И всё же, отчего боярин не велел пытать Авдула? Глупое русское добросердие? А шесть ордынских трупов, валяющихся на этом поле?.. В поведении боярина сквозила холодная, недоступная Авдулу высота. "Кречет и коршун..."
Обычно ненависть слепит человека, но сейчас она обостряла зрение сотника; он стал наблюдать за русами сквозь полусомкнутые веки.
Телега остановилась, с неё соскочили двое мужиков в приплюснутых шапках и домотканых портах, начали кланяться, но боярин остановил их:
-Некогда, мужики, поклоны отбивать. На поле трое наших побитые, везите их сюда, а с татар снимите доспехи - пусть их, разбойников, вороны да волки хоронят. - Потом - ратникам. - Ребята, сотника связать и - в седло. Ты, Беда, головой за него отвечаешь. А ты, Додон, снимай-ка дозорного с тропы, да скачите оба в крепкую сторожу к боярину Ржевскому. Всё обскажешь, как было, и что от татарина слышал. Мы отсюда - на Коломенскую дорогу поспешим. Князь теперь заждался, дорого нынче времечко. Ржевский на нас не прогневается...
Раненый мужик поднялся со снопа, охрипшим голосом попросил:
-Боярин, дозволь нам пару пик татарских взять - не ровен час, застигнут, поганые...
-Ага! По-нашенски заговорил, борода. На всех троих оставим справу. Да уводи-ка поскорее деревню.
Мужик оглядел недосжатую рожь, необмолоченные суслоны:
-Как же с хлебушком-то быть?
-Это уж сами решайте - хлеб вам дороже или головы.
-Вы коням-то зерна возьмите, всего не увезти нам на трёх подводах со скарбом да ребятишками.
-За то спасибо, отец. Ну-ка, ребята, наполняй перемётные сумы!
Появились две женщины. Одна с испуганной девочкой на руках кинулась боярину в ноги, но он поднял её и отвёл к мужу. Подошёл к другой. Это была совсем юная девушка в сарафанчике и лапотках; размазывая по щекам слёзы, она причитала над убитым дедом:
-...Нет у меня ни матушки, ни батюшки, зачем же и ты спокинул меня, горемыку? Кто сироту защитит, кому горе горькое выскажу, кто слёзыньки мои высушит?..
-Не плачь, касатка, - сказал витязь. - Русская земля слышит твоё горе. Она и твои слёзы высушит, и от напасти оборонит. Срок пришёл - за все наши обиды Русская земля спрос начинает с ордынского идола.
Девушка утёрлась уголком платка, подняла на витязя заплаканные васильковые глаза и робко опустила. Васька смотрел на её сникшие плечи, на золотистую косу, ручьём сбегающую по спине, видел чистый, полудетский профиль её лица, и, охваченный нежностью, изумлённый ей теперь, после кровавой рубки, когда ещё ходит по телу огонь ожесточения, когда рядом облепленные мухами трупы, он смешался и не знал, что прибавить к тем словам, которые произнёс, как перейти к простой речи, чтобы сведать об этой девушке. Наконец спросил:
-За чьи слёзы мне спрашивать с нехристей? Имя своё назови.
-Дарьей кличут, боярин.
-Какой там боярин! - усмехнулся Васька. - Только что название одно - а ни двора, ни кола. Вот разве копьё за кол сойдёт? Из детей боярских - я, у князя Дмитрия в полку десятским служу. А кличут Тупиком. Васька Тупик - на Москве все меня знают.
Он говорил, удивляясь себе, - вот так неожиданно всё и выложил незнакомой девице: вроде принизил себя - не боярин, мол, а и похвалился - вся Москва его знает.
-Коли будешь на Москве, Дарьюшка, при нужде спроси Ваську Тупика - не дам в обиду.
-Благодарствую, боярин.
Тупик вздохнул, переступил с ноги на ногу, надел шлем и пошёл к воинам, которые уже вязали к сёдлам сумы с зерном. Из подъехавшей телеги с высокими деревянными бортами выскочили бабы, стали насыпать рожь. Чернобородый пригласил:
-Боярин, вы бы в деревню-то заехали поснедать.
Женщины прекратили работу и с надеждой прислушались. Тупик понимал, как хочется им, чтобы воины задержались, пока деревня собирается в путь и хоронит убитых. Теперь всякую минуту они ждали страшных гостей, и присутствие пятерых всадников представлялось им защитой от всех бед. Тупик жалел этих женщин, уже сорванных с насиженного места ветром войны, теряющих то скудное, что нажито ими в дни непрочного пограничного мира, при вечном страхе быть разорёнными дотла. Но отряд и без того задерживался. В Москве ждут вестей, а вести, полученные от сотника, - грозные. Не первый день крепкая сторожа следит за Ордой Мамая, которая то кочует вдоль Дона, то стоит. Что - в мыслях её владыки?.. Тупик знал, как стремительно могут кинуться вперёд конные массы Орды, всё истребляя на своём пути. Сегодня десяток Тупика, высланный от крепкой сторожи, напал на след вражеского разъезда и застал его за разбоем. Убежавшие могут привести других, и уж если они заметили пленение сотника, то приведут обязательно. Тупик мог рисковать своей головой, но не "языком". Уходить надо, и деревню жалко. Вдвойне жалко оттого, что сам вырвал её из лап смерти. Судя по всему, была ей уготовлена лютая участь. За что?.. Не от ордынских ли всадников и на Руси укореняются разбои, татьба и жестокости? Ведь до Батыя не знали племена славян ни замков, ни запоров на воротах, строили только стены вокруг городов да засеки в лесах - от кочевников. И свои уста не оскверняли унижающим человека сквернословием, и пакостей тайных не делали друг другу, и жён чтили. Сколько ещё расхлёбывать Руси ордынскую кашу?..
Надо ехать, а Васька всё поглядывал на Дарью, не отходящую от деда. Когда же поймал её взгляд, защемило сердце, захолонуло в очах - дорога тоски, страданий, утрат, в степной пыли, в лесных туманах, в заревах костров и гуле копыт открылась ему на миг, и вела эта дорога через неведомые пространства - к золотому полю в синих васильках, где ждёт его счастье, заколдованное тёмными силами. Дойдёт ли, сумеет ли разрушить злые чары Васька Тупик?
Мужики вернулись, свалили с телеги окровавленные доспехи. Копыто отбирал для троих смердов оружие. Васька с непокрытой головой постоял над убитыми товарищами. С них уже сняли кольчуги, шлемы и оружие - это имущество князя, его надо воротить хозяину. В воинской справе - большая нужда, а цена ей - немалая: за полную оснастку воина великокняжеского полка дают десяток дойных коров или два строевых коня. Дорого обходится Дмитрию Ивановичу содержание рати.
Воины - уже в сёдлах. Подошёл чернобородый, склонил перевязанную голову:
-Прощай, боярин, дай те Бог счастья и всем твоим воям. Ваших товарищей похороним по христианскому обычаю, да и пойдём к князю защиты искать, авось не выдаст. - Заметил Васькин взгляд, брошенный на Дарью, и успокоил. - За сироту не бойся, в обиду не дадим. Да есть у неё и получше нас защитник - за холщовского тиуна просватана. Он человек - сильный, у князя - в чести, будет как за каменной стеной.
Васька отвернулся, вскочил в седло и уже взялся за плеть, как Дарья бросилась к нему, ухватилась за стремя.
-Боярин, не оставляй сироту, возьми с собой на Москву - там живёт другой мой родный дедко. Авось разыщу, не прогонит - я работящая да ласковая. Возьми, боярин.
-Куда ж тебе с нами, касатка? - спросил Тупик, глядя сверху в исплаканные глаза-васильки. - Мы люди - ратные, подневольные, с коней, почитай, не сходим. А что ждёт нас нынче и завтра, о том лишь Бог ведает.
-Христом молю, возьми, боярин! В обузу не стану вам - я на коне проскачу не хуже парня, из лука стрелять умею - хочешь, испытай!.. И обед сварю вам, и порты постираю, и рану перевяжу - я знаю целебные травы, заговоры от дедушки переняла. Хоть до Коломны возьми.
-А твой жених?
-Какой он - жених? Сватал - меня не спрашивал. Один раз его видела, другой - не хочу. Возьми!..
Тупик замялся, решая, но тут, кривя лицо, заговорил Копыто:
-Аль сдурела, девка? Слыхано ль дело - в воинской стороже девиц возить! Первая московская застава обсмеёт, а дойдёт до князя - он головы с нас сымет, первую - с десятского. Ну, ин были бы мы товарники, а то ведь сторожа!
Девушка сникла, ткнулась лбом в сафьяновый сапог боярина, Васька молчал, и тогда подошёл чернобородый и взял Дарью за локоть.
-Не балуй, дочка, не серди ратных людей... Пути из Рязани на Москву не заказаны, ныне - сама себе хозяйка. Прости её, боярин.
Потупив голову, Васька хлестнул коня плетью...
Старый ворон каркнул с дуба над озером, из рощи отозвались его меньшие собратья, воронья перекличка прошла и по ближним зарослям. Зашумели крылья, стая обсела деревья на опушке, волновалась, ждала, птицы крутили носами. В поле догорала рига, курчавился дымок над кучей золы - там, где недавно стоял суслон ржи. Рядом чернел пятачок тока. Языки огня долизывали стебли несжатого хлеба, натыкались на зелёную отаву у межи, медленно умирали; за ними шевелилось под ветерком выгоревшее поле, подёрнутое пеплом. Предзакатное солнце смотрело сквозь дым, и над дымом плавали кругами коршуны. В дальний лесок, пыля, уползал крестьянский обоз, за ним женщины и ребятишки гнали коров и овец. Затихали овечье блеяние и деревянный скрип, всё реже потрескивал огонь, и коршуны, сужая круги, опускались ниже. Старый ворон забеспокоился, подал голос, сорвался с ветки и, минуя язву горелого поля, источающую дымки, полетел туда, где в потоптанной траве валялись трупы. Стая ворон с граем устремилась за вожаком; коршуны, складывая крылья, пикировали на труп лошади у сгоревшей риги... Птицы ещё не начали оргии, когда из кустов с рычанием выбежал большой жёлто-серый зверь, за ним вышли два помельче, с рыжинкой в шерсти, уселись, вздрагивая от зевков, следя за первым. А тот, поджав хвост, нюхая прогорклый воздух, направился в обход ближнего трупа, щёлкая зубами на ворон, поднявших крик. И вдруг сделал скачок, присел, вороны взлетели, а зверь на согнутых лапах, прижав уши, посунулся к трупу, скалясь и рыча. Почти припав к земле, он схватил клыками обнажённую руку, начал рвать мясо, отползая, дёргая на себя тело, смелея от человечины и треска раздираемых мускулов и сухожилий. Молодые волки тоже заспешили к добыче. Вороны пировали на других трупах.
Орда ещё стояла в устье Воронежа, а с этого пятачка земли уже полетело по просторам Руси:
-Мамай идёт!..
Беженцы, воины, странники, приходящие от края кочевой степи, сообщали встречным:
-Орда идёт!
Сколько раз за сто сорок три года со времени первого появления Батыя облетали Русскую землю эти два слова, за которыми надвигались разорение и муки, смерть и рабство!
-Орда идёт!..
II
Тучи над холмами и перелесками сулили грозу, но Мамай не отменил смотра войск в одном из фланговых туменов своей Орды, заполонившей придонские степи. Окружённый десятком телохранителей, сопровождаемый свитой знатных мурз и сотней всадников сменной гвардии на гнедых лошадях, он скакал полевой дорогой вслед за герольдами-бирючами. Всадники проносились мимо стоящих кругами юрт, ограждённых кибитками, мимо конских табунов, овечьих отар и жующих верблюдов. Копыта взбивали пыль; летя по ветру, она преследовала отряд. Табунщики и пастухи, замечая чёрный бунчук и всадника в блестящем одеянии на белом коне, окружённого стражей, лицом падали в траву и оставались недвижными, пока облако пыли не уносилось за холмы, и не затихал вдали топот копыт.
Сгущались тучи над степью, сгущались они и в душе Мамая, молнии бродили в суженных глазах, выискивая подходящую цель, но далеко находился предмет гнева Мамая - за Диким Полем, где-то между Хвалынским морем и Хорезмийским. Может, и ближе. Разведка скоро донесёт. Пока она донесла, что хан Синей Орды Тохтамыш что-то затевает. Собирает войска, устраивает смотры, ищет союзников. Мамай - далеко от своей столицы, и как бы этот пёс не разграбил Сарай, не переманил на свою сторону оставшиеся в тылу улусы. Шпионы давно донесли Мамаю, будто Тохтамыш на пиру грозился прогнать с трона безродную собаку Мамая, незаконно присвоившего права повелителя Золотой Орды, похвалялся, что Железный Хромец Тимур вот-вот пришлёт ему несколько туменов. Вероятно, доносчики не врали. Тимур четыре года назад подсадил на трон в Синей Орде Чингизова потомка Тохтамыша и оказывал ему покровительство. Почему к Тохтамышу - благосклонен Железный Хромец? Разве он - из "принцев крови"? Разве он - не из худородных улусников, как и Мамай? И разве не Тимур снёс голову чингизиду Кобулу, властителю Джагатайского ханства, избранному на курултае? Оба они, Мамай и Тимур, одинаково думали, одинаково решали, одинаково действовали, спасая от развала империю Чингиза, покорившего когда-то семьсот двадцать народов. Будь жив Повелитель сильных, он одобрил бы Тимура и Мамая. Чингизова кровь - в них, а не в изнеженных и ленивых принцах. Те рождаются со всеми привилегиями, не шевельнув пальцем, получают золочёные юрты и дворцы в городах, табуны и стада, неограниченную власть. А кто живёт на готовом, разве может стать большим человеком? Так почему сильные прославленные наяны должны слать царевичам дойных кобылиц и стада скота, чтобы сытой была их челядь, не худели бурдюки с аракой и кумысом, а столы на ежедневных пирах ломились от яств? По какому праву отдаются им лучшая часть военной добычи и самые красивые невольницы? Да и своих дочерей боевым мурзам приходится отдавать в гаремы повелителей, - а то ведь иной в пьяном гневе может голову снести своему преданному слуге. Мамай знает - ходил под принцами, и счастье, что его единственная дочь была тогда малолетка. Да, прадеды царевичей помогли когда-то своему могучему отцу на целый мир раздвинуть империю кочевников, они по праву владели землями и народами. Но прадеды крепили государство, эти же прожирают его, плодят льстецов и прихлебателей, продажных чиновников и казнокрадов, - каждый ведь мнит себя полновластным государем в своём улусе. Всего хуже - дерутся за власть, за земли, порождают усобицы. После себя Повелитель сильных оставил четыре великих ханства во главе с могучими сыновьями, и те ханства объединялись под властью единого кагана, действовали заодно. Так, когда Батый силами своего улуса не смог одолеть народы, живущие на запад от Итиля, властью кагана на помощь ему были двинуты силы восточных правителей. Нынешние царевичи наплодили десятки враждующих ханств, и каждый хан творит, что ему взбредёт в голову. Иные народы уже вырываются из-под ордынской пяты - ослабла её тяжесть. Слава Аллаху - лучшие полководцы начинают понимать, кому по праву должна принадлежать власть в империи. Тимур и Мамай показали пример, вырвав троны из-под жирных задниц глупых "принцев крови". Мамай ведь сколько ханов поменял, когда стал главным начальником войск Золотой Орды при своём тесте великом хане Берди-беке, но ни один не устроил ни его, ни Орду. Самому пришлось сесть на трон. Дай срок - Мамай избавит Орду от царевичей.
Так что же толкает Тимура к Тохтамышу? Может, он боится Мамая? Может, Мамаю следовало проявить твёрдость и перед походом на север двинуть свои тумены на Синюю Орду, силой вернуть её в лоно Золотой Орды, показать, кто - единственный хозяин в западных пределах империи?.. Нет, он не последует примеру своих высокородных предшественников, первым не начнёт междоусобную войну теперь. Тимура гневить тоже рано. И много ли возьмёшь с кочевой Синей Орды? И людей, и лошадей, и скота у Мамая - достаточно.
Русь - главный данник Золотой Орды, и этот данник начинает ускользать из рук. Москва - вот главный смутьян на Руси. Разбогатевшая, окрепшая Москва забрала под свою руку многие уделы и накопила немалую силу. Доигрались прежние великие ханы, выкормили медведя в своём доме. Но теперь Мамай вышел на охоту, Мамай бросит мясо и шкуру медведя в пасть своего войска, раздаст московские земли ближним соратникам, чтобы ещё крепче привязать их к себе. Мамая должны окружать только его люди, только те, кого он поднял, кто без Мамая ничего не значит.
Давно ли Мамая жгла зависть к царевичам, садившимся на ордынский трон? А теперь его жжёт трон, на котором принимает знаки рабской покорности вассалов и приближённых. В угодливом шёпоте окружающих слышится ему свист ядовитых змей, в приветственных кликах - хохот шакалов, ожидающих смерти запутавшегося в сетках тигра; он не хлебнул кумыса, не проглотил куска без того, чтобы не ощутить горечи яда. Охраняемый верными нукерами, он не раз засыпал и просыпался с ощущением стали кинжала на горле. Да, он следует примеру Повелителя сильных, окружив себя тысячей воинов сменной гвардии, которых лелеял ещё темником, берёг от забот и горя, одаривал и награждал. Это - сильнейшие из сильных, храбрейшие из храбрых. Но и они, чьими руками он держит за горло Орду, не могут защитить своего повелителя от вероломства высокородных ханов и мурз, знающих науку азиатского коварства. И ведь бывало, что в пище, приготовленной для Мамая, обнаруживался яд; шатры, тайно оставленные им ночью, оказывались пробиты ядовитыми стрелами; даже на шпильке одной из гаремных жён, к которой он собирался войти, нашли однажды зелёную мазь, и когда этой шпилькой укололи рабыню, она в судорогах умерла. Люди Мамая вынюхивают врагов, сносят им головы, но змеи не выводятся. Военная слава, имя первого полководца в ордынской истории - вот что заставит его врагов признать в нём единственного повелителя, сделает священным его имя. Может, даже и хорошо, что Русь надо покорять заново - враг знакомый. С этой площадки ордынский конь сделает новый прыжок, сотни новых народов станут прахом на его копытах, и, как Чингиз когда-то, поднимется Мамай вровень с Богом, недосягаемый для друзей и недругов. Вот тогда он будет спокойно и есть, и спать, а нынешние враги, вроде Тохтамыша, приползут к его дворцу. Только надо спешить. Конница Тимура уже топчет Иран и Кавказ, его воины, похоже, точат пики против турецкого султана. Надо успеть отхватить себе лучшую половину вселенной.