Ноги теряют опору. На долю секунды Мира зависает в невесомости и начинает стремительно скатываться, как по трубе в аквапарке. Бьет дрожь, зубы стучат, Мира стонет, затем срывается на пронзительный крик. Она обхватывает голову и крепко жмурится, ощущая, как ломается что-то – то ли снаружи, то ли внутри нее…
Падение обрывается так же резко, как и началось.
Звон, треск, шепот.
Безмолвие.
– Что происходит?
Ходит… ходит…
По коже прокатывается ветерок и шелестит листьями. Мира размыкает веки.
– Какого?…
Вокруг возвышается белоснежный лес. Огромные деревья отдаленно походят на дубы Булонского леса, серебристые стволы и абсолютно белые широкие листья создают непроходимую чащу. Землю устилает мягкая светлая подстилка с легкой примесью желтизны. В прохладной атмосфере висит голубоватая полумгла, не позволяющая определить – утро или вечер.
Мира растерянно озирается.
– Э-эй, есть тут кто?
И осекается.
«Если здесь кто-нибудь есть, вряд ли мне это понравится», – запоздалая мысль.
Впереди извивается петляющая между деревьями тропинка. Мира идет по ней, не подозревая, куда выйдет. По мере движения сизость рассеивается, становится прозрачно и светло. Солнечный свет порождает на серебряных стволах радужные переливы. Шурша листвой, по лесу носятся четверокрылые красноперые птицы с черными хохолками. В полете они поочередно взмахивают сначала первой парой, затем второй, разгоняясь до безумных скоростей. Птицы резвятся, планируют низко над землей, поднимая в воздух кучи опавших листьев. Резкий клокочущий голос отдается звонким эхом.
Тропа выводит к открытому пространству, кончающемуся обрывом. С обрыва открывается вид: бескрайний черный океан. На бледно-лиловом небе в зенит входит рубиновое Солнце. С левой стороны, на расстоянии около пятидесяти метров, в воздухе висит скала, похожая на перевернутый конус. И еще одна. И еще.
– Это какая-то магнитная аномалия…
Затылок защекочет теплое дыхание. Мира медленно оборачивается. И зажимает рот рукой.
Надо ней склонилось и таращит огромные черные бусины глаз двуногое сутулое существо, покрытое белой густой шерстью. Верхние и нижние конечности равны по длине, а лицо – вытянуто и все в крупных складках. От неожиданности Мира спотыкается, оступается и, размахивая руками, с диким прорвавшимся криком летит в океан.
Темные воды смыкаются. Некоторое время она с ужасом погружается в пучину. Последние пузырьки воздуха выходят из легких. Начинаются конвульсии.
Тем временем воды теряют в мрачности. В едва уловимом круговом движении вырисовываются очертания полупрозрачных рыб. Под углом внутри гибких тел поблескивает золотое свечение. Косяк постепенно закручивается и восходящим потоком выталкивает Миру из воды.
Мира с шумом втягивает воздух, как насос. Вновь появляется небо и горизонт, а на горизонте – суша. Мира плывет.
Мокрая и продрогшая, она выходит на каменистый берег. За ним возвышается густой хвойный лес, отливающий индиго. Камни и деревья присыпаны тонким слоем подтаявшего снега. Длинная и ровная полоска берега увенчана вполне земной пристанью с лодками, шхунами и яликами.
Выдыхая пар, Мира стягивает потяжелевшее от воды платье и выжимает. Закончив, развешивает одежду на ветках крайнего дерева и, присев на валун, вглядывается в океан и парящие скалы.
Кто я?
Шуршит прибой, лобзает покатые камни. Ветер свистит между веток. В лиловом небе разводы тонких перистых облаков. Силуэты лун.
Кто я?
Над головой другое небо. Под ногами другая земля. Моя ли? Этого ли я ждала?
Я ждала?…
С детства мне казалось, что Земля – чужая планета, а настоящий дом – среди звезд. Я убегала из дома, поднималась на крыши небоскребов и смотрела в замутненное электрическим светом небо и думала, что какая-то чудовищная ошибка привела меня сюда. Я не могу никуда деться, не могу сбежать. Застряв на Земле, я вытягивала руки к небу и трогала пустоту. Мне снился сон – за непреодолимым барьером вырисовывались размытые очертания неведомых земель. Я хотела оказаться в особенном месте! Все на Земле казалось ненастоящим, искаженным, неправильным. Я отчуждалась и лишь повторяла, стоя на крыше:
– Забери меня! Забери!
Нужен был всего лишь шаг…
Но сознание било в колокол. Бред! Ересь! Безумие, прикрытое фантазиями. Как у твоей матери! Не верь себе! Но почему? Почему?
– Верните меня в тот рай, из которого изгнали!
Слезы застилали глаза. Слезы говорили: «Ты родилась здесь, здесь и останешься, кончится твой путь, прорастешь травой».
Травой…
Мира вскидывается.
Нет, это не галлюцинация. Значит… Что это значит, папа? Я телепортатор! Значит, все было не просто так.
Страх моментально сменяется любопытством.
Вскочив с валуна, Мира натягивает задубевшее на морозе платье и направляется в глухой бурелом. Через четверть часа, подравши ноги, руки и лицо, она находит ухоженную просеку с глубокой прямой бороздой, проходящей по центру. Замок на рукаве дрыгается и тянется вниз.
– Магниты? – с недоумением шепчет Мира. – Их тут явно любят.
Пройдя вдоль борозды, она выходит из леса к небольшому холму, с которого открывается вид на идеально круглый город – нагромождение больших и малых полусфер, издалека напоминающих бугры пучения. В правой части располагается самое большое купольное здание.
Повернувшись боком, Мира начинает спускаться по отвесному склону.
Воздух колыхается и бьет в спину. В пяти метрах над землей летит белый орел, размером с шаттл. На спине птицы виднеется светлая фигурка всадника. Мира едва успевает ухватиться за траву, чтобы не покатиться кубарем.
У городских ворот никто никого не задерживает и не проверяет. Мира беспрепятственно проходит вместе с несколькими путниками в город и вливается в толпу. Она бесцельно бродит по улицам и осматривает здания, построенные из светлого дымчатого камня, похожего на гранит. Сверху донизу купольные своды украшают ажурные трифории и аркады, фасады покрывают узоры и скульптуры.
В расположении полусфер не прослеживается четкого плана. Складывается впечатление, что строили, где пустовало, как в игре-симуляторе, поэтому одни улицы чересчур широкие, а по другим – не разойдутся двое.
Люди дополняют город: высокие, стройные, светлокожие, с белыми или светло-персиковыми волосами и большими серебристыми глазами с голубоватыми зрачками. Одеваются аскетично, функционально, без украшений.
В целом, как мы, думает Мира, только какие-то… блеклые. Она создает контраст, как яркое пятно среди сплошной бесцветности, на что, впрочем, никто не обращает внимание. Может, они ее не видят?
Вдоволь нагулявшись, Мира садится на нижнюю ступеньку многоуровневой лестницы, ведущей к эспланаде у гигантского дворца. Напротив кряжистый старик в полушубке торгует ярко-синими фруктами. Увидев мясистые плоды, Мира понимает, что околела до смерти и зверски проголодалась, с этим нужно что-то делать.
Выждав, когда торговец отвернется, она целеустремленно направляется к деревянным ящикам и осторожно протягивает руку к плодам. Сзади раздается гортанный вскрик:
– Пошла прочь!
Подбежавший мужчина хлопает ее по кисти.
Пространство резко сжимается, геометрия домов-сфер искажается и приобретает новые измерения. Воздух снова выдавливается из легких.
– Папа, зеваешь! – Голос отдаляется. – Тебя-бя чу-чуть не об-об-не-с-с-ли-ли! – Слоги множатся, растягивая слова.
Откуда я знаю их язык?
Глаза режет от нарастающего контраста, завеса слез мутит окружение. Последнее, что она слышит, – свист и дребезжание стекол. Зрение проясняется, и взгляд устремляется в…
…бурые топи. Розоватые ветви свешиваются над трясиной. Желтые отсветы играют на стволах. Из дупла сгусток вещества смотрит всеохватывающим глазом. Воронка затягивает…
Мира приходит в себя на заднем сидении кара. Нечто – делирий, видение – отступает и сразу забывается.
– Ты очнулась? – сдержанно цедит Теодор Даль. Его спина в полосатой рубашке и голова с редкими полуседыми волосами подаются вперед.
Мира трет кулаками глаза и выпрямляется. Наверно, Матильда позвонила ему.
– Что произошло?
– Ты упала в озеро.
– Понятно… Пап, я хочу сказать, я должна…
– Ты должна была учиться, – не дает договорить отец. – Мне позвонили с университета и сказали, что ты даже не пыталась исправиться, – он мельком глядит на дочь и с нажимом произносит: – Мира, о чем ты думаешь?
Ответа не следует.
– И вместо того, чтобы пойти домой, рассказать, – продолжает Даль, – ты летишь со своей подружкой на континент, где собираются асоциальные элементы! Мне стыдно за тебя! Вы там курили?
– Нет! Матильда летала по работе и…
Поняв, что в оправданиях нет смысла, она умолкает.
– Да, молодец! Отчислилась и поспешила гулять! Когда ты вообще собиралась сказать, что у тебя проблемы?
Город за стеклами сливается в одну линию, кар летит со скоростью гоночного болида.
– Я не собиралась!
– Почему?
– А какой смысл с тобой разговаривать? – говорит Мира после долгого молчания. – Когда мы последний раз хоть о чем-то говорили по душам? Теодор Даль, светило науки, всегда такой важный, такой занятой! Тебе и дела нет до меня, пока я не начинаю портить твою безупречную репутацию!
– Боже, это невыносимо! – восклицает Даль в сердцах. – Я больше не могу! За какие грехи ты мне досталась?
Жесткий комок камнем чешет горло. Крупная слеза падает на коленку и растягивается широким пятном.
– Ты совсем не ценишь тех, кто рядом! – глотая воздух, всхлипывает Мира. – Черствый! Ты любишь только звезды! На маму тебе было плевать! Ты просто забыл о ее существовании, отрезал и выбросил! За это я тебе досталась! Живи с этим! А теперь ты и меня пытаешься сделать ненужной!
– Как ты смеешь так говорить? – Теодор поворачивается и бросает суровый испепеляющий взгляд. – Ты! Неблагодарная! – Он со злостью направляет на Миру указательный палец. – Считаешь, я ваши жизни испортил? Отлично! Замечательно! Тогда покончим с этим, собирай вещи и…
– Смотри на дор…
Кар тараном пробивает переходный мост. Ноги зажимает смятым металлом и креслами. Машина глохнет. Кабину крутит, и со страшным свистом от прорывающегося через трещины воздуха кар пикирует в городскую пропасть.
Тьма над бездной…
2
Рион качается на стуле в аппаратной радиосвязи. Накручивает на палец тесемки рубахи. Осенний сквозняк порывами врывается в форточку и ерошит пюсовые волосы.
– Прием, – звенит тонкий голос Имы.
– Ты опять в моей комнате?
– Нельзя?
Улыбка замирает на губах.
– Тебе все можно.
Сумерки призрачным облаком наползают на Зорак, за окнами потихоньку темнеет. Отражение Риона, подсвеченное из комнаты, полупрозрачной маской плавает на стекле поверх тенистых контуров домов.
– О чем ты мечтаешь, Рион?
– Я никогда об этом не думал.
– Подумай сейчас… Подумал?
– Моя мечта не сбудется.
– Скажи.
– Хочу отправиться туда, где сходятся все пути.
– Что ты хочешь там найти?
– Далекие голоса, которые здесь не услышать и свет, который не увидеть.
– Тебе нужен корабль. А их давно нет.
– Поэтому и не сбудется.
– А если бы был корабль, теоретически, ты бы взял меня с собой?
– Если хочешь…
– Я тебя люблю, Рион!
– М-м… что?
– Как брата, хоть и сводного! А ты что подумал? – смеется она. – Свет Маэцу! Рион…
– Да так, ничего…
– Кстати, братец Лаен считает, что ты извращенец и хочет, чтобы я держалась от тебя подальше. Как он это представляет, мы же в одном доме живем? Диву даешься, как наша интеллигентная матушка произвела на свет такое палено. Еще и не докажешь ничего. Если он узнает, что я прогуливаю занятия, чтобы поболтать с тобой…
– Тебе ничего не будет. Посидишь под домашним арестом за учебниками. А с меня Лаен три шкуры спустит, потом уговорит отца выслать меня куда-нибудь, чтобы не маячил и не портил благовоспитанных девушек…
– Кстати, братец сейчас в доках, руководит разгрузкой металл-дерева с Воздушных городов и погрузкой продовольствия для них, скоро зима, там с голоду помирают среди бесплодных камней. Работы много, наверняка Лаен только за полночь вернется, смекаешь?
– Тогда идем ночью на утес, на наше место.
Он представляет Иму, сидящую на мягкой траве, накручивающую на палец прядь белоснежных волос, путаемых ветром и падающих колечками на покатые плечи. Ветер раздувает платье. Полные жизни серебряные глаза заговорщицки подмигивают. Има болтает ногами над пропастью. Внизу бурлящая пена накатывает на скруглившиеся валуны. На горизонте штормит. Има – буря, она вписывается в пейзаж и наполняет его смыслом. И жизнь Риона в последнее время – тоже…
– Почему ночью? – обижается Има.
– Потому что сейчас я работаю. И Лаен работает. И отец. Чтобы вы с мамой никогда не марали руки, ясно?
– Ты такой правильный! Тебе всего девятнадцать циклов, а уже как противный старик. Тебе радио важнее нашей дружбы?
Дружбы…
– Нет.
– Тогда сбрось напускную взрослость и беги!
– А если кто-нибудь свяжется?
– Кто?
– Из-за вспышек на Солнце помехи через раз. Если из Фаля или Воздушных не смогут связаться с портом, будут пытаться вызвать Зорак, и я должен быть на месте.
– Бьюсь об заклад, даже случись что, никто о нас не вспомнит. Зорак – глушь Гехены. Тем более, уже вечер, значит, в столице отдыхают, там лишний раз никто не напрягается. А ты попусту убиваешь время в тесной каморке.
– Мне нравится тихо и размеренно убивать время. Всю жизнь бы так прожил.
– Дурак! А мечта?
– Всего лишь грезы, которым я мирно предаюсь, убивая время в каморке.
– Фу, невыносимо! Ладно! Давай, не задерживайся! Я жду!
Помехи.
– Свет Маэцу! – Надтреснутый голос. – Что это там?
– Има! Ты что-то сломала? Если сломала, я тебя…
Шипение. Второй приемник взрывается треском.
– Зорак, прием. Говорит Фаль.
– Прием, Фаль. Это Зорак, – вяло откликается Рион. Идиллия, царившая минуту назад, не выветривается из головы.
– Зорак, Фаль атакован, повторяю, Фаль атакован, – тараторит хриплый голос на том конце. – Возведен силовой щит. К вам движется…
Рион абстрагировано смотрит в окно. На лиловом небе разрастаются черные пятна.
– Что? – тупо переспрашивает он. – Это шутка?
– Зорак, вы вообще понимаете, о чем я говорю?! – кричит мужчина. – Вторжение! Они появились прямо над Фалем! Похищали, жгли! Город в огне…
– Подождите, – Рион делает предупредительный жест, будто собеседник сидит прямо перед ним. – Что значит, похищали и жгли? Кто напал?
В комнате дребезжат стекла.
– Машины, – поникшим голосом отвечает гехенец из Фаля. – Спаси вас Маэцу!
Он отключается.
От звона стекла кровь леденеет в жилах. Рион срывается с места. Как такое может быть? Именно сейчас. Внезапно… Има, Лаен, родители…
Заносит на поворотах. Хватаясь за углы влажными ладонями, Рион рвется на улицу, прочь от радиовышки. На улице – сутолока. Прохладный и умиротворяющий вечер располагает к прогулке по мощеным дорожкам. Рион выскакивает и, перепуганный, взмыленный, несется домой.
– Бегите! – кричит он. – Прячьтесь!
На него смотрят с опаской и фыркают. Никто не слушает и не слышит. Он хватает за руку пробегавшего мимо маленького мальчика.
– Иди домой, слышишь? – надрывается Рион.
Мальчик выдергивает руку и насупливается.
– Как тебя зовут?
– Эран.
– Эран, тут опасно! На нас напали!
На барабанные перепонки давит низкочастотный гул, кажется, что под кожей скребутся жуки. Тем временем, малец выскальзывает и теряется в толпе.
– Вы это слышите? – спрашивает прохожий, окинув народ тревожным взглядом. – Странный звук.
– Да, есть что-то такое, – отвечает женщина. – Неприятное.
На Зорак плавно наступает тень.
Воздух над крышами рассекают свист и лязг тормозных систем. Черный, как смоль, корабль зависает низко над городом, закрывая небо. Загораются прожекторы, из раскрывшегося квадратного люка спускается длинный трап, по которому сходят четыре пришельца – металлические тела, покрытые чем-то вроде чешуи или крупных перьев, все глянцевое, блестит. Рион пятится. Осторожно, стараясь не привлекать внимание, открывает ближайшую калитку и скрывается в плетущихся жемчужно-розовых кустах живой изгороди.