Так часто бывает, я не могу себя контролировать. Сегодня полнолуние, как не вовремя. О, эта злая жизнь! Отвлекись, подумай о другом, о жарком солнце Тосканы, бескрайних берегах, пустыне Мохаве, да, о чем угодно – только не о крови, подумай о своём отце, о Дэмиана, который бросил тебя, о том «как суп в котле, кипит вода в морях».
Это помогает отвлечься. Я отвернулась и побежала к дому и стала кулаками бить в дверь. Эдриан меня впустил, удивившись, что его дочь делает за домом.
– Никаких вопросов! Я вооружена и очень опасна, – я завернула за угол и тут же кинула вниз к Докери. Он открыл дверь, изумившись, что я пожаловала.
Я знала, что мои неконтролируемые приступы, которые уносят меня на бензендриновой лодке в сомнительное путешествие, должны закончится. Я уверена, что «молодой и очень перспективный врач» мне поможет:
– Научи меня справляться с жаждой. Ты – единственный, кто может помочь мне в этом деле.
Докери поднял палец вверх и подошёл к своему столу, он достал листок и протянул мне.
– Я занят сейчас. Освобожусь скоро.
О, нет! Только не руководство пользователя! Мне нужна простая человеческая беседа, я просто устала страдать, быть всегда злой, одинокой, серьёзной, смешной, но всегда – голодной. Люди никак не рождаются злыми. Среда делает из них монстров. Что же стало с Дэмианом, каким он был прекрасным человеком, горящим надеждой.
Но всё подвержено гнили. Он был таким живым, что казался мертвым, ибо в этой жизни не было ничего такого, что цепляло и горело. Все выглядело мертвым гнилым, все было сама гниль. Он сгнил только, появившись на свет из чрева своей матери. Он вылез не жить, а истлевать жизнью, силы его покидали, и он уцепился за мня. Я не могла его спасти, ибо мне бы пришлось отдать ему свою жизнь.
Дэмиен любезно зазывал меня на вечер в ресторан одноногих девиц лёгкого поведения, где они одевались лучше, чем я. Мы бы слушали, пьянели от темноты и скуки ожидания, потом мне пришлось испариться, так как я перестала нравиться себе, а значит и другим. Я бы попросила не провожать меня, а сама бежала стремглав, лишь бы он не ухлестнул вслед. Я была слишком зрячей, поэтому и слепой. Я видела все его пороки, потому и боялась и его и видела его отражение в себя. Он был похож на меня, он нес боль в себе и опускал ее на мои плечи, только открыв рот. Я была атлантом, водрузившей на своих плечах весь груз его страданий. Моя жизнь стала темнее самой черной ночи в сахаре. Я была похожа на призрак, мечущегося за живым. Я перестала спать, пить и есть.
Одна мысль о нем была маленькой смертью для меня. Я была бременем для Армии Спасения, я забрала всю его боль и теперь кровоточила ей заново. Я любила его сильнее, крепче и, невозможность наших отношений всё чаще вырисовывалась. Это убило меня. Я нашла гроб и уснула в нем вечным сном. Меня не беспокоили ни мертвые снизу, ни люди, шумные, сверху. Я была здорова, а потому и очень больна. Я вдруг понимаю, что мне нужна эта правда, что мне надоело питаться иллюзиями. Нужно находить спасение в чем-то более разумном и великом. Например, в Уильяме…
– Зачем убили девочек? Нельзя убивать детей…
Выпив крови, я начала бредить. Меня некому было проводить наверх, так что пришлось залечь на кожаном диване на кухне. Эдриан подошел и сей на самый край дивана.
– Ты меня опять не послушала, – начал Эдриан.
– А ты опять не сказал самое важное. Я жива, я рядом с тобой, папочка, меня незачем ругать.
Эдриан ухмыльнулся и прикрыл глаза.
– Ты слишком самонадеянная. Кто тебя такой воспитал?!
Риторический вопрос не требовал ответа. Меня воспитала жизнь, косвенное влияние, конечно же, было со стороны мамы. Она умерла, вернее её убили. А убийцу не поймали, я шла его и приняла, таким какой он есть. Когда умирает самое любимое – невольно понимаешь, что жизнь в конце концов театральная пьеса несостоявшегося писателя, с драмами, великими трагедиями, поисками себя, смысла жизни, а впрочем – мы сами наполняем свою жизнь: кто дерьмом, кто золотом. Выбор иногда свободен от обстоятельств, в которых ты застряла. Я выбираю покой и меньше перестрелок. Чувствую прилив жажды, в такие минуты хочется одного и Докери со своей заметкой всё же чертовски прав. Пишет он ужасно скучно, так подробно. Хоть иди и получай патент! Потом на Нобелевскую премию выдвинут, сам не узнаешь!
Глава 7. Боль приходит не одна
Докери всё очень высокомерный, да ещё и сноб. И с характером проблемы, сидит у себя, работает, а мы с Эдрианом наверху. «Как будто он утратил признаки существования», – задумался папочка. И это чистая правда! Мы скорее походим на здешних мертвецов, чем он. Кровавая ночь прошла без особых происшествий, правда, сожгли трейлер чей-то. Сектанты, наркоманы, маньяки – чем только не полон наш городок. А ещё и нечисть под боком, люди покидают его, в школу дети не ходят. Я боюсь, что и нас скоро выгонят, т.к. губернатор не потерпит нашествия вампиров.
Я сходила в супермаркет как раз в 8 часов вечера. Потом решила поужинать, голосуя на дороге. Я должна найти одного насильника, так что я снимаю жакет и остаюсь в одном топе. Этим я увеличиваю шансы привлечь не только того, кого мне нужно, но ещё и пьяных школьников.
У меня сегодня не по расписанию. Я знаю, что нужно вносить коррективы в мой ежедневник. Вряд ли Док одобрит. Эдриан меня поругает и опять будет зачитывать вампирский устав. И тут я вижу его зеленую легковушку. Я в неистовстве: махаю руками и прошусь остановиться.
Мужчина странно посмотрел на меня. Глаза его сверкнули неестественным блеском, так моги смотреть только сумасшедший. Он был худым, некрасивым, средних лет, в грязной засаленной одежде, потому что работал в автомастерской. Я знала его, и теперь он попался с поличным.
– У меня на вас только 30 минут, к сожалению. Пятнадцать из которых я высасываю вашу кровь, а остальные пятнадцать избавляюсь от вашего трупа. Весьма мило, да? Папа не доволен моим временем. Он все делает гораздо быстрее. Думаете, за сколько времени я смогу разделаться с вами? И не отвечайте. Люди не точны. Вы мне нравитесь, – я порочно подмигнула ему.
Он посмотрел на меня, как на тронутую. Я опередила его мысль и уже залезла в машину, с невероятной быстротой оказавшись внутри.
– Привет! – я дьявольски улыбнулась. – Пристегнулись? Супер!
Вивьен готова была нанести смертельный удар, последний раз посмотрела на этого насильника, которого не раз встречала в парке или на машине в городе. Он, как и я, вампирша, выслеживаем с глубоким трудом жертв, корпим над своей конфиденциальностью, заметаем следы. В эту минуту она поняла, как мы похожи в этом и только одно нас отличает.
Мне удалось резко стукнуть по виску, и человек потерял сознание. Я ждала этого звука оглушительного удара и даже засмеялась, как будто вышла из Чистилища. Я проговорила вслух:
– В точку! Как говорит мой отец, первый удар – решающий удар. Он бы еще мне добавил: "Хороший и весьма меткий джэб".
Вдруг меня затрясло. Я отшатнулась от дороги. Всё поплыло, пространство-время лопнуло, и я понеслась в хребтах безумия внутрь себя. «Что мне подсыпали! Мне жутко плохо! – вертелось в моей голове».
Я отшатнулась от него и упала навзничь, вывалившись из машины. Я точно поняла, что они дали ему лекарство, отраву для обычных вампиров. Я ползла по обочине, вся в грязи, с непонятным чувством потери пространства в голове, полнейшей дереализацией.
– Это она! – я услышала крики и лай собак.
Меня осветили фонарём, потом что-то тяжёлое упало на голову, и я больше ничего не могла сделать. Ноги и руки не слушались, похоже я слишком долго падала в кротовую нору.
Первой пришло не моё сознание, а боль, она вцепилась в мои внутренности. Я обнаружила себя лежащей на полу в каком-то неописуемо тёмном месте. Руки и ноги были связаны цепями и всё это было приковано к чему-то. Я дернулась и закричала от боли, упав на что-то очень и очень острое. Капкан! Он схватил моё бедро и вонзился в мягкие ткани, проткнув ногу чуть не пополам. Из тьмы вышел кто-то, я увидела дым сигареты и огонёк, который приближался ко мне.
– Давно тебя хотели поймать.
Я не могла различить голос. Голос, вылезший из тьмы и давший о себе знать, опять замолк. Я лежала, извиваясь, как червяк, скованная цепями и иглами. Человек приблизился и нагнулся, я не могла повернуть голову, чтобы узнать.
– Я знаю, кто вы? – зашептала я.
– Боюсь, что нет. Мы долго тебя искали, следили. Ты нужна нам живой, чтобы поплатиться за свои грехи. Все вампиры вашего проклятого округа узнают об этом.
Инквизиторы…Почему я никогда никому не верю? Почему всё плохое должно упасть на меня и забрать в свой страшный водоворот событий? Может я в страшном сне. И тут я поняла, что конец. Всё! Точка! Меня сжарят заживо, а так и не увижу Париж, не прогуляюсь по улочкам Монмартра, не сниму свой фильм, не попрошу прощения у папы…всё это умрёт вместе со мной, и я лишь буду сгустком энергии в этой Вселенной. Надо бороться за себя и свою жизнь. Всегда не сдаваться, быть сильнее врагов, сильнее подлецов и лжецов. Нет, папа меня обязательно ищет. Он не бросит просто так. Я глупая и тупая девчонка, а он папа. Я не знаю, сколько пролежала: час, два, а, может, так целый день.
–Убив меня, вы ничего не добьётесь. Вампиры там и будут жить. Я чувствую, как от вас несёт…человеком, – пролепетала я.
– Ты думаешь, деточка, среди нас нет кротов? Нет вампиров, завербованных людьми? У нас бензин на готове. И видеокамера. Сейчас включим свет и начнём.
Чувствую тошноту и боль, словно все мои внутренности перемешали. Потом их вылила на сковородку и приготовили. Меня вырвало еще до того, как родилась, я почувствовала небывалую тошноту еще в утробе матери. Я через ее кости осознала, что этот мир невыносим. Он злой, был злым и останется таким же с дикими, горящими от ненависти и садизма людьми. Я прикрываю глаза и готовлюсь принять смерть, такой, какая она есть. Вдруг меня тошнит и вылезает темно-красная жижа. Человека отшатывает от омерзения. Я смеюсь и всё. Пустота.
Меня вырывают с неимоверной силой, и я лечу сквозь Вселенною. Полёт мой длится веками, и имя ему «смерть».
Я слышала об этой организации, я их зову попросту инквизиторы. Я, как бабочка, подлетевшая к огню слишком близко, упала в их сети. Мне очень жаль, что все страдания на мою долю. Я хочу убить язву общества, а они собираются и выслеживают меня, чтобы опорочить доброе имя. Я уверена, что так нельзя поступать. Мне не везёт с рождения.
Глава 8. Доверься мне, я хирург
Я поняла эту истину жизни слишком поздно, когда, меня прибитую к дереву, отдирали с гвоздями, когда я не могла рыдать, и слезы текли бурыми потоками, а я немощно хваталась за все живое руками. Я поняла то, что в этом мире существует только семья. И ничего нет важнее семьи. Меня словно молнией осенило, пробило каждую клеточку моего тела; и ничего не могло быть иначе важного, чем семья, чем те люди, которые будут с тобой до последнего, до точки, до самого страшного суда ты будешь смотреть на них и находить себя.
Я плакала и скребла сырую землю, поражаясь этой страшной и одновременно пронзающей истине. Эдриан тоже плакал, не догадываясь, что я плачу не от боли, а от удара истины.
Яркий свет, как при рождении, освещает моё лицо, я жмурюсь, испытывая неимоверные страдания. Глаза в безумии не могут отвертеться от света, это необратимость, внутренний коллапс, я не могу пошевелить конечностями, меня сдавливает этим чувством. Где я? Я привязана? Что со мной сделали эти мерзавцы? Я не могу произнести ни слова, но это не сонный паралич, а кошмар наяву. И вдруг я пробуждаюсь. От сильного толчка, я падаю навзничь и что-то сотрясается и рвётся, и гремит, и зудит. И да: я чувствую боль. Мой крик, вырванный из самой глубины души, сотряс эти стены. Я услышала топот и ропот. Вдруг кто-то потащил меня опять наверх. Однако я ничего не могу различить белый свет и размытые мрачные тени.
– Деточка, деточка… – я понимаю, я различаю голос Эдриана.
Он о чём-то спрашивает Докери. Я понимаю, что Уильям и есть это белое пятно. Тот машет руками и что-то громко говорит.
– Я жива… – медленно шепчу я, чувствуя, что Эйди не понимает.
Потом провал. Опять полнейшая темнота. Я проплываю по пустыне разума, вспоминая все свои грехи, всю боль, которая так сильно сдавливала мои внутренности вдруг она потекла. Я парила над небом и видела множества лиц, знала их, их угнетала скорбь и коробило отчаяние. Одно из них так сильно напомнило мне одну женщину, что я решила остановиться. И имя её было «мама». Она отказывалась смотреть на меня, потому что вместо рук у меня выросли щупальца. Я махала ими как ластами и пыталась задеть за живое, но всё провалилось внутрь. У меня было второе пробуждение.
Докери стоял надо мной и медленно, но настойчиво повторял моё имя. Я ответила на его призыв пробудиться. Но опять не могла пошевелить ни руками, ни ногами.
– Не волнуйся: ты привязана, чтобы опять не свалиться, – его голос, как молот, обрушивался лавиной на мою голову.
– Как я?
– Вполне жива, Вивьен. Колото-резаные ранения в области… – я не понимала о чём он говорит, я просто отключилась. И смотрела в одну точку, а голос всё гудел и гудел…
– Хватит…я хочу крови.
– Я тебе давал кровь, – произнёс он твердым тоном.
– Ещё…не могу…
– Вивьен, надо терпеть. Если я тебе дам большую дозу крови, то, боюсь, что мои швы и вся работа испортится. Где у тебя болит?
– В бедре…как гвоздь. Ослабь жгут.
– Приму к сведению, – он что-то записал, – А ещё где?
– Рука…
Я опять провалилась в сон, попав на чёрный парад несбывшихся надежд и мечтаний. Сны были такими реальными и неотвратимыми, цветными и черно-белыми, что я пускалась в удивительно путешествие по долам своего разума и наступающего безумия. Я полностью доверяла Уильяму, я верила, что он знает, что делает. Но сознание моё ошибки, того что я попалась в руки карателями, не давало мне покоя.
С кем не бывает…Со мной этого не могло быть, я пренебрегла всеми правилами, чувствовала, что за мной следят, потому что я – то гремящее звено боя против них. Что подумает Монтгомэри? Я же приняла удар на себя, но меня, как я понимаю, спасли или меня просто отказались убивать. Мне сейчас было не до тяжелых измышлений о сущности бытия.
Я просто хотела залечить раны, как раненое животное, найти безопасный угол. В меня раньше стреляли, протыкали ножами, но я уклонялась, а сейчас все так и разорвало моё бедное тело, измученное и посиневшее.
Я просыпалась, принимала кровь и засыпала, я чувствовала подле себя Эдриана, Докери и по отдельности. Они говорили со мной так ласково, будто я имею цену. А что было то?
Из записей этого происшествия:
– Докери, неси её в машину, – закричал Эдриан, сняв свою куртку и положив на дочь, – Я должен убить этих мерзавцев.
Её втащили в лабораторную. Докери рукой всё смахнул со своего рабочего стола и уложил её на свою операционную. Он достал шланг с водой, и направил холодную струю на её тело, испачканное кровью и сажей.
– Ножницы! – закричал он Эдриану. С виду спокойный и безмятежный, сейчас он выглядел на пределе своих сил и возможностей.
– Можете, выйти!
– Я могу помочь … – растерянно произнёс Эдриан.
– Пожалуйста, выйдите. Она в полу сознании. Вы должны охранять дом!
Эдриан послушно вышел, Докери моментально ножницами разрезал на ней всю одежду и обмыл струей воды. Он отвернулся и подготовил все инструменты, какие только у него были. «Вспомни, чему тебя учили, – произнёс он себе вслух».
Всё же эту боль не просто так забыть. Я могла просыпаться и не впадать в беспамятство. Даже я прогнала Дэмиана, который хотел проверить, как я. А как же я? Лежу, укутанная столетними простынями на операционном столе, принимаю по часам дурную кровь, плачу и гневаюсь на злой рок. Я в порядке, но мне очень больно.
– Сколько я у тебя? Док?
Я теперь стала звать его коротко и просто «Док», созвучно с фамилией и подходит по роду занятий. Он принял это прозвище.
– Неделю, – спокойно ответил док, – и пять часов 30 минут. Раны ещё не зажили, потому ты лежишь завернутой в специальную жидкость. Я над ней работал ещё в университете.
– Так ты всегда хотел быть на стороне нас, вампиров.
– Я хотел облегчить несправедливость, – Докери отошел от меня.
– Можно встать?
– Нет, – сухо ответил он.
– Я буду жить у тебя эту неделю? Месяц?
Вивьен заплакала, и никто не мог ни увидеть, ни услышать её стоны. Гадкое чувство было накануне, перед смертью, я чувствовала её костями, а сейчас – пустота, выедающая все внутренности, как червь. Папа приносил мне плеер, книги, Докери существовал рядом в маленькой комнате, а я сидела, читала, чувствовала себя похороненной заживо. Меня пока не ругали и это хорошо хоть. Папа даже успел написать мне записку, что спрашивает, а не уехать нам на мою родину, остров Мэн. Я ответила, что пока не надо.