Мне показалось, я услышала, как заскрежетал зубами мой будущий жених… А я даже прикрыла глаза, чтобы их блеск не выдал моего ликования. Если церковь будет наблюдать за мной, то избавиться от меня будет проблематично. Значит, теперь все зависит от меня. И я уж точно постараюсь и выгрызу зубами свое наследство из загребущих лап соседа.
– Спасибо, падре, – ответила я и мило улыбнулась жениху, – думаю, Михаил Андреевич поможет мне выполнить условия моего отца для получения наследства…
И вот тут я прокололась по-крупному. Поторопилась. Женишок честно попытался сдержаться, но не смог и захохотал, прикрывая рот рукой. Падре захихикал, мелко тряся животом:
– Ох, Михаил Андреевич, мы с вами совсем забыли, что, несмотря на внешность взрослой женщины, перед нами, по сути, ребенок. Не по годам сообразительный, но ребенок.
– Мария Львовна в три года удивляла своими рассуждениями, – кивнул Михаил Андреевич, он уже отсмеялся, и теперь только легкая краснота на лице выдавала проявленные недавно эмоции, – ей пророчили большое будущее. Мне было девять, когда она заболела, я помню…
А меня бросило в холодный пот. Я совсем об этом не подумала. Как хорошо, что я говорила очень мало, предпочитая слушать. А то вдруг у них тут инквизиция какая-нибудь есть… Черт возьми, какая же отвратительная ситуация. Как из нее выбираться…
– Я всегда делаю то, что мне велит папенька, – попыталась я исправиться…
– Дочь моя, ваше желание, конечно же, похвально, – кивнул падре, – но папенька вовсе не хотел, чтобы вы снова потеряли разум.
– Мария Львовна, процедура получения гражданства очень сложная. От кандидата требуется продемонстрировать очень большой объем знаний и умений. Очень мало женщин способны пройти этот путь, даже если их готовили к этому с детства.
– Ваш жених говорит правильно, – падре кивал и кивал, как китайский болванчик, – ваш папенька всего лишь хотел, чтобы вы подтвердили свою дееспособность. И именно с этой целью было составлено подобное завещание, поскольку другого способа, кроме подачи заявления на гражданство, изменить ваше положение попросту нет.
Я все слышала. Все понимала. Но теперь боялась сказать лишнее слово. Одно дело – показать себя слишком умной один-два раза, это можно списать на случайность. И другое – постоянно демонстрировать, что я понимаю гораздо больше, чем должна…
– Думаю, падре, – задумчиво произнес мой жених, – девочка не совсем понимает, о чем мы говорим…
– Вам придется нанять учителей, – улыбнулся падре, – если вы хотите выполнить слово, данное Льву Алексеевичу…
– Разумеется… вы же сами заставили меня принести клятву Господу. Хотя, падре, это было не совсем честно. Вы уже знали, что дочь Льва Алексеевича пришла в себя.
– А что делать, сын мой, – развел ручки в стороны падре, – иногда и священникам приходится идти на хитрость. Вы же знаете, что получит церковь в результате успешного исхода?
– Вы о соглашении о передаче вам десятой доли всего состояния в случае возвращения дееспособности, подписанном пятнадцать лет назад?
– Верно, сын мой… верно… Я рад, что мы поняли друг друга…
– И как я понимаю, вопрос уже решен? Остались только формальности?
– С вами приятно иметь дело, сын мой, – мягко улыбнулся падре.
Глава 4
На следующий день, сразу поле похорон, разительно отличавшихся сдержанностью и умиротворенностью – плакать и выть в этом мире не принято – нас с Михаилом Андреевичем повели на помолвку.
На мой взгляд, странное сочетание мероприятий, но, наученная горьким опытом, я молчала. Да и вымоталась я, замерзла. Столько времени ходить и стоять без возможности присесть отдохнуть мне было трудно. И в часовню на территории замка я шла, сжав зубы, на одном упрямстве. Мама-Васка вздыхала, но не говорила ни слова.
– Трофим, принеси стул, – приказал мой женишок, когда мы вошли в холодную и сырую каменную комнату с иконами и спиралью вместо креста.
Трофим тут же исчез, а падре недовольно сверкнул глазами:
– Сын мой, сидеть в храме Господа кощунство.
– Бог простит, – пожал плечами хам, – я не хочу овдоветь раньше, чем жениться.
Он стянул с себя кафтан, одним движением обернул вокруг меня и слегка надавил на плечи, усаживая на стул, который услужливо подставил Трофим.
– Начинайте, падре…
Падре забормотал молитвы, жених стоял рядом, а я сидела на стуле, укутанная его заботой, и не понимала, что происходит. Он же сволочь, которая пытается завладеть моим наследством! Хотя да, в его интересах, чтобы я дожила до свадьбы. Иначе достанутся ему рожки да ножки, а не состояние. Так что не обо мне это забота, а о моих деньгах.
А то, что сердце стучит как одуревшее, румянец во всю щеку от запаха здорового мужского тела и жар желания опалил до самой души… Это всего лишь реакция тела, не более. Мне же теперь снова восемнадцать. Пубертат.
Помолвка оказалась очень долгой, я успела повторно замерзнуть и окончательно вымоталась. Если бы не Михаил Андреевич, который в какой-то момент прижал меня за плечо к себе, я бы, пожалуй, свалилась и со стула. Черт возьми… Мне постоянно приходилось напоминать себе, что все это делается не ради меня, а ради моего наследства. А то так хотелось проникнуться к нему теплыми чувствами. Но я держалась. Почти. И когда все закончилось, холодно поблагодарила и ушла в сопровождении недовольной мамы-Васки, которая ворчала, что я могла бы быть полюбезнее…
– Мама-Васка, – остановила я ее, – я не в восторге от предстоящей свадьбы и не собираюсь притворяться, что мне нравится жених. И уж тем более не буду любезной с человеком, который женится на мне ради денег.
– Вам придется быть со мной любезной, Мария Львовна, – встрял в нашу беседу Михаил Андреевич, хватая меня под локоток с другой стороны, – вы моя невеста, и я не потерплю показного пренебрежения. Я прощаю вам эту выходку только потому, что вы, вероятно, за время болезни растеряли все знания по этикету. Но это дело поправимое. Ваши учителя уже прибыли. С завтрашнего дня ежедневно с утра и до обеда у вас занятия.
– Можете не беспокоиться, – выдохнула я, не стараясь скрыть свое возмущение, – скандалы при всех устраивать не буду. Но не надейтесь на мою благосклонность.
– Меня это вполне устраивает, – холодно закончил разговор женишок, стирая, как ластиком, все набранные во время помолвки очки.
Со следующего дня начались занятия. Я готова была грызть гранит науки, но преподавали совсем не то, что казалось нужным мне. Этикет, молитвы, танцы, музыка, вокал и рукоделие, несомненно, очень интересные и необходимые каждой женщине предметы, но мне-то нужно было другое. И даже не только чтение и письмо, но математика, юриспруденция, экономика, политология… Полагаю, именно эти предметы необходимы для получения гражданства.
Но мой жених не был заинтересован в том, чтобы у меня что-то получилось.
Я попыталась пожаловаться падре, но… Падре погладил меня по голове, как маленькую девочку, и снова посмеялся над моими желаниями. Ему тоже не нужно было ничего более статуса дееспособной.
Учитель по этикету, чопорная и худая до истощения пожилая женщина, похожая на англичанку-аристократку в сотом поколении, давно рассказала мне, что получение гражданства – двухступенчатая процедура, которую проходят все юноши и девушки в двадцать один год. После успешного прохождения первой ступени человек считается взрослым и дееспособным. И только потом, если желает большего, идет на вторую ступень.
При том, что формально в этом мире равноправие мужчин и женщин, фактически почти все девушки не являются гражданами. Их этому просто не учат, как я поняла. Этикет, музыка, танцы, молитвы и рукоделие – полный перечень предметов в процессе обучения девушек. И не все из них даже умеют читать.
Надо ли говорить, что меня это не устраивало совершенно… Я не собиралась отдавать свое состояние наглому соседу.
И через две недели после начала учебы решительно открыла дверь кабинета:
– Я хочу научиться читать, – заявила я с порога.
Бесцеремонно вошла и присела на тот же стул, что и в прошлый раз. За это время я окрепла еще больше и теперь ходила самостоятельно, опираясь на трость, которую по моей просьбе вырезал из дерева Трофим.
– Мария Львовна, вы откровенно плохо справляетесь и с тем, что вам уже преподают, – не поднимая глаз от кипы документов, ответил жених, – учителя жаловались на ваше нежелание заниматься.
– Я хочу научиться читать! – сверкнула я глазами. Возможно, был и другой способ изобразить из себя ребенка, но я не придумала ничего умнее, кроме как изводить учителей капризами. И только наедине с верной мамой-Ваской я позволяла себе быть собой. А она, если о чем и догадывалась, то молчала.
– Хорошо, – сжал губы в ниточку недовольный жених, – я сам буду учить вас. Два раза в неделю после ужина. Но если вы будете вести себя так же, как на занятиях, или я увижу, что вы не справляетесь, мы навсегда закроем этот вопрос. Вы все поняли?
Я кивнула, сползла со стула и, обиженно надув губы, отправилась к себе.
Внутри я ликовала. Библиотека в замке огромная. И хотя книги по большей части были рукописные – оказывается, книгопечатание изобрели чуть больше полувека назад – это не делало знания, скрытые в них, менее ценными.
Михаил Андреевич сдержал слово. Он учил меня на совесть, а я старательно делала вид, что мне сложно. На самом деле читать я научилась буквально через несколько занятий, благо принципы написания слов в наших мирах были идентичны. Никаких тебе иероглифов, рун или клинописи. Одна буква – один звук.
Прочитав для тренировки несколько детских книжек, я начала искать информацию о требованиях для получения гражданства. Помимо теоретических знаний, требовалось на практике доказать способность руководить своим поместьем. И это был полный крах всех моих надежд… Если бы папенька был жив, у меня был бы шанс стать ему помощницей. Но сомневаюсь, что мой жених, он же опекун и управляющий поместьем, допустит меня до такой работы…
Мне нужен был другой способ… И я несколько дней ломала голову, думая, что предпринять.
– Мыла совсем мало осталось, – ворчала Васка, намыливая мне голову. Я сидела в горячей воде в большой лохани и снова думала о своих проблемах. – Говорила я Льву Алексеевичу, что фанкийского мыла больше нужно… теперь как бы до следующего лета дотянуть… пока купцы из Фанкии приедут…
– Мыло? – встрепенулась я. – Мама-Васка, а у нас, в Русине, разве мыло не варят?
– Варят, – она никак не могла успокоиться, – да вонючее оно… только для стирки и подходит… не стану я таким тебя мыть, Марусенька…
Какая разница, на чем доказывать свои возможности? Крупное предприятие ничем не хуже крупного землевладения. А если в моей стране так тяжело с душистым мылом… Что же… Я смогу удовлетворить самый изысканный спрос.
– Мама-Васка, – завизжала я и, выпрыгнув из лохани, обняла старуху, – ты гений! Я открою мыловарню!
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Это только кажется, что открыть мыловарню проще простого, если знаешь, как делать мыло. На самом деле адаптировать известную мне технологию варки мыла к местным реалиям – задача сложная.
Во-первых, здесь не было химических заводов, которые производят химически чистую щелочь. Да, как и любой мыловар, я знала о существовании и технологии производства поташа из золы, но поташ содержит в основном калиевую щелочь, которая используется для приготовления мягкого мыла. А мне нужен был гидроксид натрия… Но как заменить калий на натрий, я не знала.
Во-вторых, для расчета пропорции масел и щелочи я всегда использовала мыльный калькулятор из интернета. Здесь же такая роскошь мне была недоступна. А также лакмусовая бумага для определения PH мыла, термометр, миксер, электронные весы…
Сначала я решила попробовать пойти легким путем. Пробралась «тайком» на кухню, ко мне в доме относились как к ребенку, нагребла из печки золы, залила водой, выпарила полученный щелок, а потом смешала с маслом… Мыло получилось. Точно такое же, какое делали другие: мягкое, неприятного цвета и вонючее. А пигментов и ароматизаторов у меня тоже не было. Было эфирное масло из Фанкии, которое мама-Васка добавляла в воду для купания. Но если лить его в мыло, то дешевле дождаться купцов.
Такой результат меня не устраивал совершенно. И я стала думать… Тем более это единственное, что я могла делать без опаски спалиться. Когда тебе сорок, изображать восемнадцатилетнюю девицу, которая «проснулась», потеряв пятнадцать лет жизни, очень сложная задача. Труднее, пожалуй, была только речь. Я до сих пор говорила с трудом, часто запиналась и заикалась, не в силах справиться с непослушным и неповоротливым языком.
– Мария Львовна, вы опять отвлеклись от вышивки, – привычно выговаривала мне учительница по важным наукам, – вам нужно постоянно тренироваться, чтобы стежки выходили ровными, и вышивка стала красивой.
Мама-Васка, которая сидела на уроках по рукоделию вместе со мной, подслеповато щурясь, тыкала иглой в ткань, растянутую на деревянных пяльцах. Ей страшно нравилось, и она говорила, что в молодости была знатной вышивальщицей. Но меня такая слава не прельщала. И вышивала я только для развития мелкой моторики рук.
– Скучно, – сморщила я нос и швырнула пяльцы в угол, – я не хочу вышивать. Я хочу быть лекарем, как дядя Евстигней!
– У вас не получится, – улыбнулась учительница, – чтобы стать лекарем, нужно много учиться, а вы ленитесь.
Она единственная почти не жаловалась Михаилу Андреевичу на мои выходки. Сначала я думала, что из-за излишней доброты и мягкости. Но почему-то именно на ее занятиях я вела себя лучше всего… На танцы, к примеру, я вообще ходила через раз, доводя учителя танцев, довольно симпатичного юношу с томным взглядом поэта, до отчаяния. И моему жениху приходилось угрожать, что он не станет меня учить читать и писать, если учитель танцев еще раз пожалуется, что я игнорирую его занятия.
– Получится! – я болтала ногами. – Я буду лечить людей… или стану кухаркой, как тетка Нюрка. У нее на кухне интересно.
– Да, я слышала, что вы изводите бедную Нюру… И судя по вашему повышенному интересу к печам, вы имеете все шансы стать трубочистом, Мария Львовна.
– Не трубочистом, а Золушкой!
– Ты, Марусенька, и так уже Золушка. Не пристало баронессе возиться с грязью, – вставила свои пять копеек мама-Васка. Ей моя идея варить мыло не нравилась категорически. Настоящие баронессы, по мнению мамы-Васки, не должны иметь никаких забот и хлопот, кроме одной – быть любезной с будущим мужем.
– Золушка вышла замуж за принца! И стала королевой!
– Принцу всего семь, – учительница снова сунула мне в руки ненавистные пяльцы.
– А мне, – я вздохнула, – восемнадцать… я такая старая.
Не знаю, что вышло бы в итоге со всем моим притворством, но через два месяца после моего попадания произошло то, что изменило мою жизнь…
Глава 5
В тот день я сбежала к нашему лекарю дяде Евстигнею. В его лекарском кабинете, больше похожем на логово шамана, изображая бестолковую девчонку, я занималась важным делом. Мне нужны были красители и ароматизаторы. И именно среди травяных запасов нашего лекаря я искала то, что в будущем станет цветом и ароматом моего душистого мыла.
Как-то сложилось, что для приготовления мыла дома я использовала чаще всего импортные компоненты: как масла, так и добавки. И если вместо кокосового, оливкового и других масел я планировала использовать животный жир, которого здесь было вдоволь, то чем заменить эфирные масла и минеральные пигменты, я так и не могла придумать. Мне нужна была очень пахучая травка, которая растет в наших широтах. Поэтому и просиживала я целыми часами с нашим лекарем, помогая сортировать травы и готовить бесконечные отвары и мази.
А больных было очень много. Обогреть такой огромный замок было практически невозможно, поэтому печи топили только в жилых комнатах. А в коридорах и служебных помещениях стены нередко были покрыты толстым слоем белого мохнатого инея.
Мы варили очередной котелок мази для суставов. Лекарь Евстигней, весьма строгий пожилой мужчина, только недавно перестал выгонять меня из своих комнат, убедившись, что, несмотря на странный интерес к травам и славу капризной взбалмошной девчонки, я ничего не порчу и не трогаю без его разрешения. И все охотнее рассказывал мне о своей работе и даже давал какие-то мелкие поручения. Большинство растений мне было известно из прошлой жизни. Потому что когда нет надежды на современные препараты, невольно начинаешь искать спасение в традиционной медицине. И в свое время я плотно изучала лекарственные свойства трав.
Вот и сейчас я мешала будущую мазь длинной деревянной ложкой, прижимаясь к теплому боку маленькой печки, а лекарь шуршал травами, отмеряя нужное количество деревянным стаканчиком.