Следом за автономию выступили молдаване и сформировали Сфатул Церий, некий орган самоуправления. Правда, чем они там собирались управлять, было непонятно – кругом войска, военная администрация, Советы и частично земства, поляна занята наглухо.
Дашнаки тоже пожелали автономии, причем там были и голоса за независимость, но соседство с Турцией, только что увлеченно резавшей армян на своей территории, как-то охладило самые пылкие головы.
Тем более что соседи-мусаватисты помимо автономии всерьез обсуждали пантюркистские (читай: протурецкие) идеи, отчего желание независимости Армении совсем поблекло. Вот если бы русские разгромили турок, завоевали Армянское нагорье и угомонили бакинских татар, тогда конечно, тогда да, тогда Великая Армения аж до Средиземного моря и до исконно армянского города Алеппо.
Финны говорили о самостоятельности в полный голос, но им было проще всех: у них и так уже готовое государство, полунезависимое Великое княжество Финляндское, осталось только дождаться ухода русских войск, принять декларацию о суверенитете и сменить вывески. За финнов мы особо не тревожились – там сильные социал-демократы, а всякие «Союзы силы» и прочие, так сказать, спортивные общества были если не под контролем практиков, то в сильной степени инфильтрованы ими.
Поляки же разделились на два лагеря. СДКПиЛ вместе с ППС-Левицей вполне видели Советы в будущей Польше, как части общего союза. Правые же все больше и больше склонялись к идеям Пилсудского, как раз сейчас командовавшего в австрийской армии Польским вспомогательным корпусом. Но правые пока помалкивали – война, знаете ли, за поддержку воюющих на той стороне могло неслабо прилететь.
Идеи незалежности среди украинской интеллигенции тоже имели фоном австрийских же «сичових стрильцов» и потому вслух особо не пропагандировались. Остальное же политическое поле было занято либо откровенными русскими националистами вроде Шульгина, либо Украинской партией социалистов-революционеров и прочими организациями из состава Союза Труда. Да и Советы на Украине, начиная с Киевского, работали вполне успешно. И Михаил Сергеевич (нет, не Горбачев) Грушевский со своими сторонниками оказался на вполне маргинальной обочине. Ну а как иначе, когда мы подперли тезис о «неразрывном союзе Украины и России» всей нашей агитационной мощью во главе с бодро шедшим вверх Петлюрой.
Об автономии, вернее, федерализме, принял резолюцию и съезд мусульман, но там голоса разделились почти поровну – делегаты Поволжья, Северного Кавказа и части Туркестана стояли за унитарное государство.
Самый же головняк ожидал нас ожидал нас в казачьих областях, в первую очередь в крупных, «исторических». Кубанцы уже собрали свою Раду, донцы – свой Круг, шли разного рода подвижки в на Тереке, Яике и в Оренбурге.
– Что посоветуешь с твоими делать, Лавр? – спросил я Болдырева напрямую, когда он через день появился у меня в Сокольниках.
– С какими это «твоими»? – подозрительно нахмурил бровь генерал-лейтенант.
– С казаками. Тут недавно интересное мнение прозвучало – дескать, казаки с Российской империей были связаны исключительно личной унией и потому теперь вольные птицы.
– Так мы всегда себе на уме и наособицу, хе-хе…
– Так-то оно так, но сам же понимаешь – идея отделения деструктивна.
– Ну, это очевидно, без промышленности казачьи области неизбежно будут нежизнеспособны.
– Или станут протекторатами. Ну и Россия немало потеряет – сомневаюсь, что страна сможет при таких раскладах удержать Туркестан и сохранить влияние в Маньчжурии.
– Все так, но у нас парадокс на парадоксе. С одной стороны, кого ни спроси – военная служба слишком дорого обходится, несмотря на выделяемые военведом деньги. С другой – все против отмены обязательности службы, поскольку это уравняет с «мужиками».
– А если казачьи привилегии распространить на всех?
– То же самое, исчезнет разница, гордиться станет нечем.
И с землей парадокс – земля в казачьих областях уже социализирована прямо-таки по эсеровской программе, она вся в общественном пользовании, ей владеет войско в целом. Но казаки против социализации, это же придется наделять понаехов-иногородних, а их кое-где до половины населения округов. И это при том, что на одного казака куда больше земли, чем в среднем по России – десятин до тридцати. Обычное дело, и рыбку съесть, и косточкой не уколоться – от службы освободить, но землю не отдадим. Под это и всякие теории о самобытности и отдельном народе, мол, мы не русские, мы от хазар. И опять же парадокс – кто крестится и говорит по русски, тот русский, неважно от кого произошел. От мери и прочих угро-финнов – русские, от половцев – тоже русские, от бурят – русские, от прочих народов, включая персов, шотландцев и бог его знает кого еще, попавшего на Русь – русские. Только вот от хазар почему-то не русские. Наверное, хазары некачественные попались, подпорченные. Вон, сравнить с нынешними чалдонами или поморами – у них куда больше оснований считать себя отдельными народами. Но – не сложилось, как не сложилось и у казаков. Да, предпосылки были и при другом раскладе на геополитической карте могла, могла возникнуть отдельная страна.
Да мало ли чего могло возникнуть, мало ли чего в веках растворилось – Булгария, Новгородчина, Великая Пермь, и это только навскидку что вспомнилось. А тянуть за уши эдакое самоопределение означает дробить Россию на пару десятков мелких государств. Поморию, Чалдонию, Татарию, Казакию и Дворянию, последнюю специально для монархистов. Тут выбор простой – либо ничего не дробить, либо все, а на это мы пойтить не могем.
И давить казаков, как большевики, тоже нельзя, от казачьего самоуправления до Советов – рукой подать, да еще при общности земли, грех такой потенциал не использовать.
– Главная проблема, как я вижу, Миша, это иногородние. Их много, они самим фактом сословного разделения оказываются в контрах с казаками.
– Это, кстати, еще один аргумент против теории «отдельного народа». Пока были сами по себе – всех беглых принимали и в казаки верстали без вопросов. А как только стали сословием – все, шалишь, ты иногородний и хрен тебе, а не земля и вольности.
– Как-то так. Но сейчас на Дону голоса за то, что иногородних в третьем поколении можно наделять землей.
– А до второго поколения дожать можно?
– В малоземельных округах вполне. Там, кстати, и артелей гораздо больше, – Болдырев потянулся, потер спину и скривился.
– Что, спина?
– Да, слишком много сижу.
– Давайте-ка я тебя к Яну Цзюмину отправлю, два часа и ты как новый.
– Времени жаль.
– А себя не жаль?
Лавр хмыкнул и вернулся к теме.
– Я вот твои книжечки почитал, про классовую борьбу и прочее. Так если там все верно, то мне кажется, что с казаками вообще не надо ничего делать, сами справятся.
– Это как?
– Ну так разделение же не только с иногородними, еще и простые казаки с верхушкой, дворянство казачье и так далее. Тем, кто на земле трудится все это политическое самоопределение без нужды, только нагрузка станет больше – военвед же перестанет за коня, справу и винтовку платить, а налоги местные вынь да положь. А вот тем, кто наверху да, интересно отделиться. Чтобы в набольшие начальники выйти.
Может, и так, классовая война все порешает, причем на Дону как бы не проще всего – и артели есть, и Ростов город рабочий, и Донецкий округ шахтерский… Уральцев и оренбуржцев немного, лишь бы дорогу в Туркестан не перекрывали, что решается десятком бронепоездов. Терек – зуб даю, будут заняты разборками с горцами, Кубань тоже. Значит – на самотек, своих поддерживать, противников подталкивать к дроблению и размежеванию, в крупные конфликты не влезать. Кровь… да, будет. Но если специально не давить – ее будет меньше в разы.
У ворот прогудел клаксон, хлопнула калитка и через несколько мгновений к нам присоединился Собко, красный от натуги.
– Вот, – сообщил он, с грохотом ставя на стол нечто, завернутое в промасленную бумагу. – Тяжелая, зараза!
Стол, подтверждая его слова, печально скрипнул.
– Сделал? – обрадованно спросил я.
– Да чего тут делать, ты бы и сам справился.
– Ага, вот только председателю Моссовета делать больше нечего.
– Ой-ой-ой, какие мы важные!
Взаимные шпыняния прервал Болдырев, резонно предложивший показать содержимое. Василий Петрович развязал веревочки, снял бумагу и представил на наше обозрение пудовую железяку с ребрами, дырками и укосами.
– И как это работает? – генерал попытался приподнять изделие, но вовремя вспомнил про спину и оставил его на столе.
– Как я понимаю, колесо наезжает вот сюда, следом реборда и вот этот бортик направляет ее в сторону.
Собко важно кивнул, подтверждая сказанное.
– Так поезд его просто вперед протащит, нет?
– Нет, Лавр, смотри: вот отверстия, они такие же, как на стыковой накладке, крепится на болтах, стоит насмерть. Так, Вася?
– Так. Мы испытывали, работает безупречно.
Вещь немного сложнее молотка, технологична до безумия – в любой сельской кузнице сделать можно. Колесосбрасывающий башмак, в рельсовой войне штука покруче динамитного заряда – колесные тележки одна за одной слетают с пути, если в правильном месте установить, то весь поезд можно под откос одним махом завалить. Чем и займутся отдельные команды Болдырева, а то, похоже, затеянное Временным правительством наступление кончится плохо.
Глава 8
Лето 1917
– Идет, – Митя опустил бинокль и махнул рукой.
Никакой надобности в сигнале уже не было – высокий султан дыма пыхал над деревьями, закрывающими поворот, а гудок, пусть и слабо слышный, чуткие уши уловили минут пять тому назад.
– Хорошо закрепил?
– Обижаете, Дмитрий Михайлович, не впервой замужем, – оскалился во все тридцать два зуба Петька, пулеметчик, сорвиголова, как и все в группе.
Снова свистнул и показался из-за леска паровоз, за которым на рельсах покачивался эшелон. Справа-слева от Мити по редкой цепи прошло шевеление – залегшие разведчики отдельной команды охотников в последний раз смахивали несуществующие веточки с вещмешков, служивших опорами для винтовок.
Вытянув вагоны на прямую, локомотив прибавил хода, до точки встречи осталось не больше километра. Вот эти минуты давались труднее всего – когда ты ждешь состав, можно сидеть, курить, да хоть встать и пройтись, а сейчас нужно лежать и не высовываться. Митя на всякий случай прикрыл бинокль ладонью сверху, чтобы не дай бог не пустить зайчика, и последний раз взглянул на паровоз. Все в порядке, в будке немцы, военные. Едут и смеются, пряники жуют, на дорогу смотрят изредка. Да и что там увидишь – с недавних пор группа взяла за правило мазать клинья глиной, под цвет балласта и шпал. Опять же, место было выбрано так, чтобы на него падала редкая тень, и в ее мерцании разглядеть закладку ой как непросто даже без маскировки.
Уловить момент наезда первым колесом, как всегда, не удалось. Вот вроде все не в первый раз, все известно, все видно, но… несколько мгновений от подъема обода на клин до скрежета реборды по скосу размазывали контакт во времени и только звук металла по металлу и легкий, почти незаметный крен локомотива давал понять, что колесо сброшено.
Черная туша, продолжая двигаться вперед, добралась до клина второй парой, потом третьей и начала неумолимо закручиваться направо, под откос. Следом за ней один за одним накатывались на клин, сходили с рельс и валились туда же тендер и вагоны. Который раз Митя замечал, что картинка как бы растягивается во времени, и успевал уловить и прыжок машиниста из будки, и разрыв сцепок и жалобный гул, с которым паровоз ударялся о землю.
А потом все перекрыл грохот – гулко бахал котел, визжало железо каркасов и тележек, трещало дерево обшивки, кричали люди… Вагоны рассыпали свой груз вдоль дороги, на путях удержался только хвост состава – его успели застопорить тормозные кондуктора и он, разорвав сцепку, скрежетал колесами и остановился в опасной близости от клина.
Справа стукнули выстрелы, и двое немцев, соскочивших с площадок упавших вагонов, грянулись на шпалы, со звоном выронив винтовки на рельсы.
Охрана из хвоста попрыгала на противоположную сторону откоса, прикрывшись насыпью и составом от засады, прозвучал первый ответный выстрел. Все, теперь их быстро не выковырять, хотя Митя был уверен, что при необходимости они справятся – семь подготовленных разведчиков с пулеметом против полутора десятков тыловиков – но времени это займет столько, что успеет прибыть подмога.
Немцы пальнули раз, другой, с их стороны донеслись команды, не иначе какой фельдфебель пытался организовать оборону. Значит, пора уходить и отрываться.
– Петя, слева, в просвет между насыпью и вагонами.
– Само собой, Михалыч! – весело отозвался Петя и его «мадсен» несколько раз причесал полотно дороги.
Немцы отползли за насыпь, разумно предпочитая сохранить головы целыми. Митя и бойцы подхватили свое хозяйство и легкой рысью побежали вглубь леса. Сзади еще пару раз стрекотнул «мадсен».
Через час в заброшенной стодоле группа вместе с догнавшим их Петькой готовилась к возвращению. Последний клин был израсходован, все задачи выполнены и пришло время переходить фронт обратно.
Митя укладывал мешок и улыбался, вспоминая, как он под личиной «швейцарского торговца щетиной» ездил по городам и весям, поднимал старые связи и явки, знакомился с немецкими офицерами, заказывал у кузнецов детали для клиньев и таскал их в лес неподалеку от железной дороги, где была обустроена база группы.
Отличные документы, хорошая легенда и три-четыре подписанных контракта в саквояже снимали все вопросы у оккупационных властей. А одна-две бутылки вина развязывали языки новым знакомым настолько, что пару раз Митя всерьез жалел, что у них нет «Норда-15», до того интересные сведения выбалтывали нежданные собутыльники. Да, насколько бы эффективнее работали группы, будь у них быстрая связь…
Все порученное, как приучил его отец, Митя делал старательно и без упущений, хотя с большим удовольствием корпел бы сейчас в лаборатории у Морозова – там зависли несколько интересных проектов. Ну да ничего, война когда-нибудь закончится…
Дорога обратно, правда, обещала быть раза в три длиннее, чем была сюда – после неудачного наступления русская армия попятилась до Пинска, Барановичей и даже сдала Вильну. На редкость дурацкая затея это наступление, немцы и так противник серьезней некуда, а тут еще армия после революционных потрясений. Но Временным было позарез нужно выполнение союзнического долга – без него, как и без экспорта хлеба, кредитов не давали. И если с хлебом можно было кое-как отбоярится, ссылаясь на узость транспортного коридора на Романов и Архангельск, то от наступления не вышло…
Вопреки единодушному гласу генералов, Гучков и Корнилов продавили решение, не останавливаясь перед тем, чтобы смещать строптивых начальников и назначать на их места явных карьеристов. И армия, понукаемая из Петрограда, двинулась вперед. Снарядов, винтовок и патронов на этот раз было в достатке, но не было главного – желания воевать. Солдатам война осточертела уже давно, генералы и полковники считали всю затею безумием и тихо саботировали, выдвиженцы орали и топали ногами, но не имели ни опыта, ни веса для того, чтобы успешно руководить войсками.
И когда германец ударил навстречу, все посыпалось.
Контрудары немецких корпусов не просто срезали вырвавшиеся вперед русские части, но и на плечах беспорядочно отступавших полков пробились через непреодолимую ранее оборону. Оставшись в окружении, быстро сдались крепости Гродно и Ковно, пали Луцк и Тернополь, нависла угроза над Ригой, вокруг которой спешно создавали укрепленный район.
Что называется, не было бы счастья, да несчастье помогло – начатые одновременно с русским наступлением диверсии особых команд Болдырева оказались гораздо эффективнее в условиях наступления немецкого. Угольные мины рвали котлы паровозов, горели пакгаузы, взрывались водокачки, падали под откос поезда – немецкая логистика вздрогнула и затормозила. Нет, не остановилась, у Второго рейха еще было достаточно сил на то, чтобы усилить охрану, пускать перед составами дрезины, выстроить драконовский режим вокруг паровозных депо и угольных бункеров. Но перевозки за наступлением уже не успевали и фронт снова встал, тем более что на западе не считаясь с потерями давили англофранцузы, снова шли кровопролитные бои при Изонцо и высадились первые американские дивизии.