– Слушай, тут вариантов так и так нет – нам дальше прямо по улице. Всё, не ёрзай, а то и вправду ветер стихнет – кукуй потом.
Второй пожал плечами, ещё раз взглянул на изуродованную улицу, вздохнул и пошёл в предложенном направлении. Пятый сказал ему вслед:
– Слушай, а тебе не кажется, что твои обиды иррациональны? И отсюда растут ноги у всех твоих проблем?
Второй аж споткнулся от удивления, но оборачиваться не стал:
– Слушай, обиды всегда иррациональны. Просто некоторые стоит забыть и перешагнуть, а какие-то помнить и лелеять, чтобы вновь их не повторять.
Пятый подумал и не стал поддерживать дискуссию. С утра у него как-то с отвлечёнными материями было не очень.
Они проходили мимо здания, которое принудительного облагораживания избежало. Как и окружающая его территория, поэтому выглядела почти прилично – как настоящая прибульварная территория. И Пятый вдруг почувствовал некоторое нарушение.
Он посмотрел вправо. По боковому витринному стеклу змеились роскошные трещины.
И тут что-то одно должно быть. Или трещины во всё стекло, или боковая витрина. Да и кто делает стеклянную стену при каменном входе?
Второй даже не соизволил повернуть голову – просто начал говорить громче:
– Пусть тебя это не напрягает. Это, так сказать, последствия революции. В этом здании помещались почта и сберкасса. А посылок и переводов не оказалось. И это их сильно обидело.
– Так чего не заменили? Сколько лет назад революция-то была.
– Не революция, гражданская. А во-вторых – на какие шиши? Витринное стекло таких размеров стоит освежающе много. Даже не в эпоху дефицита. Хотя бы из-за сложности доставки и монтажа. Возможно, если бы это было помещение сберкассы, там бы изыскали деньги на замену. Но это помещение почты, а его значение с развитием коммуникаций своё значение утрачивало с каждым годом. Тем более стекло же не сыпется, верно? Просто несколько пулевых отверстий и пара трещин. Дырки скотчем заклеить и жить себе дальше.
Через пару шагов Пятого несколько напряг уже кирпичный многоквартиник с надписью «ДУСТ» на боковине. Он настолько выбивался из пейзажа, что Пятый решил, что их опять накрывает. Показал Второму. Тот улыбнулся и подтвердил, что наблюдение Пятого совпадает с его наблюдением и долговременной памятью. Но почему этот дом так выпадал из общего ансамбля – он сказать ничего не мог.
Дальше напряги кончились и через крохотный двор опять начался частный сектор. Впрочем, Пятый так бы его не назвал. Улица была застроена качественно и более-менее под один манер, выдававший профессиональную руку.
Частник так не умеет.
Может, поэтому дома и не носили следы дальнейших переделок. Но Пятому упорно казалось, что при всей своей пристойности, эти коттеджи очень давно необитаемы. Как фенешебельные дачи очень занятых хозяев.
Их умиротворяющий вид подействовал даже на Второго:
– Думаю, в каждом городе есть такая улица, на которой ничего не происходит. На ней даже шумно почти не бывает. Знаешь ведь такую особенность – иногда светофоры так совпадают, что на какое-то время на улице совсем нет машин. И возникает такое странное ощущение – вот где-то совсем рядом кипит жизнь. Только руку протяни. А здесь – спокойствие. Живи и радуйся, если ты из этого района. Правда, длится это не больше минуты. И наблюдается почему-то только по утрам. Хотя, может, я в другое время мало ходил.
– И к чему ты это?
– Думаю, если я дожил бы до старости, то я хотел бы себе дом на такой улице. Ведь к такому отшельничеству обязательно подтянется что-то интересное, которое не уместилось на улицах большого города. – тут Второй понял, что разоткровенничался и замолчал до самого перекрёстка.
– Здесь налево.
Первые дома за поворотом ещё сохраняли черты одноэтажности, но дальше уже начинались масштабные постройки. По правую руку опять начинались многоквартирники, слева – что-то не то административное, не то производственное.
Второй на секунду притормозил, потом уверенно двинул вперёд. Пятый решил воспользоваться заминкой:
– Слушай, но ведь не могло быть, что бы только ты ощущал, что с городом происходит что-то не то?
– Думаю, это ощущали многие. Даже те, кто неплохо пристроился и при новых временах. Они всё равно рано или поздно подрывались и уезжали. А перед этим делились своими смутными подозрениями. Так ведь не сразу стало, правильно?
– Наверно. Не бывает, чтобы всё сразу стало плохо.
Второй на секунду подвис, уловив в словах Пятого внутреннее противоречие, но затем продолжил:
– Вначале это было заметно в домах, потом заслуживающим доверия людям встречались призраки недавно умерших нехороших, но влиятельных людей – они продавили структуру и отпечатались в ней. Пусть и ненадолго. В город стекались те, кому было там не место. Пространство заполняли странные личности, пришедшие из окружающей среды – можно было проследить их историю и откуда они прибыли, но это ощущалось так же, как если бы из ниоткуда появились не только они, но и их история. Не соцпроцесс, но природное явление.
– А потом?
– А потом я уехал. И постарался забыть так, будто этого не было. Не со мной.
– Тогда откуда ты всё это знаешь?
– Мне потом много о чём рассказывали. Но… ведь это было уже не со мной и не тогда. И к этому можно было относиться без особой серьёзности.
– Ну и?
– А теперь мы имеем дело с тем, с чем имеем – Второй откинул голову и запел, вглядываясь куда-то в ещё тёмно-синее небо:
Чёрная ночь да в реке вода, нам с тобой.
И беда станет не беда, ну реша-ай
Эх была не была, прости и прощай.
План такой – нам с тобой…
Второй извиняющееся пожал плечами:
– Песня не к месту? Согласен, здесь Кино как-то не звучит. Да и не время как-то.
– Попробуй Битлов.
– Yesterday? Нет, здесь это тем более не прозвучит. Это как бы минимальный уровень знания идеологического противника. Да и опять же – кто ж с утра джаз слушает?
– А что же ты по утрам слушаешь?
– С утра я предпочитаю тишину. Или на худой конец пение птичек. Они природа – им можно. Главное, чтоб не курицы и не павлины. Эти удручают только так.
Пятый и сам не заметил, как над головой опять сомкнулись кроны деревьев, а в арыках медленно текла прозрачная вода. Второй вынул руки из карманов и расправил плечи:
– Как ты верно заметил, мы спокойно смогли проскочить только там, где либо дул сильный ветер, либо там, где давно течёт вода. Будь у нас побольше времени и хоть какие-то познания в управлении скважинами, мы бы смогли проложить себе дорогу почти в любую точку города. Поскольку ирригация здесь всюду. Но мы те, кто мы… – Второй прервал себя, чтобы не ляпнуть очередную банальность.
Пятый не уловил смысл его высказывания и потому промолчал.
Они поравнялись с непримечательным зданием со странным украшением на стене – по мере движения картинка на нём менялась. Пятый было насторожился, но заметил, что украшение – это поверхность с вбитыми в неё плашками, на каждой из которых была нарисована своя полоска изображения. При движении взгляд смещался с одной поверхности на другую, создавая иллюзию постепенного изменения.
Фокус достаточно простой и незамысловатый, но располагающий. Такой рекламе он бы поверил гораздо охотнее, чем билбордам со всеми их маркетинговыми ухищрениями.
Второй проследил за его взглядом.
– Да, забавная штука. В детстве мне очень нравилась. Да и сюда вообще ходить было приятно?
– У тебя было детство без телевизора?
– У меня было детство без нормальной покупной обуви. Частью из-за дефицита, частью из-за нормальных ног, которые перестали считаться нормальными. Поэтому любую обувку, даже сандалии, приходилось шить на заказ. Вот здесь. И знаешь, получалось не сильно дороже, но под мой вкус и гораздо надёжнее. До сих пор не люблю ходить в обувные магазины и вообще предпочитаю шить вещи у частников. Пусть это и выходит куда как дороже и сложнее. Да, хорошее место, уютное. Но нам туда без надобности.
Пятого экскурс по памятным местам начал уже утомлять.
– Да мы как бы и не собирались. Слушай, долго ещё идти?
– Потерпи. Это граница привилегированного района. Роскошные пятикомнатные квартиры для многодетных семей квалифицированных рабочих. Построены за несколько лет до того, как всё посыпалось. Не финишная прямая, но что-то очень близкое к этому.
– А конкретнее?
– Конкретнее? Конкретнее – повернуть вправо на перекрёстке, пройти сто метров до бывшего колхозного рынка, по совместительству – автовокзала, суметь преодолеть площадь и перейти железную дорогу. Дальше собственно город заканчивается и начинается пригород, который плавно переходит в поселение сельского типа с совсем другим названием. Полкилометра по протокольной улице и упрёшься в трассу, соединяющую север и юг страны. Перейдёшь её – и всё. Область активного цветения пространства кончится.
– Уверен?
– Неудачный вопрос. Этот парадокс неразрешим в принципе, можно даже не стараться. Из города есть всего три выхода. Как и выходов на площадь…
Второго опять всосало в ситуацию. Пятый хотел было оттащить его и надавать для надёжности по мордасам, но его ботинок атаковал упавший с огромного дерева паук. Ветви дерева раскачивались, а стальные прутья несуразной конструкции вроде сушилки для белья носили следы карабканья по ним – будто кто-то зачем-то лез наверх, протискиваясь в узких просветах, пока не наткнулся на паутину этого страшилы, испугался, и, пробежав по веткам, спрыгнул на землю и исчез в неизвестном направлении.
Паук же считал именно его нарушителем своего спокойствия и потому опять наскочил на ботинок. Прокусить своими жвалами толстую искусственную кожу он не мог, но Пятого всё равно корёжило. Вдруг членистоногое начнёт карабкаться вверх по брюкам? Дрянь оно шустрое, залезет более чем…
Пятого передёрнуло, и он инстинктивно поднял ногу вверх. Паук уцепился жвалами за подошву и повис в воздухе, раскачиваясь. Пятый сжал губы и припечатал ботинок к земле. Паук в последний момент вывернулся – под подошвой оказались только его лапки с левой стороны. Сам он лежал на спине и судорожно дёргался, пытаясь высвободиться. Пятый злорадно улыбнулся и грохнул вторым ботинком рядом с первым. Неприятно хрустнуло и он поёрзал двумя ногами.
«Со всеми страхами нужно так – давить их тяжёлым ботинком» – констатировал Пятый и весьма довольный собой, огляделся, ища Второго.
Второго корёжило. До пены изо рта не дошло, но по нему словно расходились круги, как от брошенного в воду камня. Происходило это неравномерно, и потому было особенно противно.
Рванул ветер, больно резанув по лицу. Пятый посмотрел под ноги. Там, естественно, ничего не было. Он вздохнул и принялся терпеливо ждать, когда Второго отпустит.
Тот посодрогался ещё немного, встряхнулся и опять стал как ни в чём не бывало рассказывать.
– Могу, кстати, пояснить за пауков. Я сначала было решил, что болото подобрало таран к моим брешам и взялось за недолеченную арахнофобию. А потом вспомнил, что нам в школе рассказывали. До середины существования советской власти места здесь были дикие и пустынные. Поэтому на заре существования города всякая живность нагло лезла в жилища. А живность была на диво ядовита и многочисленна. В основном отмечались каракурты и гюрза.
– Только одна?
– Я не знаю, как она во множественном случае будет. Суть же в том, что пострадавших было достаточно много. Со временем окультуривание сделало своё дело – исчезли пустынные смерчи, из бесплодных холмов сделали бахчи, на которых очень хорошо росли дыни. Мда – Второй явно вспомнил что-то очень далёкое, из детства, но тут же загнал это поглубже. – А вот боязнь всякой мелкой пакости осталась. И там, где не было такого уж большого смысла, пробился вот такой примитивный.
– Ты поэтому не хотел идти через дворы?
Второй посмотрел через двор. Смотреть было не на что – подсохшая обгрызенная живая изгородь, ограждавшая крохотные придомовые участки с почти выположенными грядками с невнятной зеленью и обгрызенными фруктовыми деревьями. Вообще эти дворы были какими-то неправильными – слишком уж типовые дома, а сам двор образовывался всего двумя домами, стоящими параллельно друг другу. Однополосная дорога сквозь двор отъедала у свободного пространства добрую половину. Двору словно отказывали в жилом пространстве. Видно было, что мест для парковки не было предусмотрено даже гипотетически. Здесь должны были жить те, у кого машин быть не должно было – низкоранговые служащие, учителя без особых талантов, уборщицы и подмастерья.
В пику этому во дворе стояло несколько машин, доедавших оставшееся пространство. Машины были отечественно-заслуженные. На остальных из города уехали. Здесь же остались те, кто взялся доказывать обратное обстоятельствам, когда обстоятельства изменились до неузнаваемости. И машины встали на вечный прикол – потому как их владельцам действительно незачем было куда-то ездить.
Проектировщики своё дело знали. Судьбу так просто не обманешь. Второй повернулся к этому безобразию спиной.
– Да, кстати, хочешь знать, откуда взялась та первая ловушка, в которую ты угодил тогда, возле лицея, на подъёме?
Пятый с трудом наморщил лоб, вспоминая. Кивнул:
– За прошлые сутки ты втрамбовал в меня столько историй – на месяц хватит. Но продолжай.
– Я просто только сейчас сообразил. Тебе что-нибудь говорит словосочетание «карстовые пустоты»?
Пятый ещё раз внимательно осмотрел свою подошву на предмет отсутствия на ней остатков паукообразных.
– Пещеры, кажется.
– Я, правда, не уверен в точности применения термина. В общем, если земля такая, какая она есть и в одном месте её размывает – получается овраг. Если на земле корка – предположим, тот же асфальт или бетон, то вода постепенно вымывает более мягкую почву под ним. И если на него сильно не давить, он может сохранять иллюзию хорошей дороги достаточно долго. А потом вдруг провалится вместе с грузовиком и пару легковушек впридачу. Это может быть как природный, так и гибридный процесс.
– Это как?
– Иногда эрозии помогают нерадивые коммунальщики. В общем, подобные ямы наблюдались в нескольких местах города. Неглубокие и неопасные. Но они были. Две таких были неподалёку от Управления. А его архитектура… в общем, лицей на холме был его логическим продолжением. Усиленным. Ну и…
– Я понял, можешь не продолжать.
– Ну или пустота могла бы там образоваться. Помнишь, там ещё труба городского водозабора проходила. Маленькая дырочка и…
Пятый затряс головой. Наведённые воспоминания едва не преуспели в захлёстывании его внимания. Помогло слабо. Тогда он запрыгал на месте, поворачиваясь и больно ударяя кулаком по собственному корпусу. Постепенно боль отрезвила его достаточно, чтобы он был уверен, что он – это он.
Пятый и никакой другой.
Место десятое. Рывок на выход
– Недобрый ты всё-таки.
– Есть немного – усмехнулся Второй. – Ну что, сделаем последний рывок? Нам немного осталось. Меньше квартала прямо, потом на перекрёстке квартал и мы на точке.
– И ты даже не подумаешь на перепутье?
– А смысл? Остальные широкие выходы нам перекрыли. Круг – последний и наиболее широкий выезд из города. Он своего рода полупроводник между городом и тем, что лежит за его пределами.
– А что за его пределами?
– Обычная жизнь этого региона. Не особенно симпатичная, но и не сильно сложная, а потому до отвращения живучая. Без сверхзадач, без большого груза ответственности за всю страну. Впрочем, нас это не особо касается. Нам досталась поганая роль рыдателей на относительно своих руинах. Будто бы дальние родственники забытого кумира, пытающиеся примазаться к его славе.
– Ну ты всех-то не ровняй. Мне от его славы ни жарко ни холодно, и я к нему никак не примазывался.
– А я примазывался. На уровне стихийного патриотизма. Чем беспросветней ситуация, тем громче оглушающий крик о прошлом. – Тут Второй с силой захлопнул рукой собственную челюсть, после чего смачно съездил самому себе в скулу.
– Ты смотри – более привычным ехидным голосом заметил Второй, шевеля желваками. Не мытьём, так катаньем нас достаёт. Все чувства последовательно перебирает. А ну шагом марш!
В гордом молчании они прошагали до изломанного перекрёстка. Три дороги шли как положено – под прямым углом, а четвёртая, разрезающая жилой массив на две части – градусах в 20 от нормальной оси.
– Слушай, а почему ты так уверен в успехе?
Второй глянул на него и тут же убрал глаза.
– Я ненавижу безнадёгу. К тому же думаю, что здесь тоже действует эффект соскальзывания. Отсюда привыкли уезжать. И нас сейчас отсюда тянет. И на этот раз мы не будем отбрыкиваться всеми ногами. Только зададим направление.