Ящик с проклятием - Мартин Стюарт

Мартин СтюартЯщик с проклятием

0. Жертвоприношение. 1982 год

Сеп опустился на колени перед ларцом. Воздух в лесу был густым от жары, по коже тёк пот.

Лужайка представляла собой заключённый в клеть молчаливых деревьев ковёр из корней и камней, испещрённый тёмными лужами, на поверхности которых кружили листья, а в недрах копошились всякие извивающиеся твари. А в сердцевине её, словно выброшенный на берег приливом, торчал ящик для жертвоприношений.

Мак сзади аж подпрыгивал от нетерпения. Аркл, Лэмб и Хэдли стояли по другую сторону каменной урны – они уже принесли свои жертвы: обугленных стрекоз, небольшое зеркальце и дневник.

– Сеп, – окликнул Аркл, затем громче: – Сеп!

– Сейчас, сейчас.

– Нет, дело не в этом…

– А ну тихо! – шикнула Лэмб.

Сеп стиснул в руках Барнаби. Мишка уставился на хозяина глубокими карими глазами, на пластиковой мордочке застыла нарисованная улыбка.

– Ты в порядке? – позвала Хэдли.

– Что? – переспросил Сеп, поворачиваясь к ней здоровым ухом.

– В порядке, спрашиваю?

Он глубоко вздохнул.

– Да.

– Не волнуйся, – успокоила Хэдли, шепелявя из-за брекетов. Сеп различил её хрипловатый голос. – Ты не обязан.

– Нет, обязан, – заупрямился Мак, что-то жуя. – Мы все пообещали. И вообще, это ж он всё затеял.

– Ты чего, ещё один сэндвич уплетаешь? – возмутился Аркл. – Желудок на ножках.

Сеп посмотрел на спутанный мех и пухлые лапы Барнаби. Медвежонка изрядно потрепала жизнь – он прошёл через терновник, шипы и дождь, пока его животик наконец не лопнул. Мама Сепа зашила беднягу старым шнурком за год до того, как заболела.

Поглаживая большим пальцем шов, Сеп уловил здоровым ухом свист ветра в кронах деревьев – а затем шум стих, и воцарилась тишина. Не было слышно ни звука, кроме шелеста недавнего слепого дождя, капли которого – лист за листом – спускались на землю.

– Сеп, ну давай уже… – протянул Аркл.

– Да заткнись! – возмутилась Лэмб. – Ты мешаешь жертвоприношению.

– Сеп! – снова прошипел Аркл, хотя обычно люди исполняли любое желание Лэмб с тех пор, как умерла её мама.

Сеп вздохнул и поднял взгляд на потное улыбающееся лицо Аркла.

– Чего?

Воздух был тягучим, к коже липли парашютики одуванчиков.

– Ты встал коленом в лужу, – сообщил Аркл. – Вон, видишь?

Сеп опустил голову.

– Да, спасибо.

– Видал? Коричневая такая.

– Да, я понял.

– Под правым коленом.

– Вообще-то оно левое, – поправил Сеп, вытирая штанину джинсов о траву.

– Без разницы.

– Ты кладёшь медведя или нет? – не выдержала Лэмб.

Сеп посмотрел на неё – высокую, сильную, с расправленными плечами и материнским платком поверх гипсовой повязки на запястье. Лэмб спокойно встретила его взгляд, Аркл кивнул, а Хэдли улыбнулась. Позади них виднелись деревья, расколотые недавней молнией.

Барнаби был подарком мамы. Пока она спала после операции, Сеп уложил медведя рядом с ней на больничную койку – и потом всё гадал по дороге домой в машине бабушки: если мама умрёт, неужели он сможет остаться на материке навсегда?

Сеп никогда не забывал, как тогда себя чувствовал. Было жарко. И стыдно за свои мысли.

Он потянулся к холодному камню ларца, в последний раз сжал Барнаби, а затем бросил его к другим предметам и шагнул навстречу остальным.

– Наконец-то! – воскликнул Аркл.

Мак достал своё подношение.

– Ты положишь часы? – удивилась Лэмб.

– А почему бы и нет? – пожал плечами Мак. – Погодите, только остановлю стрелки. Пусть всегда показывают этот момент, когда мы всё устроили.

– Но ведь не важно, что класть, – продолжил Аркл. – Верно? Любая вещь подойдёт.

– Очень даже важно, – возразил Сеп. – Мы жертвуем друг ради друга. Что бы кто ни положил, вещь должна иметь значение.

– Ладно, Сеппи. Теперь что?

– Закрой его, – велел Сеп.

Мак свёл тёмные брови и поднял тяжёлую каменную крышку. Сеп заглянул в урну, высматривая Барнаби, но ларец оказался глубоким, и внутри была только темнота.

Если бы не сломанное запястье, Лэмб отправилась бы в хоккейный лагерь; если бы их друзья не уехали на каникулы за границу, Хэдли, Мак и Аркл не очутились бы здесь без привычной компании; если бы все они не столкнулись на пляже, не случилось бы этих прекрасных двух недель абсолютного счастья.

– Знаете, – сказал Сеп, – а лето вышло чудесное. Я никогда ни с кем… то есть…

Крышка сорвалась. Мак выругался и отдёрнул руку, держась за пальцы.

– Ты как? – осведомилась Хэдли. – Крови нет?

– Нет, всё нормально. – Мак попытался размять пальцы, снова выругался, а затем рассмеялся. – Похоже, ящик меня цапнул.

Все уставились на жертвенный ларец. Крышка постепенно становилась всё темнее от дождя и наконец слилась с плотью леса, превратившись в ничем не примечательный затонувший в дёрне валун. Мир пах свежестью, зеленью и чистотой.

– Удивительно, как мы вообще его нашли, – заметила Лэмб.

– Спасибо шторму, – отозвался Сеп, поправляя слуховые аппараты. – На прошлой неделе ящика тут не было. Видимо, ливень размыл почву.

– Как думаете, сколько ему лет? – спросила Хэдли.

– Сотни. Может, тысячи.

– А может, миллионы? – подхватил Аркл.

– Вот ты дурак, – пробормотала Лэмб и щёлкнула его по уху.

Аркл заулыбался.

– Продолжаю настаивать: надо было всё сжечь, – заявил он, щёлкая зажигалкой.

Сеп заметил, что Хэдли наблюдает за ним из-под чёлки опухшими красными глазами. Её мучительницы, Соня и Шантель, загнали бедняжку в лес к краю оврага. Сеп посмотрел сквозь деревья на облака – огромные жемчужные башни, чьи вершины напоминали наковальни, а основания пластались над островом. Прилив обрушился на скалы, и Сеп вспомнил, как мама любит слушать волны через открытое окно гостиной.

– Теперь что? – спросил Аркл.

– Скажем слова, которые придумал Сеп, – напомнил Мак.

– Ну, они не совсем мои, – замялся тот, ведь фразы сами пришли к нему и пронзили череп, точно лезвие ножа. Морок показался настолько реалистичным, что Сеп тогда даже вскрикнул.

– В смысле – не твои? – переспросила Лэмб.

– Они мне вроде как примерещились. Словно… словно ящик сам подсказал правила.

– Ладно, мы их произнесём. Что затем?

– А затем мы навечно останемся друзьями, – подытожил Сеп.

– И почему это сработает? – удивился Аркл.

– Потому что мы дадим клятву друг другу.

– И сохраним нашу тайну, – подхватила Хэдли, сжимая ингалятор. – Чур, никому ни слова.

– Ой, будто можно об этом в школе похвастать, – отмахнулся Аркл. – В смысле, ну такая ерунда.

Снова зарядил дождь, роняя холодные капли на разгорячённую кожу ребят.

– Давайте произнесём клятву, – предложил Сеп.

– Чур, я встану подальше от вас, чудики, – заявил Аркл.

Все устроились вокруг ящика. Дождь пошёл сильнее, укрыв поляну серой пеленой и отгородив ребят от остального мира.

Сеп попытался вглядеться в завесу.

Что-то шевелилось в тени среди деревьев. Он прищурился, сосредоточившись на одном пятнышке.

Послышался шёпот – или чей-то очень далёкий крик, – и над поляной повисла тишина. У Сепа мурашки побежали по коже, да и остальные ребята сгрудились поближе. Их тени слились.

– Сеп? – окликнула Хэдли, наваждение исчезло, и компания снова осталась сама по себе.

В воздухе кружила пара воронов. Они пристроились на ветке над головами ребят и принялись перебирать лапами и ерошить перья, стряхивая с них капли.

– Я готов, – сказал Сеп.

Хэдли взяла его руку в свои и подняла над ящиком, куда уже протянули ладони остальные. Сеп почувствовал тепло её кожи, вдохнул принесённый дыханием леса аромат Хэдли и закрыл глаза.

– Готовы? – спросил Мак. – Помните, что говорить?

Лэмб стиснула зубы и кивнула.

«А ведь что-то и правда происходит», – подумал Сеп, но потом Хэдли сжала его руку, и все прочие мысли улетучились из головы.

– Давайте, – сказал он. – Пока Роксбург нас не нашёл.

И они произнесли клятву – правила жертвоприношения.

«Никогда не приходить к ящику в одиночку», – сказали, не расцепляя рук.

«Никогда не открывать его после захода солнца», – продолжили, сплетя пальцы.

«Никогда не пытаться забрать свою жертву назад», – закончили и отступили.

Часть 1. Четыре года спустя

…и пусть я очень хочу уехать с этого острова и мне нравится этот остров, я, безусловно, готов выдержать (и предвкушаю) сложности жизни в кампусе.

Обращаясь к вашему уважаемому заведению, я размышлял о природе своего существования и невольно вспомнил слова Аристотеля, великого философа, который верил в силу метафор и считал, что «корни образования горькие, но плоды сладкие», а «дружба – это медленно созревающий плод». И пусть мой опыт ограничен средним школьным образованием, осмелюсь утверждать, что в обоих случаях насчёт образования Аристотель ошибался, ибо корни его сладки для пытливого ума. И представление о дружбе как о «медленном созревании» ошибочно – оно предполагает неизбежность дружбы и рассматривает одиночество как нежелательное отклонение. Что ж, я сам выбрал своё одиночество и В свою защиту прошу учесть, что я использовал его одиночество, чтобы подсластить корни своего образования.

Заранее большое спасибо за ваше внимание

С наилучшими пожеланиями,

Септембер Хоуп

1. Утро

Июнь 1986

Солнце уже кралось над деревьями и озаряло небо нежно-розовым светом, но призрачный серп луны всё ещё мерцал на краю поля зрения. Сеп подумал о её тёмной стороне, снова посмотрел в телескоп, ища комету, и снова ничего не нашёл.

Он выскочил из постели, натянул через голову футболку «Пинк Флойд» и понюхал подмышки. Решив, что сойдёт, пошёл вниз по лестнице, вдыхая запахи подгоревших тостов и морской соли.

В доме было тихо, стены окрасили первые лучи рассвета, по плоской крыше скакали чайки. Мама, полуодетая, снова спала в своём кресле, патрульный пояс валялся у неё на коленях, остывший кофе подёрнулся радужной плёнкой. Она морщила нос, видя что-то во сне. Сеп убрал волосы с её лица и включил радио.

Комнату заполнило шипение статики. Сеп нахмурился и повертел колесо настройки, пытаясь поймать какую-нибудь волну – что угодно, только не тишина.

Но везде был только этот пустой неровный шум. Сеп выключил радио и нажал мигающую кнопку автоответчика.

«Привет, милая, это Мэтт. Я хотел спросить…»

– Ой, – сказал Сеп, удаляя сообщение.

Быстро оглянулся, убедился, что мама по-прежнему спит, открыл шкафчик с сухими завтраками, но стоило только поставить чашку на стол…

– Привет, малыш. Не могла уснуть, поэтому встала рано, но, наверное, задремала. Убери это. Не позволю тебе есть всякую гадость перед школой.

– Но мне нравятся хлопья, – запротестовал Сеп.

– Это не хлопья, а сахар с сахаром, а такое я тебе разрешаю только по выходным. В будни требуется пища для ума.

Мама налила в кофейник свежий кофе, открыла банку с крабовым мясом и плюхнула содержимое в чашку, напевая себе под нос. Сеп перечитал под столом своё заявление.

– Что это там у тебя? – спросила мама.

– А? – переспросил Сеп, поворачиваясь к ней здоровым ухом.

– Я спрашиваю, что там у тебя.

– Да так, – ответил Сеп, убирая страницы в рюкзак. – Домашняя работа.

– Ты всё время над ней сидишь. – Она добавила к мясу варёные яйца и поставила чашку перед Сепом. – Держи. И помни, если крабы в банке, они уже тебя не цапнут.

– Ха-ха, – поёжился тот.

– Сегодня тебе лучше?

– Голова ещё как-то не очень, и зуб ноет.

– Так уже три дня продолжается. На самом деле даже четыре. Ляг сегодня пораньше. – Мама выглянула в окно, высыпала немного соли в ладонь и кинула её через плечо. – Пара ворон по траве скачет.

– Вроде ж так сорок отгоняют, – с набитым ртом пробубнил Сеп. Тут ожила мамина рация, и он подпрыгнул от неожиданности.

– Нет, ворон, – возразила мама. – Сороки украли у них это поверье. Если сядут на крышу – быть беде.

Сеп стиснул челюсть. Краб был вкусным, но попал на больной зуб. Интересно, сколько ещё получится увиливать от похода к дантисту?

– Все эти приметы – такая глупость, – заявил Сеп.

– И, однако же, откуда-то они взялись. – Мама поперчила своё яйцо и отпила кофе. – Села ворона на крышу – скоро смерть постучится в дом.

– Чего ей стучаться, будто она разрешения просит?

– Избави нас боже от излишне умных детей, – закатила глаза мама.

Сеп вгляделся в её лицо. Покрасневшие опухшие веки, бледная кожа…

– Ты себя хорошо чувствуешь? Почти ничего не ешь.

– Конечно, хорошо.

– То есть это не как тогда…

– Нет! – твёрдо отрезала мама. – Вовсе нет, я в порядке. И помни, у меня сегодня двойная смена, так что пообедаешь сам.

– Всё равно я после школы работаю. Перекушу у Марио.

– Нельзя каждый день есть чипсы, возьми что-то полезное. И не надрывайся столько. Надо иногда расслабиться.

– И как же?

– Не знаю. Тебе пятнадцать лет. Посмотри фильм. Сходи погуляй.

Сеп, что водил пальцем по краю чашки, поднял глаза.

– С кем?

– Ну а куда подевались все те ребята, с которыми ты бегал? Тот мальчик с лошадиным именем, та спортивная девочка?

– Аркл и Лэмб?

– Точно, Аркл! – щёлкнула пальцами мама. – Я всё думала Шергар. Кто ещё был?

– Хэдли. И Мак. Сто лет с ними не гулял. Стоило нам снова пойти в школу, и они просто… вернулись к своим настоящим друзьям. Ни словом со мной не перекинулись. Даже друг с другом. А чего ты про них вспомнила?

– Не знаю, – пожала плечами мама. – Просто сон привиделся накануне… словно они пришли к нам, постучались в двери, спрашивали, где ты. Вот и вспомнила, когда проснулась. Вроде славные ребята. Они же по-прежнему ходят с тобой в одну школу?

– Ну да. Мы пересекаемся на английском – ведь другой школы на острове нет.

Мама уставилась в свою кружку.

– Не все здесь остаются.

– Там полная стипендия, покрывает все расходы на обучение, – после паузы сказал Сеп.

– Ты знаешь, что не деньги меня волнуют, просто… школа-интернат? Ты же можешь доучиться здесь, а потом поступить в университет на материке. Все обзаводятся друзьями в университете.

– Прямо все?

Она вздохнула.

– Знаю, тебе пришлось нелегко, мой храбрый мальчик. И ты никогда не мог усидеть на месте. Поедешь в город, тебе там понравится. И не захочешь возвращаться.

Сеп терпеть не мог, когда мама подчёркивала его так называемую храбрость. Какая там храбрость, он просто терпел жизненные невзгоды – всё равно что восхищаться скалой, торчащей посреди прилива, будто у неё есть выбор. А главное, Сеп не хотел, чтобы ему приходилось проявлять стойкость, – он хотел жить легко, радостно, не прилагая особых усилий. Как все остальные.

– Может и не получиться, – сказал он.

– Знаю, сынок, знаю.

Мама снова поперчила яйцо, но не притронулась к пище. Повисшее молчание изредка нарушало шипение рации. Казалось, усилия мамы сдержать эмоции так же скручивают воздух, как сильные руки, выжимающие мокрую тряпку.

Сеп провёл пальцем по кнопкам плеера и посмотрел в кухонное окно. Морская гладь виднелась в просветах между верхушками деревьев, то исчезая, то появляясь снова, когда ветки трепал ветер. За водой простирался материк, бледное серо-зелёное пятно с лопастями ветряных мельниц, пересекающих линию горизонта. Город казался невидимкой, однако притягивал к себе окружающий пейзаж, как камень, продавливающий своим весом лист бумаги.

Сеп отнёс тарелки в раковину, собрал объедки салфеткой и спрятал ту в карман.

– Тебя подбросить? – спросила мама.

– Что?

– Подбросить тебя в школу?

– На полицейской машине? Спасибо, мне и так проблем хватает.

Мама улыбнулась, и Сеп расслабился.

– Хочешь, высажу за углом…

– Всё нормально. Доеду на скейтборде.

– Ты же знаешь, как я не люблю, что ты на нём гоняешь.

– Так купи мне мопед, – предложил Сеп, доставая из холодильника сэндвичи.

Мама закатила глаза.

– Ну почему бы тебе хотя бы на велосипеде не поехать?

Сеп вспомнил свой старый жёлтый «чоппер», покрытый ржавчиной, словно пятнами экземы, и заплетённый четырёхлетним слоем паутины.

– Нет. – Он подхватил рюкзак.

– И не смей лису прикармливать! – крикнула вслед мама.

Хлопнула дверь. Утреннее солнце ещё не прогрело кости острова, и воздух оставался холодным. Сеп почувствовал, как тот овеял лицо свежим морозным дыханием, и потёр руки.