– Ты довольно красива, – вынес он вердикт, становясь прямо перед ней. Ее лицо было на уровне его пояса, и она видела, как мерно поднимается и опускается его грудная клетка. – Ты женщина принца Науна?
Кымлан подняла голову. Тяжелый взгляд Мунно лег на плечи, словно металлический доспех. Это был совсем не простой человек. Но почему-то он вызывал не страх, а желание узнать, что же таится на глубине его угольно-черных глаз.
– А кто ты такой? – огрызнулась она, не мигая глядя ему в глаза, которые будто держали ее на поводке и не давали опускать голову. На губах Мунно возникло некое подобие удивленной улыбки, и он присел на корточки, чтобы их с Кымлан лица оказались вровень.
– Что ж, думаю, самое время мне представиться, – он криво ухмыльнулся, и в темной бездне глаз мелькнули загадочные искры. Не то опасные, не то задорные. – Я старший сын вождя племени Сумо – Мунно.
Кымлан открыла рот, поразившись, как же сразу не вспомнила, что вождь на приветственном ужине хвалился своим сильным и необычайно умным сыном.
– По-видимому, ты не приветствовал посланников Когурё не потому что уехал в соседние земли, а потому, что в этот момент был занят подготовкой нападения на нас? – сквозь сомкнутые зубы сказала Кымлан, чувствуя, как ненависть за убитых солдат и едва спасшегося принца огненными языками поднялась от кончиков пальцев ног до макушки.
– Быстро соображаешь, – неприятно оскалился Мунно. Наклонив голову, он с интересом изучал располосованный доспех и рану на плече, которая от его взгляда, кажется, заболела еще сильнее. – Я смотрю, жить тебе осталось недолго: рана нехорошая и уже загноилась. Буду краток. Мне нужно вернуть все, что вы отняли у моего народа: людей, зерно, кожу и лошадей. В обмен на твою жизнь. Если ты напишешь письмо принцу Науну, я отведу тебя к лекарям и отпущу, как только когурёсцы выполнят все требования. Если нет, убью прямо сейчас. Выбирай.
– С чего ты взял, что моя жизнь так ценна? – Кымлан стало и смешно, и горько. Неужели будущий вождь всерьез считает, что королевский дом пожертвует только что собранной данью ради какой-то женщины? Пусть даже и той, которая по пророчеству должна принести мир Когурё. Мунно оказался не таким уж и умным.
– Если ему безразлично, что его женщина умрет, то…
– Как ты собираешься стать вождем, если так плохо изучил своего противника? – Кымлан смотрела на него с откровенной издевкой. Глупый мальчишка! – Когурё никогда не пойдет на сделку с врагом, слышишь? Никогда! А я никогда не предам своих. Поэтому не будем тянуть время, убей меня, как и обещал.
Мунно изменился в лице и медленно выпрямился, взирая на Кымлан со смесью недоверия, непонимания и… уважения?
– Она права, – вдруг подал голос Даон. – Когуресцы – бездушные негодяи, им нет дела до своих людей. Девчонка бесполезна.
– Замолчи! – вспыхнула Кымлан. – Предатель!
– Уведи ее обратно. Не хочу пачкать руки кровью слабой девчонки. Сама сдохнет, – жестко бросил Мунно и отвернулся к затухающему огню.
Глава 2
Ослепительные всполохи пламени плясали в глазах, но не вызывали ни капли страха, будто огонь был так же естественен, как воздух, вода и земля. Треск деревянных перегородок, запах жженой соломы на крыше и рвущий душу крик только что появившегося на свет младенца совсем не пугали, но словно затягивали внутрь объятого пламенем жилища. Звали, приказывая идти вперед.
Тонкие дубовые двери вспыхнули сине-оранжевым пламенем, хрупкая створка вывалилась наружу, открывая взору полыхающую спальню. Тяжелое покрывало уже тлело по краям, подбираясь к неподвижно лежащей на разворошенной постели женщине и ребенку. Запах свежей крови смешался с запахом тлеющей ткани и горящих стен. Оранжевые языки сердито лизали дверной проем, перед которым стояла Кымлан. Новорожденный истошно кричал, суча уродливыми, перепачканными чем-то темным ножками, но лежащая рядом мать даже не пошевелилась. Она уже мертва?
С горящего потолка на кровать сыпались искры, перегородки и укрепления трещали, грозясь в любой момент обрушиться и похоронить под собой младенца. «Девочка должна выжить. Ребенка нужно спасти!» – стучала в голове единственная мысль. Плотный черный дым разъедал глаза, забивался в горло горьким кляпом. Кымлан уткнулась носом в рукав на сгибе локтя и ринулась к постели. Охваченная огнем балка с грохотом рухнула сверху, припечатав девушку к горячему полу. Спину обожгло чудовищной болью, но обездвиженная Кымлан не могла пошевелиться. Только с отчаянием смотрела на истошно кричащее дитя сквозь огненное марево пожара. «Она не может погибнуть! Не сегодня!» Огонь прожег насквозь, устремившись в самое сердце. В глазах бешено метались слепящие искры, по венам текла уже не кровь, а жидкая лава. Кымлан подняла голову. Пламя лизало маленькую, едва покрытую черным пушком головку, крохотные ручки и ножки, но не причиняло младенцу вреда. Дитя вдруг успокоилось и, повернув голову, посмотрело на Кымлан ясными, чистыми глазами.
Горячими ручейками огонь устремился к болезненно пульсирующему плечу. Атакуя боль, сражался с ней, отвоевывая право на жизнь для умирающей Кымлан. Он уже не раз спасал ее, и она не боялась, зная, что выживет.
Этот сон снился ей много лет, и она знала, что тем ребенком была она сама. Отец вынес новорожденную дочь из горящего дома, но не смог спасти жену. С тех пор огонь стал ее главным союзником и спасителем. И несмотря на все сопротивление, он жил в ней и был ее сутью.
Горький запах дыма уступил непривычным ароматам незнакомых трав. Бушующий в крови пожар потух, и Кымлан ощутила, что лежит на твердой поверхности. Где-то рядом раздавались негромкие мужские голоса, два из которых показались ей смутно знакомыми.
– Вы обещали спасти ее! – сердце радостно встрепенулось: это был Чаболь. Значит он жив, с ним все хорошо.
– Я сделал все, что мог: позвал лекаря и даже позволил ей остаться в моих покоях, – Кымлан узнала в исковерканных когуресских словах Мунно. – Теперь все зависит от вашего государя.
Чаболь не то всхлипнул, не то вздохнул, а Кымлан замерла, боясь выдать, что пришла в себя и все слышит. Что сделал этот олух? Неужели пошел на сделку с врагами?!
– Если она так важна для Когурё, как ты говоришь, ее выкупят. В противном случае она будет казнена вместе с вами.
– Ка-казнена?.. – прошелестел Чаболь, и Кымлан живо представила, как его маленькие глаза на круглом лице распахнулись в искреннем ужасе.
– На совете племен все вожди выступили за то, чтобы казнить пленных, и мне не удалось их переубедить. Женщине не место на войне. Жаль, что девушка, которая по Пророчеству должна была принести мир своему народу, оказалась не способна спасти даже саму себя, – в суровом голосе Мунно проскользнула насмешка.
Кымлан перестала дышать. Угасший было огонь разгорелся с новой силой. Открыв глаза, она неуклюже приподнялась на локтях, желая придушить предателя-Чаболя, который раскрыл врагу ее тайну.
– Ты! Как ты посмел! – хрипло выдавила она, пытаясь встать на ослабевшие после болезни ноги. Сидевший на грубо сколоченном табурете Мунно вскочил с места, а стоящий на коленях Чаболь радостно заерзал по полу.
– Ты жива! – воскликнул он, улыбаясь от уха до уха, словно не замечая испепеляющего взгляда подруги детства. – Слава Небесам!
– Что ты ему рассказал? – злобно глянув на Мунно, прохрипела Кымлан.
– Достаточно, чтобы понять, какую ценность ты представляешь для Владыки и всего Когурё, – жесткие, будто высеченные из камня, губы Мунно растянулись в издевательской усмешке. – Видишь ли, твой друг оказался сговорчивее тебя, как только я предложил ему спасти твою жизнь. Видимо, ты и правда очень важна для когурёсцев.
– Будь ты проклят! – выпалила Кымлан, ища глазами оружие. Но украшавшие стены клинки кто-то убрал, вероятно из опасений, что пленница может причинить вред сыну вождя. Уродливый изогнутый меч лежал на столе, прямо рядом с Мунно. Сделав над собой усилие, Кымлан безрассудно кинулась к оружию. Но варвар молниеносно схватил его и направил клинок ей в грудь.
– Если не хочешь, чтобы я убил твоего друга, успокойся и ложись, Избранная, – он криво ухмыльнулся, оценивающе оглядев полуобнаженную девушку. Она опустила голову вниз и обнаружила, что на ней лишь широкие «нижние» штаны и повязка на плече, слегка прикрывающая обнаженную грудь. Уставившись на Мунно свирепым взглядом, Кымлан тяжело дышала и бесилась от собственного бессилия.
– Ну-ну, ни к чему так злиться, это замедлит выздоровление. И расстроит твоего верного пса, – враг шагнул вперед, оттесняя ее к постели. Ненавистный дикарь просто издевался, пользуясь своей властью! – Он ведь так волновался о тебе, только и ныл целыми днями, будто ему нужно убедиться, что я сдержал слово и позвал лекаря. Так что не будем расстраивать твоего единственного защитника. Ложись, или я вновь отведу тебя в клетку. Поверь, мои солдаты очень тебе обрадуются.
Кымлан, казалось, потратила весь запас своих сил на бессмысленное сопротивление и сейчас чувствовала себя опустошенной. Под натиском Мунно она послушно вернулась на кровать, которой в этой душной землянке служила жесткая скамья, накрытая какой-то истертой грубой тканью. Чаболь по-прежнему сидел на коленях, не смея поднять глаз, и что-то невнятно бормотал себе под нос.
– Прости, Кымлан… прости, что опять разочаровал тебя… я только хотел… хотел, чтобы ты выжила…
Глядя на друга детства, Кымлан почувствовала, как в груди что-то болезненно дернулось. Ей было жаль его: добрый, славный мальчуган, который всю жизнь восхищался отважной соседской девчонкой, не раз вызволявшей его из передряг, готов был сделать что угодно ради ее спасения. Даже отправиться на войну. Даже пойти на сделку с врагом. Но гордость истинного когурёсца не позволяла Кымлан простить его предательство. Они все поклялись в верности государю и своей стране и знали, на что шли.
– Так-то лучше. Хорошая девочка. Пока из Куннэ не прибудет ответ, останешься здесь. Даон! – крикнул Мунно куда-то наверх, и его верный пес тут же примчался на зов хозяина. – Уведи этого обратно, – он ткнул носком сапога сидящего на полу Чаболя и вложил меч в ножны.
Даон и еще один стражник подхватили Чаболя под руки и грубо потащили наверх по ступеням. Кымлан оказалась один на один с сыном вождя. В ее голове роились безумные мысли об убийстве Мунно, и она пристально следила за каждым его движением. Представляла, как вонзает кинжал в шею врага, как ярким фонтаном брызжет кровь из сонной артерии, но не могла не отметить некоторого благородства в его поступках. Он оставил ее здесь, а не вернул к пленным, где его невежественные солдаты могли сделать с ней что угодно. Это говорило о каких-то зачатках чести и совести, что Кымлан ценила выше всего.
– Не смотри на меня так, сбежать у тебя не получится. Убить меня тоже, – Мунно прислонился к столу и повернулся к Кымлан, ехидно улыбнувшись. – Во-первых, мои покои охраняют два десятка солдат, во-вторых, я сплю очень чутко, ну а в-третьих, – я видел твои навыки в бою и прямо скажу: ты мне не соперник.
Дерзкий варвар самодовольно ухмыльнулся, наслаждаясь гневом Кымлан, который чересчур явно читался на ее лице.
– Не соперник? – дрожа от ярости, выплюнула она. – Меня лично обучал сам принц Наун!
Мунно громко расхохотался, запрокинув назад голову. Выступающий кадык задвигался на мощной шее, почему-то привлекая внимание Кымлан. Она еще больше разозлилась, теперь уже на саму себя и уставилась в пол, чтобы скрыть свои эмоции.
– Наверное он слишком сильно оберегал свою Избранную, боясь, что она может покалечиться, – Мунно приблизился к девушке и наклонился, уперев ладони в колени. Его лицо внезапно оказалось очень близко, и пленница инстинктивно отстранилась. Дикие черные глаза мохэсца вызывали в душе смесь страха и – как ни странно – желания обуздать этого дикаря. Стереть с его наглой рожи отвратительную усмешку и показать, что он – ничто по сравнению с достойными воинами Когурё. И с ней.
Мунно внимательно разглядывалКымлан, совершенно не стесняясь своего интереса. «У этого варвара совсем нет манер!» – вспыхнула она, краснея и чувствуя себя от этого еще более ужасно. Мужчины в Когурё никогда не вели себя так непристойно. Мунно медленно выпрямился и равнодушно произнес:
– Советую поспать, лекарь предупредил, что еще несколько дней тебе нужен покой. Если не хочешь, чтобы рана открылась вновь, ложись и не делай глупостей.
С этими словами он откинул темно-красную ткань, которая отделяла его спальню от остальной части дома, и скрылся на своей территории, оставив Кымлан в полном раздрае. Слыша тихое шуршание за завесой, она терзалась тяжелыми мыслями.
Негодник-Чаболь поступил отвратительно. И его не могло оправдать даже желание спасти ее жизнь. В какое ужасное положение он поставил принца Науна своим письмом! Наверняка Его высочество считал Кымлан погибшей и горько оплакивал ее и бойцов, которых потерял в этом походе. Но Мунно, не зная истинного положения дел в Когурё, не предполагал, что это был блеф. Чаболь сильно преувеличил значение Кымлан для правящего дома. Пророчество, которое произнесла придворная шаманка в день рождения Кымлан, никто не воспринял всерьез. «В ночь, когда черный дракон закроет луну, из огня родится дитя, которое принесет долгий мир народу Когурё». Все ждали появления великого героя, но в ту ночь родилась Кымлан – дочь начальника дворцовой стражи.
Как женщина может принести мир и закончить кровопролитные войны? Немыслимо! Министры разочарованно вздохнули и решили, что шаманка ошиблась. Забыли о пророчестве и вернулись к своим делам. Но Кымлан ни на секунду не забывала о тех роковых словах. Большой уродливый шрам на левой ноге, будто вспомнив ту страшную ночь, когда она едва не погибла, едва увидев свет, протяжно заныл, вторя ее переживаниям.
Это проклятое письмо разбередит душу принца ненужными волнениями, потому что она точно знала, что Владыка не вернет дань ради сохранения жизни глупой девчонки, возомнившей себя великим воином.
Измученная горькими раздумьями, Кымлан наконец задремала.
Время шло, она уже потеряла счет дням, проведенным в заточении. И уже не помнила, как выглядит солнце, трава, небо и деревья. Кымлан томилась в подземелье, ужасаясь, как мохэ могут жить в этих погребах. Там было сухо и тепло, но ей не хватало воздуха, простора и свободы. Почти до рассвета она куталась в свою грязную, пропитанную кровью и потом одежду, и пыталась хоть ненадолго забыться болезненным сном. Рана на плече довольно быстро зажила, но сердитый Даон все равно продолжал ежедневно приносить ей отвратительное пойло, которое называл лекарством. Кымлан морщилась, кривилась, но послушно пила.Несколько раз приходил сгорбленный, тонкий старик, обвешанный какими-то странными амулетами, и, бормоча что-то, промывал и перевязывал рану.
Все ее мысли были в родном Когурё рядом с принцем Науном. Она извелась, переживая за господина, сердце которого сейчас наверняка разрывалось от невозможности ее спасти. В его чувствах она не сомневалась ни капли, зная, что любовь принца к ней хоть и запретная, но настоящая.
Бесконечными ночами она вспоминала родительский дом, отца и Дерево рода на вершине холма, куда она ходила, когда ее одолевали сомнения или тяжелые думы. Отец говорил, что этот дуб посадил еще великий государь Мухюль Тэмусин четыреста лет назад, и все женщины в роду ее матери ходили к нему молиться за своих мужей и сыновей, ушедших на войну. По его словам оно всегда слышало молитвы нуждающихся и хранило любимых от бед. Кымлан так привыкла в это верить, что сроднилась с Деревом, выговаривая ему свои тревоги и спрашивая совета, словно у доброго друга.
Когурё… родная земля, которая воспитала ее смелой, непреклонной и полной гордости за свою страну. Все когурёсцы, от мала до велика чувствовали прочную связь с землей, на которой родились и выросли их предки. Она, словно то четырехсотлетнее дерево, вросла в их души и пустила корни глубоко в их сердцах, навеки привязав к себе. Когурё, воинственное, мощное царство, наводящее ужас на соседние племена и маленькие государства, не знало поражений и всегда отстаивало свое право владеть тем, чем пожелает. Какая досада: Избранная Небесами вдруг оказалась пленницей когда-то завоеванных варваров… Кымлан злилась, до боли стискивала зубы и комкала вытертое покрывало, которое ей выделил Мунно в качестве одеяла. У нее только два пути: либо умереть, либо сбежать. Оставаться в плену было невыносимо.
Однако где-то в глубине души она была благодарнасыну вождя за то, что он оставил ее у себя и в общем-то относился к ней с уважением. Конечно, это была скорее жалость к женщине, попавшей в беду, но для Кымлан в ее положении этого было достаточно. Да и еда, которую два раза в день перед ней ставил Даон, была куда лучше той отвратительной похлебки, которую она ела в клетке с Чаболем. Но сердце ее рвалось от неизвестности, и пленница не прекращала изобретать планы побега.