И теперь, после начала всех этих дискуссий о человеческой Воле и о праве человека на риск, под эту сурдинку – по всей земле потихоньку стали преподавать левитацию в школах совершенствования, а также ясновидение, предвидение, – все те спорные дисциплины, которые в обществе раньше не очень-то приветствовались.
…Гаврик Агран тоже записался на курсы по левитации.
…Стены небольшого зала были радостного светло-апельсинового цвета, занавески тоже светло-апельсиновые. Кушетки засланы такими же светлыми покрывалами.
В их группе была в основном молодежь. Но было и пару «стариков» вроде Гаврика, и даже одна женщина «серебряного» возраста. Похоже, ей было лет под двести, хотя выглядела она классно и порхала по комнате как девочка.
Инструктор показал начальную позу – лежа на кушетке на животе.
«Подвиньтесь к краю так, чтобы грудная клетка была у самого края кушетки. Вот так, до подмышек. А теперь берем в руки книгу…. Что такое книга? Напоминаю: это бумажный, да, именно бумажный, носитель информации. Кстати, у нас открылись по выходным занятия по каллиграфике. То есть, искусству начертания красивых символов, называемых в древности «буквицы». …Нет, те книги, которые мы сейчас берем – написаны не вручную, а напечатаны в специальных мастерских. …Берем такую книгу – обязательно в твердой обложке. Вот так…»
Инструктор, немолодой шестидесятилетний мужчина, берет толстую книгу и кладет ее под лоб, придерживая рукой снизу. Вес головы полностью лежит на книге.
«…Полностью расслабляем шею, голову, все тело. И чуть приподнимаем книгой голову. Обратите внимание: у нас хватает сил руками поддерживать голову, причем, руки ни на что не опираются …Вот так мы и «разговариваем», общаемся с силой гравитации».
Ученики молча, сосредоточенно сопя, стараются выполнить указания тренера. Действительно, она преодолима, эта гравитация, хотя бы здесь, в области головы.
«…А теперь расслабляем всю верхнюю часть тела,– продолжает инструктор. – Поза крокодила, голова лежит на руках. И – чуть согните обе ноги в коленях. Так… и постарайтесь, поднимая колени вверх, удержать ноги на весу. Чувствуете? Ноги и часть таза приподнимаются, и как бы зависают над топчаном…»
Ученики с легкостью выполняют и это упражнение.
«А теперь постараемся соединить две этих фазы в одно целое», – говорит тренер.
Свет в «апельсиновой» комнате почему-то всегда кажется солнечным, какая бы погода ни стояла за окном.
…А потом ученики пытаются соединить две части этого упражнения в одно целое. «О, здорово, половина нашего тела уже «парит»!»
«…Осталась лишь середина нашего тела, – продолжает тренер, словно о легко преодолимой мелочи. – Ну, перед третьей фазой давайте немного отдохнем, расслабившись. Теперь перевернемся на спину. Сделаем несколько полных дыханий йоги.
…И – опять за работу!»
Ученики, и Гаврик вместе с ними, снова переворачиваются на живот. Берут книгу, приспосабливают ее под голову, затем поднимают колени…
«…А сейчас удлиняемся макушкой вперед, натянув позвоночник. Копчиком тянемся в противоположную сторону. Надо натянуть позвоночник, чтоб он стал активен. Пропускаем через него световую энергию, вы знаете, какого цвета, – голос тренера, кажется, взлетает от напряжения, словно он одним только голосов хочет поднять в воздух всю свою группу из пятнадцати человека, – позвоночник наш невесом, энергия бежит по нему параллельно полу, она не подвержена силе притяжения, это только свет, легкость…»
Гаврик после тренировки всегда принимал душ, так как эти занятия, особенно первые дни, здорово выматывали, и майка была – хоть выжимай.
Но сегодня он неожиданно почувствовал, что и майка у него сухая, и в теле после полуторачасовой тренировки осталось лишь ощущение легкости. И как будто «электричество» потрескивало в позвоночнике.
«Интересно, что такое я сделал с собой?… – думал он, выходя на улицу. – Тело стало совсем другим. Очень интересно. В конце тренировки на какой-то момент показалось, что позвоночник – словно светодиодная лампа, и по нему бежит светлый мягкий огонь. И тогда тело кажется невесомым.
Похоже, сила притяжения – не такая уж неизбежная штука?»
Плачущий психоаналитик
Сэм (или Сэм-Сэм, – как его звали пациенты) уж никак не предполагал, что ему снова пригодится здесь, в этом совершенно новом мире, его старая профессия.
Вообще-то профессию психолога он избрал после долгого препирательства с родителями, одержимыми музыкантами в пятом поколении. У них в семье не то, чтобы мечтать о другой, иной, нежели музыка, профессии, но даже и говорить об этом было не принято.
Классическую музыку Сэм все же любил. Но только – слушать. А вовсе не быть исполнителем, и, – упаси Боже, – автором. И пример семьи Бахов, являвшийся идеалом для отца, его совсем не вдохновлял. Столько поколений семьи Бахов гнули спину за органом, и, можно сказать, ночевали и кочевали, не выпуская прочие свои инструменты из рук, но лишь в последнем поколении появился стоящий композитор по имени Иоганн Себастьян.
Сэма больше интересовали необыкновенные глубины человеческого сознания, он порой воображал себя музыкантом на тех самых, невидимых струнах человеческих, называемых душой.
Но работа психоаналитика приносила ему больше огорчений и разочарований, чем он ожидал.
Некоторые из пациентов элементарно не могли, даже с его помощью, сформулировать свои страхи, фобии и комплексы. Ему оставалось, демонстративно сводя в глубоком раздумье брови, многозначительно покашливать и пытаться задавать наводящие вопросы, ловя ускользающую мысль пациента.
Другие были настолько агрессивны в своих чувствах и эмоциях по отношению к событиям внешнего мира, и даже по отношению к самим себе, что Сэму становилось реально не по себе.
В большинстве случаев он четко видел: человек, находящийся у него на исповеди, получает надлежащее возмездие за свои грехи. Проблемы таких людей – это их программа самоуничтожения. Но люди по большей части не соглашались, что свои проблемы накликали на себя сами.
Имеет ли он право вмешиваться в эти кармические разборки – вот что волновало Сэма все больше.
«Кармическое это, мой друг, кармическое», – старался он подсказать человеку, – отмучайся, отстрадай, заплати».
Но люди часто очень агрессивно реагировали даже на малейший намек на это.
Порой Сэму казалось, что его сознание похоже на какой-то необычный инструмент, запертый в темном шкафу, и нет никого, кто смог бы играть на этом инструменте.
И – самое ужасное, – он ясно чувствовал негативную энергию, которую пациенты оставляли у него в кабинете. Порой ему казалось – в конце дня его комнату заполняет грязно-серый туман. Так что приходилось приглашать экстрасенсов для очистки помещения.
Рассказать бы кому, что вполне современный и образованный психоаналитик прибегает к услугам каких-то сомнительных экстрасенсов – его карьере был бы конец.
Что было еще хуже, ему самому приходилось очищаться у тех же экстрасенсов от негативных эмоций своих пациентов.
«Я, наверно, слишком восприимчив, слишком эмпат для моей профессии» – думал он.
Из-за этого его порой охватывало чувство бессилья, и, в конце концов, он впал в депрессию.
Когда там, на Земле, он сидел в одном из подсобных помещений паба, нелегально приспособленных для одной цели – медитативной настройки на Переход, и медитировал на музыке,– ему казалось, что новая жизнь в другом мире ничем не будет напоминать его прежнюю жизнь.
Выбрав для настройки музыку Моцарта – он прощался навсегда со всем, что с ним было на доброй (а, порой и недоброй) старой Земле.
Поначалу попав в Прозрачный Мир, он был испуган той тишиной и странным языком его обитателей, напоминавшим птичьи звуки, порой прерываемые словами. Но почему-то именно с ним люди того мира начинали общаться словами, хотя сами между собой вполне обходились без них.
Однажды Сэма попросили прийти в корректировочный центр в Тоннеле, на Большом перекрестке, что на стыке нескольких Миров. Нужна была помощь кого-то вроде психолога или психоаналитика.
Честно говоря, Сэм немного удивился. Не думал, что его земная профессия будет популярна и здесь, в новых Мирах. Тем более профессия психоаналитика земного. Хотя было и почему-то приятно ощутить свою востребованность здесь.
Но он еще не совсем представлял, с чем ему придется столкнуться здесь, в новом Мире. Равно как и того, как сложится его дальнейшая судьба.
Так когда же он открыл в себе эти новые силы? Сэм никогда не забудет тот день.
Его первый пациент был сотрудником внутренней охраны Миров. Туда принимали, по большей части выходцев с Тибета. По своим психическим качествам они идеально подходили именно для службы во внутренней охране порядка в Мирах. Их легко было узнать по смуглому «медальному» профилю. Неподвижные лица, и этот характерный взгляд, устремленный как бы в никуда, в реальности же – обращенный внутрь своего сознания.
…Парень сидел к нему спиной и не шелохнулся, когда Сэм вошел в кабинет. Сэму пришлось обойти его по кругу, чтобы увидеть его лицо.
Сэм оживленно потер руки.
– Ну, дорогой вы наш, – он старался говорить как можно громче, тем более, что парень не реагировал на него ни взглядом, ни поворотом головы. Взгляд его был зафиксирован на невидимой точке где-то на горизонте.
– Что вы мне сегодня хотите рассказать?
На оливковую кожу ложились блики светильников, отчего парень казался неподвижным барельефом, недавно отлитым в мастерской художника.
Парень, похоже, ничего не хотел ему рассказать.
Сэм все же понимал, что люди здесь совсем иные, чем на Земле. Он чувствовал исходящую ото всех обитателей новых Миров совсем иную, непохожую энергию. Даже там, в Первоначальном Мире, где все население с их проблемами очень напоминало людей Земли, – и то было ощущение этой новой энергии, совсем других чувств и эмоций. И поэтому в глубине души он был готов к тому, что его прежние знания здесь не пригодятся.
Сэм просто присел на кушетку рядом с парнем, и замолчал, стараясь поймать глазами ту самую точку, в которую уставился загадочный тибетец.
Поначалу он ничего не почувствовал: ни тепла от парня, ни его эмоций. Сэм ровным счетом ничего не ощущал, что бы исходило от живого человека, словно он сидел рядом со скалой.
Постепенно он впал в какое-то состояние, похожее на сон, но это не был сон, погруженный в полную тьму, а – словно со включенной маленькой лампочкой-ночником.
На него нахлынули воспоминания о сестре, с которой он был очень дружен в детстве, она стояла перед глазами как живая. Да, она погибла при очень загадочных обстоятельствах, когда там, в ее компании ребята, – совсем еще дети, – впервые попробовали наркотики. Ей стало тогда плохо… Отец, не выдержав этого, вскоре умер…
Сэма душили слезы. Он задыхался, пока, наконец, слезы не прорвались потоком слов и влаги, стекающей по лицу, рукам, по груди. Он что-то говорил, пытался объяснить и себе, и всему миру то, что долго держал в душе, пытался оправдаться, почему не смог ничего изменить, ведь он мог быть рядом с ней, и тогда – кто знает?…
Он опомнился, почувствовав, что кто-то крепко его обнимает, гладя по голове, как ребенка.
– Ничего, ничего, – говорил ему недавно такой невозмутимый тибетский парень, прижимая его к своей могучей груди и тепло, как родного, похлопывая по спине, – жизнь продолжается. Ничего не дается нам такого, чего бы мы не смогли вынести. И пусть нашим родным там, в том мире, у лотосоподобных стоп Создателя, будет легче, чем здесь…
«Как на сновидение, иллюзию,
Как на отражение и пузыри на воде,
Как на росу и молнию,
Так следует смотреть на все деятельные дхармы».
Тибетец тепло и с сочувствием глядел на Сэма, в движениях его чувствовалась неожиданная свобода и раскованность.
Сэм тоже чувствовал неописуемое облегчение во всем теле, дыхание его успокоилось.
Здорово, что все закончилось таким образом. С парнем, судя по всему, похоже, теперь все будет в полном порядке. Его каталепсии как не бывало!
Сэм, конечно, не признался тибетцу, что у него, у Сэма, никогда не было сестры …
С тех пор слава о Плачущем психоаналитике распространилась во многих мирах.
Сумасшедший психоаналитик, рыдающий на груди у своих пациентов? Психоаналитик наоборот? Пациент, видя, что психоаналитику хуже, чем ему, – начинает его успокаивать, и от этого ему, пациенту, становится легче? Что за бред?! – рассуждали многие, особенно в Первоначальном мире.
В Первоначальном Мире задерживались люди, недавно перебравшиеся с Земли, но еще не определившиеся, в каком из Миров их настоящее место. В этом Первоначальном Мире им предстояло перемедитировать, чтобы яснее определить для себя своё будущее. Понятное дело, что они еще тащили с собой в Миры многие земные проблемы, не дававшие им достичь полной гармонии. Поэтому для Сэма с ними было работы непочатый край. Его радовало лишь то, что энергетика у этих ребят была все же не такая тяжелая, как у людей Земли. И пациенты охотно шли к нему, несмотря на пересуды за его спиной. Главное ведь не метод, главное – результат.
Пациенты знали, перед Плачущим Психоаналитиком можно не выворачивать душу, или, преодолевая смущение, вываливать свои тайные проблемы. Он «прочтет» всё сам, и очистит их сознание так, как может только он.
Сегодня у Сэма было довольно много пациентов, – естественно, – слез, соплей, – всего этого тоже было море (впрочем, как и всегда). А у этих бумажных салфеток-промокашек была дурацкая привычка – кончаться, не дожидаясь конца рабочего дня.
Проводив очередного пациента, Сэм пошарил в кармане. Упс! Опять ни одной. Смешно, но здесь они в дефиците. Видно, придется заказывать с оказией с Земли…
Он взглянул в клиентскую книгу. Остался еще один пациент. Сэм нажал на кнопку.
Следующим пациентом оказалась …настоящая амазонка. Это было неожиданно для Сэма. Он впервые видел амазонок. В его представлении они были кем-то вроде кентавров. Когда-то еще в земной литературе он читал описание того, как они перевязывали себе грудь, чтобы лучше целиться и стрелять из лука.
Он окинул ее с ног до головы незаметным взглядом. Нет, с грудью у нее было все очень даже в порядке.
Сэм знал, что амазонки (их еще иногда называли Скифы) – это охранники, вернее, охранницы, занимавшиеся внешней охраной, то есть работали непосредственно в лабиринте Тоннелей, охраняя, так сказать, покой и мир во всех Мирах.
«Героические женщины, – подумал Сэм. – Восхищаюсь».
Это ведь действительно нелегко – постоянно обретаться в хитросплетениях лабиринта Тоннелей.
Тоннель Перехода был похож на подземные трассы метро. Он имел многочисленные ответвления в виде тоннелей-рукавов, ведущих в разные миры. Тоннели были темные, сырые, с неведомыми сущностями, как летучие мыши, проносившимися над головой, непонятными тварями, скользившими у тебя под ногами. Космические сквозняки, энергетические удары, разряды электричества и другое – что только не происходило в недрах Тоннеля!
А взять хотя бы отлов мутантов в темных сырых ходах Тоннеля!
«И в таких условиях приходится работать этим смелым женщинам», – думал Сэм, сочувственно глядя на высокую и сильную амазонку. «Не удивительно, что им нужна психологическая разгрузка».
Жестом предложил ей садиться. Пригасил свет. Подвинул свой стул поближе, включив тихую музыку....
…В наплывающих чувствах и эмоциях была одна, самая выразительная… Дыхание Сэма участилось, он переживал настоящий стресс от увиденного. Умирал его самый лучший друг, конь по имени… Сэм не помнил его имени, видел только его смутные очертания на зеленой траве.
Незадолго до этого они переехали в другое место, и конь, наверно, затосковал по прежней жизни, по табуну лошадей, по своей подружке. А Сэм сейчас ничего не мог для него сделать.
Он зарыдал, пытаясь сдержаться, но слова продолжали неудержимо литься из его уст. Это был плач по другу, которого звали …Скиф – наконец он вспомнил его имя…
…Амазонка сжимала Сэма в своих объятиях и тоже, похоже, плакала.
Сэм чувствовал аромат ее кожи, слегка горьковатый, похожий на запах полыни. Ощущал биение ее сердца. И это занимало его гораздо больше, чем все остальное на свете.
«Однако», – думал он. – Однако… Не отвлекайся, Сэм, не отвлекайся»…
Легенда о Последнем Путешественнике
Если мы ищем откуда-то выход,-
Знайте, где выход, -
Там же и вход
(Из стихов Павлыча,
поэта-философа блогосферища
в жанре Блоггу)
В Тоннеле было сыро. Впрочем, как и всегда. Сквозь лобовое стекло отчетливо был виден и туман, затаившийся в углах Тоннеля, и капли влаги, стекавшие с серых стен. И клубящиеся по темным закуткам грязно-серые сущности тоже, казалось, состояли из чего-то мокрого, скользкого.