— Вода нам ещё понадобится, кто знает, когда нас отсюда вытащат. Так что, переодевайтесь в то, что найдёте, а тело протрёте…, да хоть салфетками влажными! — заявил он и никто не стал с ним спорить.
Как ни прискорбно, но с собственной одеждой пришлось расстаться. Оставил только кожаную куртку, которую снял перед уборкой подъезда. Вещи Михаила были чудовищно велики. Виталика, так звали, всё ещё находящегося в ступоре пацана, совершенно точно малы. Пытаться вскрывать запертые квартиры в некоторых из которых, слышалась подозрительная возня, не стали, посчитав, что это, слишком рискованно.
Мне пришлось вернуться в квартиру Протасовых и переодеться в шмотки, из тех, что нашёл там ранее, а именно: затёртые камуфлированные штаны хоть и большие по размеру, но не настолько, как вещи Михаила, футболку и олимпийку с капюшоном, скорее всего, с черкизона. Заляпанные ботинки сменил на резиновые сапоги.
Перед выходом в люди взглянул на отражение…
Итить! Вот это вид! Для завершения образа не хватает только чинарика в зубы и бутылки, выглядывающей из кармана.
Когда поднялся, к квартире Михаила, где заранее решили устроить совет.
Пацан, сидящий и судорожно всхлипывающий, внезапно бросился на меня.
— Ты маму убил! — визжал он, сжимая в ладонях тот самый молоток, позаимствованный мной в квартире.
Побелевшие костяшки пальцев на рукояти, посиневшие губы, безумный взгляд, никогда у людей, я не видел таких бешеных глаз, зомби не в счёт, всё это в краткий миг отпечаталось в сознании.
С небольшим отшагом правой ноги, перенося на неё вес, я отклонился назад от яростного удара, пропуская молоток в сантиметрах от головы. Одновременно, обутым в сапог носком левой ноги, легонько ткнул спятившего пацана под правое ребро. Попал не сильно, но точно, парня скрутило и он, захлёбываясь в попытках вдохнуть, скорчился на полу, выронив оружие к моим ногам.
Растерявшаяся бабушка подростка, с удивленьем и страхом смотревшая на отчаянный бросок внука пришла в себя и с криком, — Да что же такое делается, он же ещё ребёнок, а сегодня мать потерял! — бросилась к внуку, сверля меня яростным взглядом.
Вторая бабуля, будучи полностью солидарна с соседкой, тоже картинно заохала и заголосила, а внук, корчась на полу, бубнил на одной ноте:
— Убью! Убью…, убью!
Мою растерянность сменило удивление, а затем ярость.
— Да идите вы нахер! — заорал я, — Мне ****ь, что, надо было сделать?! Дать себя молотком забить…, потому что он ребёнок?!
— Заткнулись! — неожиданно рявкнул, поднимаясь из кресла, Михаил, — Все ****ь! Вы чё бля творите, миру писец, а вы тут, что устроили?
— Ирочка моя-я! — неожиданно затянула бабулька, прижимая к груди уже просто, по-детски рыдающего Виталика. — Да как же так, в чём я нагрешила господи-и? А ты, что делаешь Ирод? — повернулась она ко мне, — он же, всего лишь ребёнок, он сегодня мать потерял, ведь мог же просто молоток забрать, бить то зачем?
Мне было нечего ответить, а то что мог сказать, она всё равно не поймёт.
В Виталике я увидел себя, того, старого, который, обезумев от ярости, сжав зубы, резал ножом обидчиков, не думая о последствиях. Виталик шёл меня убивать, иступлено, яростно, наверняка. Пропусти я первый удар…, и до того, как его бы остановили, он успел бы размолотить мой череп вдребезги.
— Так Макс, пошли, потрещим! — Михаил кивком указал мне на дверь.
— Мне начинать беспокоиться… или с вами сходить? — спросил его Семён Маркович.
— Не стоит! — ответил толстяк, — Мы пообщаемся, а заодно проверим, что там на крыше, по идее мертвякам туда не забраться, даже если люк не заперт, но убедиться необходимо. Заодно прикинем, что да как с пожарной лестницей, стоит ли на неё надеяться, если что… Макс, молоток прихвати, на всякий случай.
Затем, Михаил обратился к старику:
— Семён Маркович, успокойте женщин, пожалуйста, да и вообще, введите в курс дела!
Я облегчённо выдохнул, подбирая валяющийся молоток. Раз сказали вооружиться, точно не на расстрел ведут, но бдительность решил не терять, кто его знает, что у него на уме.
Опасался я зря, выйдя в подъезд, Михаил повернулся ко мне и сказал:
— Короче Макс. Ситуация сам понимаешь, непростая! Они, походу ещё не въехали, что да как, да и пацана, действительно жалко и понять можно. Когда ты переодевался, мы с бабками говорили. Старухи рассказали, что парень, пока телефон не сел, перезванивался с одноклассниками. А они, то один, то другой, так все со связи и пропали! Сигнал проходит, а ответа нет, его уже тогда накрыло! А потом, мать приметил! Короче, детская психика, всё такое! Сейчас, видимо, стадия гнев, ну а потом дойдёт и до принятия.
Я кивнул, понимая его доводы и… как ни странно принимая. Злости на Витальку не было.
— Забей! — сказал я толстяку.
Он облегчённо выдохнул и хлопнул меня по плечу.
— Пойми, мы с тобой, в этом подъезде, единственная защита, надежда и опора. Дядя Сёма не в счёт, у него патроны кончатся и всё, врукопашную дед, не ходок! — он заглянул мне в глаза и протянул руку. — Не подведи брат!
Я пожал его пухлую, но сильную ладонь, после чего мы надолго замолчали, каждый думая о своём.
— Погнали на крышу, воздухом свежим подышим? — предложил я, чтобы прервать затянувшееся молчание.
— Только аккуратно давай хрен его знает, что там вообще творится, — согласился Михаил и я полез по металлической лестнице к люку.
Подмосковье, 11.04, 18:00
Благодаря чьему-то разгильдяйству и к нашему огромному облегчению, выход на крышу заперт не был.
Нерадивый коммунальщик, просто навесил замок на петли и зафиксировал его так, чтобы с лестницы выглядело, как будто он заперт. Осторожно приоткрыв люк, я заглянул в небольшую будку, надстроенную над выходом в целях сохранения тепла и исключения протечек. Пусто. Быстро выбрался наверх, дверь на кровлю была не заперта, хотя и предусматривала засов с проушинами для навесного замка.
— Что там? — нетерпеливо бросил уже долезший до середины лестницы Михаил.
— Вроде тихо всё. — шёпотом ответил я, выглядывая в слуховое окно, — Прикрой, если что, открываю дверь.
— Погоди. — Михаил с одышливым сопением выполз из люка и прислушался, вглядываясь в крохотное оконце, затем перехватил Сайгу и тихо скомандовал:
— Давай! Только аккуратно, мы в разведке, а не на штурме!
Кивнув, я осторожно приоткрыл дверцу, и с наслаждением втянул воздух вечерней улицы, пока сюда не поднялся, даже не знал, сколько времени прошло.
На крыше оказалось тихо, пусто, прохладно. Выйдя наружу и быстро оглядевшись, не нашёл ничего подозрительного, следом осторожно выглянул толстяк, и тоже с блаженством втянул весенний воздух.
— Кайф то какой! — Михаил стоял и не мог надышаться, — вроде и горит где-то и тухляком тянет, но после подъезда, просто Альпийские луга! — заключил он.
— Ага, — у меня возражений не было, — а бывал в Альпах?
— Не! Хотя по горам, в армейке набегался, говорят похоже…, но не везде! — помолчав будто что-то вспомнив, ответил он и продолжил. — Ладно, давай получше оглядимся, нам до пожарной лестницы прогуляться надо, далеко не отходи, у меня картечь. Издалека прикрыть не смогу, разлёт большой. Задену стопудово. Крикну, ложись, прям падай или вбок сигай, усёк?
— Ага, — кивнул я и пошёл в сторону спуска в другой подъезд, а Михаил тяжко отдуваясь, плёлся следом.
Все выходы на крышу из соседних подъездов, оказались закрыты, причём беглый осмотр показал, что ими не пользовались очень давно, ну, нам же легче, значит, отсюда гостей ждать не надо, а живые, если будет нужно, найдут способ открыть.
Пожарная лестница, располагавшаяся с торца дома на противоположной от нашего подъезда стороне, выглядела вполне сносно и, на первый взгляд, могла выдержать вес и кого-то покрупнее Михаила. Снизу была закрыта деревянными досками, традиционным способом защиты от детей и дураков.
— Нормально, — заключил Михаил, — если вариантов не будет, можно и здесь уйти, кстати, как думаешь, матёрая тварь, не к ночи помянута, какую ты в ютьюбе видел, здесь заберётся?
— Думаю легко, давай каркать не будем, накличем ещё, — я, аж вздрогнул после его вопроса, — думаю…, тут и мертвяк пошустрей залезет, так что, от края лучше отойти, чтобы снизу не палили?
— Дело говоришь, — Михаил кинул последний взгляд вниз и отошёл от края, — как думаешь, а кроме нас, в доме ещё живые есть? — я задумался, а ведь правда, сколько ещё людей сидит по квартирам как бабульки с внуком и не могут выбраться?
— В доме-то, точно должны быть, ну… наверное, плюс-минус как у нас, правда, нашему подъезду не кисло так фартануло, ты с карабином, дед с пистолетом ну и я с подручными средствами.
— Фартануло, хрен поспоришь! — согласился толстяк, — Но надо понимать, что изначально людей было немного, у нас считай почти все квартиры пустые. Кто на работе был, да там и остался навеки. Кто свалить успел, до основного кипиша. Так-то мертвецов на лестнице не особо много и было.
— Много не много, а Витале с бабками хватило бы, да и тебе тоже, не подойди мы с дедом.
— Бля, и тут не поспоришь! Ладно, что гадать, есть, нет, сделать мы один хрен ничего не сможем, не ломиться же по всем подъездам с криком — есть кто живой? Тут не только живые сбегутся.
— Да уж, паскудно выходит. — Некстати вспомнил я своё сидение взаперти, череду событий, любое из которых запросто могло пойти иначе, приведших меня на эту крышу.
Стало дурно от осознания, что мне просто везло… пока везло. Было, дико жалко, почти до слёз, людей, сидящих в запертых квартирах. На себя я плюнул давно, жизнь и так разрушена, а происходящее дерьмо, мной воспринимается как данность. Но люди, те, кто жил нормальной жизнью, спокойно, размерено, им за что?
— Ты чего залип? — Внезапный вопрос Михаила вывел меня из ступора и чтобы не продолжать самокопание, я решил сменить тему.
— Мих, а как тут всё начиналось? Я-то, всё «веселье», заперт был.
— Скажешь тоже, веселье! — сплюнул толстяк, — я по правде, тоже всё пропустил. Вначале с похмела валялся, потом снова упился, а когда более-менее отошёл да телек включил, там по всем каналам такое несли… — Верченым зигзагом, свободной от ружья руки, он попытался изобразить, что именно «несли» в эфире. — Короче позвонил братве, сказали, сиди дома, жди. Приедем!
— Не обессудь Миш, разреши поинтересоваться, — осторожно начал я, необходимо было прояснить с утра волнующий меня вопрос, слово братва не давало покоя, а ну как, это те же персонажи, с которыми пришлось столкнуться, будучи запертым в клетку, — второй раз о братве речь, может, я знаю кого? Ещё раз, не пойми меня превратно, на блатного ты по первости непохож, не сочти за дерзость! — этот вопрос необходимо было выяснить, что называется, на берегу, кто знает, как дальше пойдёт и что за люди могут приехать.
Михаил внимательно, со снисходительно покровительственным укором посмотрел на меня.
— Да не кипишуй ты! — вальяжно, сквозь зубы процедил он, — Всё будет чики-пуки! — и, видя моё недоумение не выдержал и заржал, — Ты бы себя видел! Не сочти за дерзость! Не обессудь! Бля, где вы только такое берёте, ты же вроде тоже не из этих?
— Ты о чём? — спросил я, сбитый с толку, — Поясни?
— Поясни… — хмыкнув, передразнил он меня, — Хорошо хоть не обоснуй! Ладно, поясняю, не из тех, кто ценит блатную романтику!
— Ну, это да! — согласился я и добавил, — Даже, наоборот, всей душой ненавижу! Но насчёт братвы, вопрос так и остался, что за люди?
— Не кипишуй, — снова заржал он, затем добавил, — обычные ветераны, армейки там, МВД ну и так далее, мотоклуб короче. Только для своих…, - он немного помолчал и добавил, — в основном.
Спускаясь с крыши, мы не стали оставлять дверь надстройки открытой, как было до этого и закрыли на засов. В подъезде по сравнению с крышей смердело на грани терпимого, но всё же заметно меньше чем раньше. То ли из-за того, что мы, прогуливаясь по крыше, не закрыли люк, то ли оттого, что были открыты все окна в незапертых квартирах верхних этажей. Мы вроде, недолго наверху были, но тут, видимо, время тоже не теряли.
Не успел я ступить и шагу, спустившись с лестницы, как одна из бабулек, успевшая повязать на голову траурный платок вышла мне навстречу из распахнутой двери одной из квартир.
— Максим, ты прости нас? — следом за ней появилась вторая, тоже в платке, она молчала, только кивала, соглашаясь, — И Витальку прости. Ребёнок он ещё, голова дурная, одни порывы, не держи зла?
— Да что уж там, — злости и обиды я не испытывал, — и вы меня простите, коль что не так, — не знаю почему, извинился я, — нам здесь, ещё какое-то время, всем вместе жить. А сам малой где?
— Сидит дома, плачет. — ответила бабушка Виталия, — Семён-то нам рассказал всё. Мы-то, дуры старые, думали, образуется как-то. — она утёрла слёзы, — Всех, кто сбрендит, выловят, да подлечат. Ну, может и посадят кого потом, а тут вон оно как.
— А Виталька, и сам всё понимает, вот только смириться ещё не может. — выступила вторая, — Ты уж, не держи зла?
— Ладно, проехали, уже в прошлом, — отмахнулся я, — бывает.
— Вы теперь, главное — следите, чтоб не учудил чего. — кряхтя произнёс Михаил, спускаясь с последней ступеньки, — А ну как, подумает, что смысла жить дальше нет, да и руки на себя наложит!
— Да тьфу на тебя! — взъярилась бабка парня, что, впрочем, не помешало ей довольно шустро засеменить вниз по лестнице, — Чтоб у тебя язык отсох!
— Да что такого-то… — удивился толстяк, — Где я неправ?
— Галка, веди парня сюда. И впрямь, не след одному оставаться! — крикнула вдогонку подруга, а затем, обернувшись, добавила с укором, — А ты, думай, что говоришь! Ишь ты, руки наложит.
— Ладно Макс, пойдём. — ничуть не обидевшись хлопнул меня по плечу толстяк, — Чё нить, заточим!
— В смысле? — не понял я.
— В смысле похаваем. — ответил Михаил, а я ничего не имел против такого благородного дела.
В квартире Михаила, маленькой хрущёвской двушке, превращённой во вполне приличную студию, с барной стойкой, отделяющей гостиную от кухни, царил холостяцкий бардак.
Пустые банки из-под пива, стоящие в мусорном пакете возле выхода, батарея пустых бутылок на подоконнике, какие-то консервы и недоеденная с вечера закуска на столе. Скамья со стойкой для жима и ворохом одежды, висящей прямо на штанге. Переполненная бычками пепельница в виде черепа и…, стоящий почти у окна, здоровенный, чёрный с хромированными трубами мотоцикл.
— Охереть! — не без восторга выдал я, — Как ты его сюда затащил?
— С любовью! — толстяк похлопал стального коня по бензобаку, — Ты…, кстати, водку будешь? — он подошёл к бару и взял бутылку.
— Только не это! — наигранно перекрестился и вполне натурально передёрнулся я, — В отделении за глаза хватило, только отошёл, я ж рассказывал! Да вообще, думаю, харе бухать, сожрут по пьяни за не хер делать!
— Ну как хочешь. — Толстяк отказываться не стал, шумно выдохнув, запрокинул бутылку и сделал изрядный глоток.
— Хорошо… — довольно крякнул он, — Зря! — затем, указал мясистым пальцем на мотоцикл, — Я его здесь не брошу! Из-за него в подъезд вылез, думал дорогу пробить, а уж после, к своим…, сам бы выехал.
— За тобой же сам говорил, приехать должны? — удивился я.
— Должны, да всё никак не доедут, — он немного покопался в шкафу и извлёк две банки сардин и передав одну мне продолжил. — Я ж, по пьяни, телефон на зарядку не кинул! Вот всё и проспал. Потом уже ясно стало, с моциком не спущусь. А стрелять, ещё не готов был, непонятно ведь было, как оно обернётся. Да и менты, поначалу стволы хотели отбирать. Поэтому тихо сидел. Ну а теперь, остаётся только ждать.
— Да уж! — вскрывая консерву, согласился я, — Ну а сейчас что? Дорога свободна, у подъезда вроде тоже никто не трётся, по крайней мере, с крыши так показалось.
— Макс, ты реально дебил? — поперхнулся Михаил, — а бабок я куда дену? Я же их всех, с детства знаю да и ты вроде как, пацан чёткий.
— Сорян Мих, тупанул! — смутился я, — но всё-таки, вот приедут за тобой, дальше, что, куда?
— Есть одно местечко, — успокоился Михаил и продолжил, — у нашего братишки батя, сам тоже член клуба. Арендовал несколько гектаров земли, километрах в двухстах от Москвы. Ну там, живность всякую разводить…, и разводит самое странное. Мы там несколько раз на всякие клубные движухи собирались. Когда связь была, сказали туда двинут. — он ещё прихлебнул из бутылки и продолжил, — Думаю, большинство уже там, с семьями, а я тут застрял!
— Тук-тук, — вежливо оповестил о своём прибытии Семён Маркович, — перекусываем?
— Это хорошо, вы люди молодые, вам полезно кушать, — продолжил он, — но позволю себе бестактность и отвлеку вас от этого достойнейшего занятия, есть что сказать вам обоим, и это безотлагательно!
Мы с Михаилом переглянулись, — Ну и завернули, надо так надо, куда деваться? — подхватился толстяк, а я вслед за ним, — ведите старче!