— И с моего урока тоже?
— И с вашего, ага, — он ухмыльнулся. — Так что? Будете меня слушать? Мы отчаливаем прямо сейчас!
Восьмиклашки зашептались, обсуждая музыкальные достоинства озвученной группы. Юрий хотел было отправить Семёна (вместе с его ухмыляющейся рожей) к завучу, но в последний момент решил, что до пункта назначения тот, конечно, не доберётся.
Юрий, бросив ученикам: «Читаем параграф сорок три», двинулся к двери. Два десятка пар глаз наблюдали за ним, улыбка Семёна становилась всё шире, будто грозя проглотить плывущую к нему рыбину с потрохами — она ширилась ровно до того момента, пока крепкие пальцы не сомкнулись на его ухе.
— Ай, Юрь Фёдорыч, больно! Так вот вы как, да? А я ни в чём не виноват, я только в туалет отпросился.
— У меня тут полный класс свидетелей, слышавших, как ты обещал смыться с моего урока.
Юрий заглянул через плечо этой волосатой жердине, но никого не увидел. До него донёсся топот ног по лестнице — товарищи Семёна с позором дезертировали.
— Полный вперёд! — скомандовал Юрий. — Курс на кабинет завуча. Василина Васильевна будет рада новому рабу. Как раз давеча искала у меня провинившихся для садово-огородных работ.
На лице мальчишки появилось неуверенное, щенячье выражение.
— Мне неудобно, задом-то.
— А придётся.
Посреди тёмного пустого коридора Юрий выпустил чужое ухо. Ткнул пальцем в щуплую грудь.
— Рассказывай, что ты там вспомнил.
— А вы меня отпустите?
— Сейчас отпущу. Если на уроке тебя и твоих дружков не увижу, поставлю «кол». Он, знаешь ли, похож на гитарный гриф.
Нагловатое выражение вернулось на лицо подростка. Он вытер натёкшие в ямочку над верхней губой сопли.
— А вы не ставьте! Мои сведения горячи, как пирожки у мамули. Если будем здесь стоять и трепаться, могут и остыть.
Заметив, что рука преподавателя вновь начала манёвр по направлению к многострадальному уху, Семён замахал руками.
— Хорошо-хорошо! Значит, слушайте: я тут написал деду своему депешу.
— Письмо, что ли, написал?
— Да нет же! Дед у меня двинутый на новых технологиях, со смартфоном в огород ходит, поняли, да? Он при Союзе матёрым электронщиком был, а как на пенсию вышел, так уехал в гребеня, в земле ковыряться. Но к технике, скажу я вам, не охладел! Первый побежал в магазин за компьютером, а теперь и планшет у него, и айфон.
— Давай ближе к делу.
Юрий огляделся. Никого. Тусклые люминесцентные лампы гудели над головой. Он чувствовал себя как герой второсортного кино, который больше всего боялся не пистолета в руках у бандита, а пальца на телевизионном пульте. Переключит или нет?..
— Ну вот, он и написал: «Не изволь беспокоиться, внучок, есть у нас один такой город». Около сотни километров, но это считай что рядом. Называется — Кунгельв.
Точно, Кунгельв, — подумал Юрий.
Тем не менее, он дослушал Семёна до конца. У того загорелись глаза.
— Это город-призрак, прикиньте! Ну, дед так говорит. Там живёт всего несколько тысяч человек, наверное, потому, что зимой туда разве что на вездеходе и доберёшься. Да и делать там нечего. Старые дома, ни одного завода, сплошное культурное наследие, а вокруг — болота да тайга. Оно, конечно, тоже хорошо, но одними барельефами сыт не будешь!
Он передёрнул плечами, сказал, будто самому себе:
— Там всё, наверное, уже рушиться начало. Рушиться, да гнить… заживо.
Видно, были бы деньги да свободное время, парень прямо сейчас прыгнул бы на электричку, чтобы посмотреть на настоящий город-призрак.
— Свободен, — сказал Юрий.
— Правда? — просиял Семён.
— Всё, что касается моего урока, остаётся в силе. И всех прочих тоже. У тебя есть все шансы досадить самым нелюбимым учителям, явив свой прекрасный лик на их предмете.
Последнее слово ещё не успело сорваться с губ, а мальчишка уже растворился на лестнице.
— Бросьте, вы классный! — крикнул он напоследок.
Из другого крыла доносились голоса первоклашек, что хором повторяли что-то за учительницей — судя по голосу, Юлечкой Морозовой, блондинкой, к которой клеились все без исключения ветераны преподавательского состава. Юрий подумал о дожде, барабанящим по гниющим крышам, о заброшенных квартирах, и ему показалось, что перила шевелятся в траурном свете облачного полудня, изгибаются, как ниточки чернил в стакане с водой.
Он вернулся в класс.
5
Чем же всё-таки захватывает образ города на берегу озера, города, который покинула большая часть жителей и куда даже градоправитель, наверное, наведывается раз в полгода только чтобы оценить удручающую статистику и отбыть восвояси? И чем Алёнку захватила история того парня, сочинённая буквально на коленке? Неужели она и в самом деле готова поверить? На перемене Юра снова откроет ноутбук и задаст пару вопросов подмигивающей строчке поисковика. Шансы, что она окажется более осведомленной, чем дедуля Семёна невелики, но всё же…
Найти блог оказалось так же непросто, как научиться печатать с закрытыми глазами. После двадцати минут поисков Юра, с досадой поглядев на потолок, попробовал набрать фразу «выдумка оседает в умах людей куда лучше реальности». «Гугл» показал ему фотографии тропинки, бегущей через лес, нескольких голубей, купающихся в грязной луже, причём у одного отсутствовала половина клюва. Он вспомнил, как жена когда-то гадала по картинкам в интернете. Принцип этой игры оставался для Хоря загадкой, но память сохранила, как внимательно она изучала результат, как отбирала три изображения и сохраняла их в особенную папку. Во всём этом процессе была какая-то мистика. Картинки большей частью казались безобидными, но Алёну они приводили в такое волнение, будто из звёзд на небе вдруг сложилось её имя.
«Возможно, ей просто не хватает больших доисторических рыбин в потоках мутной воды, по которой плывёт наше каноэ, — рассеяно думал он. — А может, жена и вправду водит близкое знакомство с обитателями какого-нибудь тайного мира».
Так или иначе, в Кунгельве не было ничего удивительного. Только усталость. Власти пытались привлечь новых жителей обещанием тихой и беззаботной старости с природой (Юрий разыскал сканы брошюр, и там было написано: «Наше озеро самое чистое среди всех, находящихся в городской черте»; брошюры были датированы концом прошлого века), но строения на фотографиях выглядели головоломками, над которыми чахли заключённые в камере для привилегированных господ в Кастельхольме. В этих склепах можно было сгнить заживо в ожидании участкового врача или испустить дух, сидя верхом на чемодане и наблюдая старинные часы на перроне. Отличительная черта русских городов-осколков — всеобщая, всепоглощающая мрачность. И Хорь, читая буклет, не верил не единому слову.
Что могло бы удержать тебя в таком месте, безымянный горожанин? — думал он, рассматривая фотографии и читая скупые заметки. Не отдавая себе отчёта, Юра беседовал с Валентином.
Мужчина вдруг ощутил неприятный холод внизу живота и в промежности. Город посылал ему сигналы. Он был… необычно живым в сознании Юры, стремился к нему, поставив на колёса все свои здания и запрудив ими шоссе и даже просёлочные дороги. На какой-то миг время перестало иметь всякое значение, и этот миг вдруг обернулся добрым часом. Пока Хорь пялился в пространство, встречаясь глазами с давно умершими людьми, столпившимися по ту сторону висящих на стене рамок, сумерки потекли по стёклам густым вечером. Ветер усиливался; того и гляди хлынет дождь. Юрий расстегнул на рубашке верхнюю пуговицу: жарко, как же жарко! Словно под этой проклятой школой сами черти развели огонь, немного запутавшись в часовых поясах, и поджаривают вместо противной крикливой малышни и двоечников-матершинников одинокого учителя. Пахло куревом, голоса старшеклассников едва слышны, будто кто-то сгрёб их из-под окон и посадил в банку.
Что мне там делать? — сказал себе Юрий, облизав пересохшие губы. — Бред…
Странное чувство не покидало его до самого порога квартиры. Юра никогда не верил в знаки судьбы, а счастливые совпадения считал случайностью. Но сейчас просто не мог отделаться от ощущения, что один из меловых рисунков на асфальте у подъезда, на которые наступил утром, теперь следует за ним по пятам, наточив нож.
Сесть бы в свой старенький «Хёндай», любимца дворовых котов (бывало, вернувшись с работы пораньше или забежав на обед, мужчина обнаруживал до пяти особей, греющихся на капоте и крыше), и уехать прочь.
Только сначала проверить масло и подкачать шины, — напомнил себе Юра, благодаря этой простой мысли вернувшись к реальности.
Придя домой (на часах было почти девять), Юра нашёл жену уткнувшейся в подушку. Она даже не переоделась, придя с работы, только распустила пояс блузки да скинула туфли. Из причёски выбилось несколько прядей; они выглядели как струйки крови. Кровать, никем не убранная с утра, похожа на распускающийся бутон белой розы.
— Что случилось? — шепнул он, дотронувшись до её плеча.
Молчание. Алёнка дрыхла без задних ног.
Ей просто нужно отдохнуть, — подумал он. Пошёл на кухню, чтобы заварить большой чайник чая — такой, чтобы хватило на всю ночь. Несмотря на пренебрежительное отношение к всякого рода мистическим штукам, Юра будто предвидел, что, проснувшись через час с небольшим, жена усядется за компьютер и будет водить воспалёнными глазами по строчкам до самого утра.
Блог на livejournal.com. 14 апреля, 18:12. О том, где я всё-таки нахожусь.
…Я выспался днём и немного заставил голову работать. Постараюсь сделать этот вечер максимально продуктивным.
Итак, первый и самый насущный вопрос: как долго я смогу протянуть?
У меня есть кое-какие запасы еды… да, звучит странно для человека, который предпочитает вечером спустить в мусоропровод кусок сыра, забытый утром на кухонном столе. Ну, кроме картошки. Её я просто очень люблю. Это, если можно так сказать, запасы на чёрный день. Итак, прямо сейчас у меня в наличии:
— Банка тушёнки говяжьей, 400 грамм, 10 штук.
— Картошка сырая, в кожуре, 12 килограмм.
— Морковь корнеплод, 4 килограмма.
— Крупа гречневая, трёхлетней давности, 5 килограмм.
— Сахар, также 5 килограмм.
— Два больших пакета с удобрениями для моих растений. Не уверен, что их можно есть, хотя колумнея, декоративный перец и аглаонема после подкормки прут как на дрожжах.
С водой проблем нет — она течёт из крана. Когда совсем невмоготу, я иду в санузел и включаю везде воду. Просто сажусь на край ванны, положив подбородок на край раковины, смотрю и слушаю. Гул в трубах, звук слива, совершенство форм и кристальная чистота струи позволяет мне на время прийти в себя. Я чувствую, что всё ещё являюсь частью цивилизации.
Покажите мне того, кто сможет принести мне за воду счёт — я его расцелую.
У меня кончились сигареты. Все эти дни я пытался вести себя как мужик и ничего не писал об этом, но я едва сдерживаюсь, чтобы не разбить голову о то же стекло. Выгреб из пепельницы и докурил бычки — зная, что рано или поздно праздник завершится грандиозным похмельем. С некоторых пор стал замечать тут и там, на полу и на мебели, кучки пепла. Я курю исключительно на кухне, но, наверное, он остаётся на рукавах рубашки и на штанах.
Не хочу подводить итоги и что-то подсчитывать. Почему-то кажется, что умру я не от голода… скорее уж это будет тотальное и окончательное безумие.
Наведя шороху на продуктовых полках в чулане, я отправился исследовать квартиру. Представьте себя в моём положении и попробуйте как-нибудь на досуге. Сделаете массу незабываемых открытий. Всё вокруг иллюзорно — не в том смысле, что вы сможете гулять сквозь стены или что-то подобное, а в том, что господин своих вещей, властелин личного пространства может превратиться в скулящий где-нибудь в тенях за диванной спинкой комок ужаса. Нужно лишь проявить немного внимания.
Мне было некуда деваться, нечего делать. Так что это внимание я проявил.
Начал я с большой комнаты. Это помещение в пятнадцать квадратных метров, вытянутое, словно его раскатали скалкой. Просторное окно выходит в захламленный внутренний двор, где куцые деревца борются за жизнь с остовами советских автомобилей. Ещё вчера у меня появилась надежда, что кто-то из соседнего дома или просто какой-нибудь прохожий сможет меня увидеть. Поэтому я весь день проторчал у окна, принимаясь отчаянно махать руками, когда в поле зрения попадал кто-то из соседей по двору.
Купив эту квартиру (вместе с мебелью, гаражом-ракушкой и кучей рухляди в кладовой), я оставил всё как есть. Для бедного уборщика обставить с нуля новое жильё — невыполнимая задача, даже если учесть, что у меня осталась сдача после продажи квартиры в крупном городе. Обещаю тебе, читатель, если я не выберусь отсюда, последним постом в этом журнале я поведаю, где именно в квартире припрятаны деньги, чтобы ты, не дай Бог, не попортил мне подушки.
Так что выбор был невелик. Либо всё выбросить и спать на матрасе посреди огромной пустоты, либо довольствоваться тем, что есть.
Хотя…
Почему я оправдываюсь?
Мне просто не хотелось ничего менять. На момент совершения сделки я даже не удосужился выяснить, кто жил здесь до меня.
Риелтор, от которой я получил ключи и все сопутствующие документы, сказала, что здесь обитало какое-то семейство. Известная история: родители умерли, а дочери, должно быть, разъехались кто куда. Кажется, в тот момент риелтор больше всего алкала лекарства от жизненных неурядиц: глаза были отчаянно-мутны, изо рта несло так, словно там скончалась дворняжка. «Вообще-то я работаю в Выборге, — сказала она. — Но профессиональные интересы нашей… э… компании распространяются даже на аренду котлов в аду. Приехала поездом, чтобы встретиться с вами. Через два часа обратный, а мне нужно ещё заскочить в «Горилку». Терпеть не могу поезда».
Я волен был избавиться от всего, начиная с раритетной ванны на львиных лапах и кончая личными фотографиями, письмами и рецептами от терапевта.
Я не был приверженцем «новой жизни с чистого листа». Если в квартире до меня кто-то жил — что ж, пускай, его вещи мне не мешают. Нарушив заповедь о сапожнике без сапог, я вытер везде пыль, выровнял покосившиеся фотографии (обнаружив на стенах под ними тёмные пятна: снимки висели на своих местах целую вечность), подклеил кое-где отставшие обои. Сейчас это ощущение притупилось, но тогда я думал, что люди, которые здесь жили, по меньшей мере… необычны.
Наверное, ничего странного в них не было. Просто я не имел счастья находиться в настоящей семье. Мои родители хоть и жили вместе, но были элементами совершенно разных углов в таблице Менделеева, отказываясь вступать в реакцию даже для того, чтобы выработать ДОМАШНИЙ УЮТ. Здесь же, судя по многочисленным фотографиям, бывшая хозяйка и её муж были отчаянно близки. Почти как сиамские близнецы. Они как будто вышли на минуту, скажем, прогуляться в ближайшем сквере, и уже никогда не вернулись. В шкафах висела одежда: женская и мужская в одной комнате, детская в другой. Через спинку стула небрежно переброшена жилетка с геометрическими узорами, которую, кстати, я теперь надеваю, когда решаю проветриться и сходить по приглашению городского главы вместе с остальными воинами кирпича, цемента и канализационных труб, на какое-нибудь мероприятие.
Собранный на треть пазл на журнальном столике. Пять зубных щёток в ванной — это не считая дюжины более старых в коробочке для всяких мелочей, вроде обмылков и оторвавшихся крючков. Несколько стульев, задвинутых под стол на высоких ножках. Герань, павшая смертью храбрых в борьбе с засухой, в большом горшке на окне. Позже я поменял её на живой экземпляр (с этого и началось моё увлечение домашними растениями). Коробка с недоеденными конфетами, твёрдыми, как речные камешки. Кружка с засохшим кофе. Так не умирают и не переезжают. Так уходят погулять.
Первые несколько дней меня мучили кошмары. Казалось, в замке вот-вот заворочается ключ, прежние хозяева как ни в чём не бывало начнут вытирать ноги о коврик перед дверью. Я привык жить в переносном смысле не снимая с головы шапку, готовый в любой момент покинуть помещение, и только по прошествии первого года струны, натянутые где-то глубоко внутри, начали наконец расслабляться. Со временем я почти сроднился с людьми на фотографиях, не раз ловя себя на том, что называю их про себя мамой и папой, а девочек — просто сёстрами.
Кто-то из вас сейчас наверняка покрутит пальцем у виска, но до недр комода я добрался только теперь. Сегодня, в 13:12, я вооружился щёточкой от пыли и начал по одной выдвигать полки, начиная с верхней.
Все вещи, которые приехали со мной в двух чемоданах, разместились в стенном шкафу, а под носки и трусы я приспособил картонную коробку из-под микроволновки. Чтобы поместился компьютер, я на восемь сантиметров сдвинул к краю письменного стола пенал с ручками и карандашами, и на пять сантиметров к стене — кипу журналов по практическому садоводству и стоящую на ней медную фигурку барашка, взбирающегося по крутому склону. Да, я и правда жил как в гостях. Я уже писал. Теперь-то поверили?