Евгений был в полнейшем шоке от услышанного. Сам лично он, конечно, никакого хлопка не слышал, да и не мог услышать, так как расстояние было слишком большим. Но…ему было не просто жутко, но и невозможно поверить в это. Если сказать, что самые ужасные мысли овладели его душой, значит, не сказать ничего. Эти мысли были даже не ужасные, они были какие-то отчуждённые, какие-то атрофированные, какие-то бестолковые. О чём он думал в те мгновения?
«Неужели это Настя? Нет, не может быть? Не должно быть. Она ещё не смогла подойти на такое близкое расстояние».
Но Евгений прекрасно понимал, что это всего лишь успокоительные отговорки. Вероятность того, что это именно Настя составляет 99,99%. Кто же другой может оказаться в глухом болотистом лесу именно в это время? А, хотя? Евгений упорно перебирал все варианты, и здесь его буквально пронзила оригинальная мысль:
«А солдат, да, тот самый солдат, которого видела Настя? Если отбросить все эти фантастические предположения, то ведь и он, что вполне вероятно, мог оказаться в это время на том самом месте, откуда поисковики слышали странный хлопок, напоминающий взрыв».
Теперь Евгений словно очнулся от странного сна и быстро набрал номер Артёма:
«Слушай меня внимательно Артём. Быстро идите вместе с Кокшаровым к месту предполагаемого хлопка строго на юго-запад. Только не бегите, смотрите под ноги. Полтора километра быстрым шагом вы вполне можете пройти за пятнадцать – двадцать минут. Когда обнаружите это место, сразу сообщите мне, что вы там увидели. Только, умоляю вас, не затягивайте. Возьмите с собой все медикаменты, которые у нас есть в наличии. Бинтов побольше возьмите. Отправляйтесь туда сейчас же, не волыньте. Понимаете, что дело очень серьёзное. Повторяю ещё раз, как что узнаете, сразу же связывайтесь со мной, какова бы страшная правда ни была».
«Зачем я это сказал? Не стоило бы говорить эту заключительную фразу». Здесь Евгений, никогда не верящий ни в какие приметы, сплюнул три раза через левое плечо и, подойдя к ближайшему дереву, постучал об его ствол три раза.
Теперь Евгению было уже не до холмика, на который указала Настя. Он напряжённо ждал, часто поглядывая на свои абсолютно точные командирские часы. Время для него шло слишком медленно. Он прикинул, что ребята ещё только двинутся с дороги к предполагаемому месту взрыва минут через пять после их разговора. Действительно, они обязательно должны взять всё необходимое – санитарный пакет, немного продуктов, хороший металлоискатель, лопату и, не теряя больше ни секунды выйти в указанном направлении. Итак, прошло десять минут после их разговора,…прошло пятнадцать минут,…двадцать минут. Евгений прикинул, что если всё нормально, то через пять, максимум через десять минут, они должны, даже обязаны позвонить ему.
Евгений решил больше не смотреть на часы, чтобы лишний раз не переживать и стал напряжённо ждать, приготовившись к самому худшему. Затем нервы его не выдержали. Он расстелил почти на мокрой траве снятую с себя утеплённую мехом штормовку и, аккуратно положив рядом с собой сотовый телефон, подложив под голову смятый мешок, в который предполагалось складывать находки, улёгся на промёрзлую землю, сразу закрыв глаза. Какая-то странная усталость овладела командиром поискового отряда. Когда он закрыл глаза, то увидел смотрящие пристальным взглядом на него светло-голубые, почему-то искрящиеся глаза Насти. Её глаза, её напряжённый взгляд словно шептали ему:
«Ну, зачем, зачем вы отпустили меня одну, Евгений Николаевич? Я ведь совсем не ориентируюсь одна в лесу. А тут ещё кругом мины времён далёкой войны. Вы же сами предупреждали, что одной ходить по такому лесу опасно. Что же вы наделали, Евгений Николаевич? А вы ведь мне так нравились. И не только как командир отряда, но и просто как настоящий, смелый, решительный, бескорыстно преданный своему нелёгкому делу симпатичный мужчина, готовый в любую секунду прийти на выручку любому, независимо от ситуации. Как же вы могли подвести меня, ах, Евгений Николаевич, Евгений Николаевич, что же теперь будет и со мной, и с вами?»
Евгению в полусне показалось, что над ним действительно склонилась Настя, и он прошептал искусанными в кровь губами: «Настенька, где же ты сейчас?»
И в этот самый момент пронзительно зазвонил его мобильный телефон.
Глава 3
Деревенька (бывший старообрядческий скит), где в 1923 году родился Василий, располагалась далеко от железных и шоссейных дорог. Густые леса окружали со всех сторон деревню. Когда-то давно, может быть в XVII веке, когда произошёл церковный раскол, сюда, в эту глушь, бежали, скрываясь от официальных властей, первые старообрядцы. Ещё их называли раскольниками. А сами себя они именовали староверами.
Рядом с деревенькой стояла старинная деревянная крепость (раньше её называли – острог), ровесница раскола. Первых староверов было немного, поэтому они вполне вольготно проживали за стенами острога. Когда количество староверов постепенно выросло, в остроге им стало тесновато, поэтому они начали строить избы уже за его стенами. Они стали очищать от леса небольшие участки и заниматься хлебопашеством.
С тех пор прошли века, но староверы привыкли жить в этой глуши. Их вполне устраивала уединённая жизнь вдали от шума многолюдных городов и посёлков. Даже до ближайшего районного центра – небольшого городка, очень сложно было добраться. Никакой транспорт туда не ходил, а в осеннее и весеннее время вокруг стояла непролазная грязь. В пяти километрах к северо-востоку от скита начинались топкие болота, являвшиеся дополнительной защитой для этих уединённых, не особо разговорчивых людей.
Извилистая и довольно глубокая, с ледяной водой, бьющей из подземных ключей, речка Кумыска была для жизни староверов хорошим подспорьем, снабжая их водой и рыбой. С западной стороны речка приближалась к скиту на расстояние одного километра. Но купаться в ней или перебираться через неё без лодки было невозможно. Никакого моста через реку староверы возводить не собирались.
Но, несмотря ни на какие препятствия, трудности, оторванность от цивилизации, деревня, в определённом смысле, процветала. Словно назло тяжелейшей жизни, в ней постоянно рождались дети, игрались свадьбы, строились новые добротные хибары, потому что обитали в тех краях настоящие умельцы, люди, которых жизнь заставила всему научиться, чтобы элементарно выжить.
Даже коллективизация прошла здесь довольно своеобразным образом. Собственно, коллективизация, как таковая, и не нужна была местным жителям по той простой причине, что жители деревни, или скита, как они продолжали называть своё место жительства, были истинными старообрядцами, привыкшими жить в общине. А община – это и есть самый настоящий крепкий колхоз, потому что трудятся в общине крестьяне сообща. К сожалению, местные партийные власти не понимали этого и, первоначально пытались диктовать свободолюбивым общинникам свои условия. Ничего хорошего для них из этого не вышло. Окончательно убедились они в своём полном бессилии после эпизода, который жители скита и районные начальники долгое время старались не вспоминать.
В 1930 году один ретивый руководитель с пятью своими помощниками неожиданно явился в деревню и потребовал выполнить сразу два плана. Первый, вроде, безобидный – охватить коллективизацией, то есть принудительно объединить в колхоз как минимум семьдесят процентов жителей. А второй план был пострашнее – выявить в деревне зажиточных крестьян, так называемых кулаков, арестовать их вместе с семьями и, дождавшись воинской команды, отправить под усиленным конвоем в «места не столь отдалённые». И разнарядка спускалась поистине ужасная – пятнадцать – двадцать процентов.
А такая разнарядка спускалась потому, что партийные руководители были твёрдо убеждены, что в деревне этой, как в бывшем старообрядческом скиту, живут, в основном злейшие враги Советской власти. Это убеждение они выводили из того факта, что старообрядцы привыкли с далёких времён выживать самостоятельно, никаким властям не подчиняться, а, наоборот, от любой власти скрываться. Руководители не сомневались, что теперь они затаились, и будут обманывать их буквально во всём – и в количестве выращенного урожая, и в количестве зажиточных кулаков-мироедов, и, якобы, лояльном отношении к нынешней власти. Местное партийное начальство не сомневалось, что, все, без исключения, старообрядцы, стремящиеся к богатству, в душе ненавидят существующую власть, потому что выступает она за уничтожением богатеев и не даст им своевольничать.
Старообрядцы действительно стремились к нормальной здоровой зажиточной жизни, рассматривая такую жизнь, как вполне естественную, как результат добросовестного тяжёлого труда всей общины. Но, в отличие от советских колхозов, насаждаемых властью, старообрядческий «колхоз» не собирался делиться с этой властью никакой частью выращенного урожая, а, если уж делится, то по справедливой цене, чтобы не было обидно общинникам за свой тяжелейший труд.
Советская власть выступала за всеобщее равенство, но общинники чувствовали, что в обычном колхозе, после того, как колхозники сдадут, согласно плану, почти весь урожай государству, получится равенство в бедности. В результате будут люди вести полуголодное или, вовсе, голодное существование. Подлинное равенство, по глубокому крестьянскому убеждению староверов, состоит не в беспросветной нужде и бедности, а в достойной зажиточной жизни, которую строили они у себя в общине уже не один десяток лет. Но выработанное веками чутьё подсказывало им, что с точки зрения нынешней власти, такое равенство является настоящим контрреволюционным буржуйским равенством. Поэтому, в тот конкретно исторический момент, стремясь не отдавать бесплатно представителям власти свой честно выращенный урожай, они, действительно, объективно оказались её классовыми врагами.
Жители общины, пользуясь отдалённостью своего места проживания, решили всячески хитрить, обманывать партийных руководителей. Они считали, что эти самые начальники покушаются на их испокон века сложившуюся трудовую жизнь. В том, что общинники скрыто ненавидят власть партийные руководители не ошибались. И вот здесь началось, как бы перетягивание каната, довольно упорное и непрерывное. Общинники прекрасно понимали, что огромное государство им не одолеть, но обмануть его, пользуясь своей крестьянской сметкой, которая позволяла им выживать в тяжелейших условиях на протяжении веков, они всё-таки сумеют.
Что же произошло после того, как местные руководители прибыли в деревню и «по секрету» сообщили общинному председателю те требования, которые он обязан выполнить?
Здесь выборный председатель местной общины, собрав на общую сходку односельчан, прямо в присутствии приехавших в деревню начальников, открыто и честно объявил своим землякам про так называемую разнарядку. Партийные руководители были потрясены. Они явно не ожидали такой открытой демократии и, растерявшись, даже сначала немного испугались, боясь быть растерзанными разъярённой толпой.
Действительно, возмущённый народ прямо на месте закричал, что никаких кулаков у них отродясь не бывало, так как деревня эта старообрядческая, сюда ещё со времён патриарха Никона люди от преследования царской власти бежали, строили здесь избы, помогая друг другу. Поэтому и живут они все в равных условиях, так что раскулачивать среди них просто некого и незачем.
Районный партийный руководитель оказался глуповатым бюрократом, пригрозив деревенским свободолюбивым людям:
«Не может такого быть, чтобы среди вас богатеев не было! Приеду через две недели, и, если вы списка такого не составите, то придётся пройтись по избам с воинской командой и самому как следует разобраться, кто из вас есть кто? И, смотрите у меня, попробуйте только не выполнить указание! По-другому с вами поговорят, а с некоторыми не здесь, а в совершенно другом месте. Вы, надеюсь, меня поняли, так что ждите скорого визита, и не думайте, что легко от меня и от моих людей отделаетесь!».
Почему партийный руководитель, первоначально испугавшийся разъярённой крестьянской толпы, неожиданно проявил такую прыть и смелость? Из-за своей очевидной глупости он посчитал, что тронуть его и его помощников общинники не посмеют. Они должны прекрасно понимать, что если это произойдёт, чекисты из района сразу арестуют всех жителей, затем добрую половину деревни расстреляют, а остальных отправят в лагеря, из которых мало кто вернётся. Но это была его главная ошибка, потому что он, видимо, так и не понял с кем, в действительности, имеет дело. Односельчане поняли его лучше. Они не собирались выгонять или избивать при многочисленных свидетелях партийное начальство, действительно, чётко отдавая себе отчёт в том, чем это им грозит. Но, тем более, они не собирались ждать следующего визита этих руководителей.
Здесь необходимо пояснить, что староверы с давних времён выступали против всякого убийства. В прошлом они иногда сами себя сжигали в скитах, таким своеобразным и страшным образом выражая протест власти. Но врагов своих они, как правили, жалели и прощали. Им с детства внушали главное правило, которое гласило, что «Господь не велел убивать друг дружку». Обстановка и окружающая их жизнь, построенная на взаимопомощи и взаимовыручке, способствовала воспитанию гуманизма и терпимости. Даже в годы суровой Гражданской войны староверы прощали своих врагов, отпуская их с миром. Некоторые бывшие их враги, потрясённые таким к ним отношением, оставались в общине и постепенно принимали их веру. Этого правила староверы придерживались неукоснительно. Но в любом правиле бывают исключения.
Если создавалась опасная обстановка, которая могла привести к гибели общины или нанесения ей значительного урона, общинный староста и общинный Совет принимали совершенно противоположные решения, которые могли противоречить образу жизни и основным принципам староверов. Такие решения принимались очень редко и лишь в исключительных случаях. В данный момент произошёл именно такой исключительный случай, и решение было принято очень быстро. Это было страшное решение, вызванное жизненной необходимостью.
После угрожающих слов партийного секретаря из избы незаметно вышло несколько дюжих молодцов. Ждали в районе возвращения партийного начальника вместе с его «надёжной» охраной, да так и не дождались. Исчезли все шестеро, словно и не бывало их. Из района приезжали участковый милиционер и следователь с многочисленным конвоем, да только ни в чём не разобрались, а только запутались. Общинники лишь плечами пожимали, да приговаривали:
«Сами диву даёмся, куды они могли подеваться? Вроде посидели рядком, поговорили ладком, ласково проводили. А перед отбытием предупредили их, что места здесь глухие, опасные, так что соблюдайте, люди добрые, максимальную осторожность. Отсоветовали им ехать через лес, а посоветовали по дороге, а они, видать, сильно торопились, и не послушали дельного совета, вот и влипли».
«Как это понять, «влипли»?» – строго спросил ничего не понявший участковый милиционер.
«А вот так и влипли, дорогой товарищ. Увязли, скорее всего, в болоте. Понимаете, у нас к северо-востоку болот дюже много, в том числе и непроходимых. А, если, увязли они в таком склизком болоте, так искать их бесполезно. Найти их в подобном болоте, всё равно, что иголку в стоге сена, хотя, попытаться, конечно, можно».
Участковый милиционер и следователь, безусловно, почувствовали, что здесь явно «не чисто». Но почувствовали они и то, что не стоит им связываться с местными жителями, дабы не повторить печальную судьбу партийных руководителей. Поэтому заводить уголовное дело против местных жителей они пока не решились. Раскулачивать тоже никого не стали.
А что касается организации колхоза, то местные общинники ответили уже новому, приехавшему к ним руководству, примерно так:
«А у нас тут со стародавних времён колхоз, ведь мы уже триста лет общиной живём, сообча робим на общем поле, и поровну всё делим».
Уполномоченный из района после такого заявления довольно строго их предупредил:
«Допустим, работаете вы сообща, на общем поле, это, конечно, всё хорошо. Но вот план по хлебозаготовкам и прочим поставкам вы обязаны неукоснительно выполнять. А если вы его не выполните, то несдобровать всей вашей дружной общине. Запомните, у Советской власти руки длинные».
И пришлось бедным общинникам подчиниться, поскольку понимали они, что во всяком сопротивлении есть свои пределы. Но и здесь схитрили односельчане. Липовые цифры выращенного урожая спускали в район, ссылаясь на заболоченные и нечернозёмные почвы, на ранние заморозки, на засуху и всё такое прочее. Начальники из центра, конечно же, обо всём догадывались, но проверить реальное положение вещей, ввиду слишком дальнего расстояния и неудобной дороги, было крайне затруднительно. Поэтому связываться они и здесь до определённого времени не стали, а приняли всё как есть.