы благодаря и прощаясь с ней одновременно, быстро повернулся и вышел из комнаты, не дожидаясь реакции слушателей. Спустившись вниз, взял свое пальто и вышел на улицу. Одеваться уже не имело смысла. Сев в машину и затянувшись сигаретой, Певец рванул с места так, будто пытался убежать от воспоминаний. Воспоминания должны оставаться на своем месте. Да и к чему? Настоящее уже стало совсем неплохим, а Будущее обещало быть еще лучше. Вотр Эд ехал на студию записывать свой второй сольный альбом. Его уже ждали. Первый альбом разошелся огромными тиражами, а через пару недель состоится его концерт в Северной столице. Только что позвонил агент и доложил, что билеты распроданы.
Странная песня, прозвучавшая на вечеринке
В тумана плащ вокзал седой, старинный
Рекою бережно тепло одет.
Ночь представляется такой невинной,
Хотя она у всех украла свет.
Я уезжаю, вновь я убегаю.
Огнями Эльма манят миражи.
Вновь, словно Феникс, молча умираю,
Но снова возвращаюсь… подожди.
Туман шутя судьбой моей играет,
В его полах запутаться легко.
Он образ твой в дали мне подставляет.
Но это ложь. Ты очень далеко.
Я уезжаю, вновь я убегаю.
Огнями Эльма манят миражи.
Вновь, словно Феникс, молча умираю,
И снова возвращаюсь… подожди.
В плену иллюзий жить, не просыпаясь,
Как лёд в коктейле, в песнях растворясь.
В мелодий звуки перевоплощаясь,
Хочу собой остаться, не дробясь.
Жемчужина
Дно было усеяно осколками древних амфор. Песок постепенно оседал, и вода становилась все более и более прозрачной. Нужно было оглянуться и найти место получше, возможно, что там, где он сейчас находится, небезопасно. Но пока песок не осядет окончательно, об этом нечего даже и думать. Нужно просто полежать и успокоиться. Что же это всё-таки было? Ведь ничто не указывало на такие перемены. Обычная тихая жизнь устойчивого сообщества. Еды было много, никто не жаловался, соседи вполне доброжелательно относились друг к другу, свято соблюдая законы общежития. И вдруг… Собственно, всё, что он мог сейчас вспомнить об этом, укладывалось в одну ноту – дикий вихрь, сорвавший его с места. Его бешено крутило и бросало из стороны в сторону. Давление воды увеличивалось, грозя раздавить и смять. Было очень важно не дать мышцам ослабнуть. Главное – не открыть рот, иначе конец. Потом его куда-то швырнуло, внезапно всё успокоилось, и он оказался здесь. Теперь просто ждать. Интересно, сколько метров воды отделяет его от солнца?
Там, где он родился, всегда было тепло и очень солнечно. Здесь тоже тепло, но солнца гораздо меньше, он чувствовал это даже с закрытыми створками. Все-таки нужно рискнуть. Он постепенно ослабил мускул и приоткрыл рот. В рот тут же попал малюсенький камушек и забился внутрь. Проклятие! Он всегда этого опасался. Что теперь делать? Он напряг тело, пытаясь вывернуться наизнанку, высовывая то одну, то другую часть из раковины. Бесполезно, камушек только забивался еще дальше. Утомившись от этой бессмысленной борьбы, Птериа медленно закрыл створки раковины и перевел дух. Ладно, придется с этим жить. Слава Создателю, камушек оказался почти круглым и не очень большим. Значит, на то, чтобы затянуть его слоем защитного вещества, уйдет не так много сил и времени. Он опять приоткрыл створку и осторожно втянул внутрь немного воды. Вкус был приятным. Оглядевшись по сторонам, перл заметил кусок какой-то мраморной статуи, вполне приличной по размерам и форме для его нового дома, и надёжно прикрепился к самому выгодному участку. Глубина составляла более тридцати метров. Немного необычно, но зато менее опасно. В общем, можно было считать, что ему повезло.
Никто из обитателей уже не помнил, сколько времени прошло с того злополучного тайфуна. Жизнь за эти десятилетия давно наладилась и вошла в свою привычную колею. Единственным сильным переживанием Птериа за все это время была смертельная схватка с Морской Звездой. Но и тут всё окончилось вполне благополучно. А между его створками росла замечательная жемчужина. Он научился разговаривать с ней, слушать и слышать ее тихий голос. Голос его Души. Она была поистине прекрасна. Очень крупная, совершенной формы, редкого голубого цвета, который мог меняться, принимая то сероватый, то зеленоватый оттенки, в зависимости от настроения перла. Она была нежной и твердой. Он знал, что такой нет больше ни у кого. Раковины-соседки, рискуя быть съеденными, время от времени подползали поближе к нему, предлагая помощь в продолжении рода. В принципе, он был не против. Иногда длинными темными ночами он думал о них… Но нет, этого нельзя допустить, ведь для этого придется приоткрыть створки чуть шире, чем обычно, а тогда кто-нибудь может узнать о том, что у него есть жемчужина.
Он берег её ото всех, боясь, что однажды чьи-то грубые руки могут попытаться взять её. Просверлить в ней отверстие или зажать в золотых тисках – только для того, чтобы выставить на всеобщее обозрение. И тогда он уже никогда больше не сможет её слышать. Даже его собственная дальнейшая судьба, связанная с попаданием на берег, его не беспокоила. Для чего же нужна такая жизнь, если у тебя больше нет твоей Жемчужины? Его волновало только её благополучие. «Ну что же, – думал он, – пока я еще могу держаться за свой родной осколок мрамора, у моей Жемчужины есть жизнь. Вот и прекрасно. Будем наслаждаться ею столько, сколько сможем. А там будет видно».
Барсетка
Всё началось в небольшой мастерской маленькой частной фирмочки, занимающейся изготовлением и продажей мужских кошельков, портмоне, ремней, портфелей и прочей мелкой необходимости.
Ранним весенним утром, когда заспанный охранник открыл двери посыльному, тот вручил ему маленькую бандероль из далекой Африки. Расписавшись, охранник отнёс сверток с неизвестным ему содержимым хозяину. В пакете, аккуратно проложенный тканью, лежал кусок кожи. Очень странной кожи. К свертку была прикреплена записка: «Милый Костик! Посылаю тебе только что купленный мною на базаре кусок крокодиловой кожи. На пальто здесь, конечно, не хватит, но кепку ты себе сшить сможешь. Твоя Сима». Хозяин фирмы долго смотрел на записку и ничего не мог понять. Во-первых, его никогда не звали Костиком, просто потому, что он был Александр Петрович, и кроме того, он не знал никакой Симы. Однако посыльный уже ушёл, обратный адрес отсутствовал, и искать этого неизвестного Костика не представлялось никакой возможности. Кепок Саша не носил никогда. Повертев в руках этот странный кусок, он решил, что нужно использовать его весь, не оставляя лоскутков-отходов. Для портфеля – мало, для кошелька – много. И тут в его голову очень робко и застенчиво постучалась мысль. Человеком Саша по натуре своей был вежливым и гостеприимным, так что мысль вошла и удобно устроилась.
Вытряхнув из объемных карманов своего пальто все документы, сигареты и деньги, Саша сложил их аккуратной кучкой на куске кожи. «Ну что ж, милая, – ласково сказал Саша, – раз уж ты родишься в моей мастерской, то и имя тебе дам я. Ты будешь маленькой, но удобной и надежной, значит, и имя у тебя должно быть такое же. Мне нравится ласковое – Барсетка». Бережно свернув будущую сумочку, хозяин быстро набросал на обертке рисунок и понес всё это к закройщику. Закройщик работал с ним уже давно и прекрасно понимал хозяина. Кивнув в знак согласия, он принял из Сашиных рук свёрток и ушёл колдовать над ним. Потом то, что получилось, он отнес в другое помещение, где его друзья бережно выполнили задание, порученное закройщиком, о чем-то горячо, но тихо споря, пока, наконец, не вернули изделие хозяину.
Александр Петрович, нежно поглаживая бока новорожденной, несколько раз перевернул её, покачал, взвешивая на руке, и начал расстегивать замочки, кнопочки и молнии. Барсетка была в восторге! Она всячески демонстрировала свои достоинства, показывала самые потайные места и ждала похвалы. Она действительно была хороша! Мягкая, но упругая, необычной фактуры и расцветки, нестандартной формы, она сразу привлекала к себе мужские взгляды. А её внутренности! Нежный шёлк как будто говорил пальцам: «Ну, потрогайте меня, прикоснитесь ко мне, перебирая документы, я так приятен на ощупь!» Да, это было произведение искусства! Саша положил сумочку на стол и стал укладывать в неё свои вещи.
Барсетка открыла ему объятия и замерла в предвкушении. Это были ни с чем не сравнимые ощущения. Она чувствовала внутри себя мягкие нежные пальцы хозяина. Едва касавшиеся шелковой подкладки, они властно укладывали внутри неё документы, визитки, сигареты и ключи. И вот всё было уложено. Саша быстро надел пальто, продел кисть руки в петлю, пришитую к изголовью Барсетки, и вышел из кабинета.
После рассеянного света и теплого воздуха мастерской ночной холодный воздух улицы показался Барсетке чем-то пугающим и ужасным. К тому же её мотало из стороны в сторону, и она постоянно обо что-то ударялась. Это была пытка. Бедная сумочка никак не могла понять: что же такого она сделала, чтобы Хозяин, так на неё рассердился? Впрочем, Саше, наконец, и самому надоело, что его постоянно что-то бьёт по ноге, и он вынул руку из петли. Повертев в руках сумку, он сунул её под руку, чуть выше локтя. Барсетка затаила дыхание. Она ещё помнила каждое прикосновение пальцев Хозяина у себя внутри. Но сейчас это было совершенно другое. Тепло разливалось по всей поверхности, ощущение безопасности и необходимости любимому Хозяину граничило с блаженством. Это было счастье. Барсетка поняла, что она никогда по собственной воле не покинет этого замечательного человека. Она будет служить ему верой и правдой до самого последнего своего часа. Она будет хранить и оберегать все ценности, которые он ей доверит. И ждать. Ждать, когда он снова сильными и нежными пальцами откроет её застежки и войдет к ней в её отделения. Ибо ни на какие кремы и протирки не променяет она эти волшебные минуты.
Вот так началась долгая жизнь Барсетки. У них с Хозяином будет ещё много разных приключений. Но это, возможно, уже другая история.
Перчатки
Тонкая лайка. Нежный цвет светлого шоколада. Ювелирная обработка швов и подкладка из мягкого золотистого шёлка. Сделанные на небольшую мужскую руку, эти перчатки вполне могли бы подойти и женщине, обладай та «твердой мужской» рукой достаточного размера. Родившись в тихом живописном пригороде Ливерпуля в отделении фирмы Pittards, они сразу имели светский лоск. Всё их естество пронизывала холеная чопорность, гармонично сочетаясь со знаменитым английским юмором. Дело в том, что на тончайшей подкладке правой перчатки мелким готическим шрифтом было вышито: «right glove». Проделав долгий путь от дружной семейной мастерской до крупного фешенебельного магазина, лежа рядом с другими мужскими аксессуарами, перемерив множество мужских рук, они были довольны своим нынешним положением. Эта пара привыкла друг к другу и за годы, проведенные вместе, научившись ладить между собой. Они хранились в ящике шкафа недалеко от входной двери, на работу всегда выходили вместе и возвращались одновременно. Тем не менее правой перчатке доставалось сильнее. Несмотря на отсутствие разницы в возрасте, она выглядела значительно потрёпанее. Ну что поделать, такова жизнь. Нужно отдать должное их хозяину – относился он к ним бережно. Кремы, притирки, тальк. Левая выглядела великолепно! А вот правая… да она и не интересовалась своим внешним видом. Её главной заботой была рука хозяина.