– Ах, отец, я читала «Грозные времена». Там говорилось, что брачные союзы не рождаются просто так. И меньшее, что интересует династии, это любовь между детьми. И что всякий брачный союз – это лишь сделка.
– Да, сделка. Но это еще и шанс дать чистое потомство. Родить дочь от ангалийца, согласись, все же лучше, чем от обычного деквида.
– Тебе нужна непременно красавица-внучка?
– Мне нужна просто внучка, Калирия. И всем нам она нужна. Твое дитя, твоя дочь. И неважно – от кого. Но если она будет от ангалийца, то…
– То что?
– То она действительно будет красавица.
– Красавица… Я не хочу давления на себя, отец. А выйти за ангалийца – это заведомо поставить нас в положение, при котором наши новые родственники будут все более настойчивы.
– Дочь, они могут быть сколь угодно настойчивы, но ни один брачный союз не обяжет нас менять ступени в иерархии. Ангалийцам на Амплериксе отведена четвертая ступень. Это выше, чем может показаться на первый взгляд. Шесть ступеней дают баланс, и каждый, кто дышит воздухом Амплерикса, должен оставаться на той ступени, которая была начертана ему тысячи лет назад.
– Вот только Амплерикс дышит воздухом именно из Эрзальской долины, отец!
– Если бы не подвиг короны, не изгнание мерсеби из Амплерикса, не было бы сейчас ни Эрзальской долины, ни самих ангалийцев, ни деквидов, ни даже нашей династии. И в Эрзальской долине хорошо это понимают, как и везде на планете. Поэтому хочу тебя успокоить – родство с нашей семьей не поможет ангалийцам шагнуть с четвертой ступени вверх, какими бы красивыми, богатыми и хитрыми они ни были. А теперь, малыш, пора кормить Э́ксиль.
– Как? – удивленно, а скорее испуганно вскинула голову Калирия. – Уже? Мне казалось, что мы вот-вот его кормили, и трех дней еще не прошло!
– Нет, милая, прошла уже неделя.
Келий приблизился к креслу, в котором полулежала укрытая пушистым пледом дочь, вновь подхватил ее и понес на руках вниз, осторожно нащупывая ногой каждую новую ступень пологой длинной лестницы, струящейся меж серых стволов игура.
– Папа… – осторожно шепнула ему на ухо Калирия, когда они миновали Престольный уступ.
– Что, милая? – так же тихо спросил отец, продолжая аккуратный спуск по лестнице.
– Я стала замечать, что после каждого кормления мои ранки хуже заживают.
– Я знаю, моя милая. Когда ты лежала сегодня в кровати, я видел пятнышки крови на твоей подушке. Потерпи еще день – Маги обязательно придумают целительные капли, обещаю тебе.
– Мне непонятно, почему Королевский шарф не помогает.
– Конечно же, он помогает, – успокоил девочку отец. – Просто ты сейчас больна, и тебе нужны целительные капли.
Спустившись с последней ступени, он поставил дочь на неровный прозрачный пол, под которым, точно капилляры, пролегали совсем молодые и еще неокрепшие ветви игура. Он взял девочку за руку, и они тихо зашагали к выходу, во внутреннюю часть королевского дворца, где их уже ожидал водчий.
Водчий выразил свое почтение отцу и дочери низким и чрезмерно долгим поклоном, а после, ускорив шаг, опередил Калирию и ее отца и подставил невысокую стремянку к запряженной двумя белыми лошадьми кибитке. Подав девочке руку, он помог ей подняться в кибитку, а затем суетливо обежал повозку сзади, сел на переднее сиденье и, легонько взмахнув вожжами, повез Королеву и ее папу в Морозную рощу.
Плебры всегда располагали огненные шары в небе над столицей так, чтобы их тепло обходило Морозную рощу стороной. Там, на задворках дворцовой территории, в вечных студеных сумерках, разбавленных слабым свечением миниатюрных холодных фонарей, не переставая падал невесомый снег, укрывая тонким белым пледом ветви и листву деревьев и щекоча Эксиль. Эксиль, этот небольшой цветок, был похож, как и диетры, на розу, вот только ростом не выше десятилетнего ребенка. Он колыхался и извивался на мягком черном стебле, вертя под бесконечным легким снегопадом своим мерцающим бутоном из стороны в сторону, точно любопытный младенец, вот-вот научившийся самостоятельно садиться в своей колыбели и желающий познать мир. Калирия безмерно любила Эксиль, несмотря на необходимость еженедельного мучительного кормления. Она обнимала маленький, вечно подернутый свежим инеем, цветок Эксиля, ласково проводила пальцами по его лепесткам, которые, как ей часто казалось, смотрят на нее и просят не уходить так скоро.
Сейчас девочка вышла из кибитки и слабыми шажками направилась к Эксилю. За собой она оставляла неглубокие следы на тоненьком снежном покрывале, укрывавшем землю Морозной рощи. Эксиль затрепетал, вытянулся и стал мотать бутоном по сторонам, точно ища несуществующими глазами Калирию.
«Здравствуй, Эксиль! – улыбнулась она цветку, приблизившись к нему вплотную. – Ты скучал по мне?»
Могло показаться, будто Эксиль кивает ей бутоном в ответ, хотя нельзя было исключать, что он просто учуял пищу и поэтому так взволновался. Раскрыв бутон, он распушил нежные алые лепестки, и на их внутренней поверхности блеснули в слабом свете фонарей несколько небольших белых клыков. Калирия, все так же улыбаясь, нежно потрепала Эксиль по бутону, а потом, почти неслышно вздохнув, поднесла руки к шее и аккуратными медленными движениями стала разматывать Королевский шарф. Проведя ладонью по обнаженной шее, она нащупала на коже шероховатые, едва ли заметные со стороны, следы запекшейся крови и поморщилась. Эксиль тем временем трепетал и, казалось, даже шипел, хлопая бутоном так, как разевает клюв птенец в ожидании червячка, принесенного мамой в гнездо на обед. Калирия нагнулась к цветку, прикрыла глаза, а в следующее мгновение ахнула, когда Эксиль резким броском, точно кобра, впился ей в шею своими мелкими зубами. «Нет, нет, Эксиль, – тихо забормотала девочка, – чуть-чуть правее, ты отсюда в прошлый раз пил». Ручкой она постаралась тихонько отцепить бутон от себя, но Эксиль крепко присосался к ее шее и жадно глотал кровь девочки, как древний вампир, который не оторвется от жертвы, пока не насытится. «Ну ладно, ладно, кушай отсюда, раз ты такой», – снисходительно сказала Калирия тоном, с каким маленькие девочки грозят пальчиком нашкодившим непослушным куклам.
Вскоре Эксиль отодвинулся от девочки и сделал несколько неуверенных движений бутоном. Затем он внезапно застыл, будто еще несколько мгновений назад не изнывал от голода и не шипел, требуя свежей пищи здесь и сейчас. Калирия поднялась во весь рост, медленно обмотала шею Королевским шарфом, чтобы остановить кровь, и обернулась. Ее отец стоял, облокотившись на тонкую ветвь игура и скрестив руки на груди. Все это время он с грустью во взгляде наблюдал за привычной картиной: его любимая и единственная дочь отдает частицу себя прожорливому созданию, защищающему Амплерикс. Калирия с любовью во взгляде посмотрела на своего отца. Ему не было и сорока лет. Он был высок и хорошо сложен. Его пронзительные коричневые глаза часто были прищурены, будто он пристально за чем-то наблюдал, прямо как сейчас, в Морозной роще. Несколько тонких морщин не прибавляли ему возраста, или же он выглядел моложе своих лет благодаря густым волосам цвета жареного каштана, которые спадали на скулы, делая лицо необычайно острым и выразительным.
Калирия унаследовала внешность матери. Ее синие глаза с неутомимым любопытством оглядывали пространство вокруг, а длинные, будто окрашенные ледяным пеплом волосы, многочисленными ручьями небрежно рассыпались по ее спине.
– Пойдем обратно во дворец, папа? – Калирия коснулась пальчиками его руки и вопросительно посмотрела на отца.
– Да, – задумчиво кивнул он, а потом наклонился к девочке и, прижав ее к себе, спросил: – Тебе не холодно?
– Мне не холодно, отец. Пойдем обратно, я очень хочу спать.
– Как и всегда после кормления, – с тревогой в голосе сказал он.
– Еще не полдень?
Отец вытащил из кармана белых брюк крошечный эспир, эту хрустальную изящную спираль, и поднес к глазам. В нижней части эспира горело, пульсируя, сочное зеленое пятно, приятное мерцание которого лилось в темноту Морозной рощи. Плебры нечасто контролировали запускаемые в небо шары, а поэтому те нередко так и висели в небосводе, не давая жителям понять, утро сейчас на дворе или вечер. Так и горели они, пока не потухали и не сменялись новыми свежими пылающими сферами. И только эспир помогал жителям Амплерикса разделять утро от вечера, а ночь ото дня.
Эспир был создан Магами тысячи лет назад. Он представлял собой небольшую хрустальную спираль, по которой можно было определить время суток. Ранним утром любой эспир светился слабым зеленым оттенком у самого основания. По мере того, как день отвоевывал свое место в сутках, световое пятнышко поднималось по спирали эспира все выше и выше, становясь изумрудно-желтым в преддверии полудня, окончательно наливалось желтизной днем, обретало приятную синеву ближе к вечеру и наконец разливалось у самой верхушки спирали темно-красным свечением с наступлением ночи. Эспиры были не у всех, так как стоили они недешево. Одним из самых больших и красивых по праву считался эспир, возведенный на Живой площади в Триарби – то была завораживающая своей элегантностью спираль высотой в два, если не три, человеческих роста. Эспир на Живой площади был таким внушительным, что по нему ориентироваться во времени могла значительная часть столицы, просто выглянув из окна; поэтому большинство жителей Триарби предпочитали не тратить лишние монеты на персональные эспиры, особенно учитывая, что срок службы эспиров редко превышал год-полтора – период времени, в течение которого лунный хрусталь, из которого изготавливались эти чудные изделия, был способен определять время суток.
– Судя по цвету, – сказал отец, не отрывая взгляда от спирали, – полдень вот-вот наступит.
Он убрал эспир обратно в карман, взял дочь за ручку, и они побрели к выходу из Морозной рощи.
Стоило отцу с дочерью шагнуть на лестницу, ведущую в королевские покои, как в небо столицы со стороны Морозной рощи взмыл столб бордовой пыльцы, невесомые частицы которой взвивались вверх, будто молодой тонкий смерч. Так случалось всякий раз, когда получивший положенную ему еженедельную порцию королевской крови Эксиль распускал свой бутон и извергал из него столб своей пыльцы в небо, питая защитный пояс орбиты Амплерикса и защищая планету от живших в космосе мерсеби.
Глава 3.
Деревня Кай-Ур стояла на самом краю Медистого плато. Фраза «на самом краю» не красит большинство мелких населенных пунктов. К Кай-Уру это не относилось, ибо в данном случае речь шла о западной, а не восточной части Медистого плато. А значит, рядом сама столица.
Жизнь в Кай-Уре в этот день не отличалась от жизни в день предыдущий. Там, где учатся и тренируются солдаты, царствует четкий распорядок. А чем четче распорядок, тем и жизнь монотоннее.
– Ты опоздал, – недовольно бросил своему сыну Гальер, когда юноша показался в дверях кабинета отца.
– Простите, – виновато ответил Лафре, все еще стоя на пороге и не решаясь подойти к столу отца, – нас задержал командир. Мы упражнялись на мечах, когда ваш слуга сообщил мне, что вы изволите видеть меня, и я…
– Кто задержал? – с презрением в голосе перебил его Гальер, подняв на сына маленькие черные глаза.
– Командир Дамори, отец, – тихо сказал Лафре.
– Не командир Дамори, насколько мне известно, предводитель Вильдумского отряда, а Гальер Аберус. И пока Гальер Аберус все еще отдает здесь приказы, их надо выполнять. Беспрекословно и незамедлительно! – стукнул он кулаком по столу.
– Виноват, отец, – еще тише ответил сын.
– Что мне до твоей вины! – горячился Гальер. – И какого пса ты мямлишь, как сопливая девка?
– Виноват, отец! – громко повторил молодой человек.
– Виноват… Что произошло вчера?
– А что вчера произошло?
– Ты мне скажи. – Гальер сверлил своего сына острым, как жало, взглядом. – От меня только что вышел Итус Сирой, и он, должен заметить, был вне себя от недовольства, что ты вчера не явился к ним в дом. Ты можешь себе представить, каково было мне, предводителю Вильдумского отряда, оправдываться перед ним, будто я малолетний воришка? Мне!
– Отец. – Лафре ощутил, как его бросило в жар. – Я вчера чувствовал себя нехорошо, даже с кровати не вставал.
– В заднице нивенга я видал, как ты вчера себя чувствовал! – рявкнул на сына Гальер. – Все их семейство собралось в доме, чтобы устроить тебе смотрины! Они прождали тебя до позднего вечера, а ты, треклятый сын диетры, даже не послал им слугу, чтобы отменить встречу!
– Отец. – Юноша приблизился к столу и отодвинул кресло, чтобы сесть в него. – Я… Я на дух не переношу семейство Сирой. Всех их, а в особенности – Хельду.
– Ты можешь сколь угодно питать к ним отвращение. Я не заставляю любить их, но уговор есть уговор! Если семья Аберус дает слово, его надо держать.
– Но не я давал слово, отец.
– Ты тоже Аберус. И если слово даю я, то значит, даешь его и ты.
– Отец, я вас умоляю! Сошлите меня в Низину, лишите меня фамилии, убейте меня! Прямо сейчас. Вонзите в меня кинжал, но только не заставляйте меня родниться с ними!
– С ними роднишься не ты, треклятый сын диетры, а мы! Договоренность достигнута, а договоренность крепче стали, если в ней участвует фамилия Аберус.
– За что вы так со мной? Почему именно они? Почему именно Хельда? – воскликнул Лафре. – Она уродлива, как сутулая собака, и от нее несет за милю.
– Хельда уродлива, Алира гнусава, Женни стара… Кого ты себе ищешь? Красавицу из ангалийцев?
– Но не Хельда же, отец!
– Тебе уже двадцать один, Лафре! Я не молод, твоя мать тоже, и мы глубоко озабочены твоей взыскательностью в выборе невесты. У Итуса доброе имя и обширные земли. И не только в Медистом плато, но и под Триарби. Земли, которыми я не прочь был бы обладать.
– Вот оно что… – покачал головой юноша. – Земли… И ради земель вы готовы на то, чтобы ваш единственный наследник ложился в постель с вонючей Хельдой? Нет лучше способа, чтобы не допустить продолжения нашего рода! На такую не позарился бы и слепой.
– Мое решение озвучено, Лафре, и оно не подлежит обсуждению. Сегодня вечером я сам повезу тебя к ним, и ты будешь обходителен и учтив с Хельдой. Вы женитесь в следующем месяце. И если после свадьбы ты не сможешь обрюхатить это уродливое… эту… дочь Итуса, я лично заберусь в кровать к ней вместе с тобой и собственными руками всуну в нее твой член! Ты меня понял?
– Вы жестокий, – сквозь зубы процедил Лафре.
Юноша рывком поднялся с кресла и стремительным шагом направился к двери.
– Стоять! – заорал Гальер.
Но Лафре, которому было наплевать на то, какой силы гнев он сейчас пробудил в отце, уже сбегал по лестнице вниз.
На тренировочной поляне деревни Кай-Ур командир Дамори выстраивал в шеренгу семерых солдат Вильдумского отряда, которые должны сейчас направиться в Низину. Напротив шеренги на лужайке сидели вымотавшиеся из-за изнурительных упражнений на мечах курсанты, наблюдавшие за тем, как опытные солдаты Вильдумского отряда готовятся к спуску. Лафре подошел к остальным курсантам и тоже сел на лужайку, обхватив колени руками. Заметив его, командир Дамори нервно хмыкнул, а потом снова повернулся к солдатам: «И помните, что воздуха в ваших мешках хватит ненадолго! Мешки с воздухом надевать только в момент пересадки – нечего тратить воздух понапрасну. Когда достигнете Низины, меньше чем по двое по земле не передвигаться. Найдете ребенка – прижгите его. Не найдете – поднимайтесь обратно, но участь ваша тогда будет незавидна!»
– Что я пропустил? – шепотом спросил Лафре у своего товарища. – Почему участь их будет незавидна?
– В Низине пропала одна беременная из нивенгов, – не отрывая глаз от экипированных солдат, ответил курсант, – и теперь солдаты из отряда пойдут вниз искать ее.
– С чего такая забота о нивенгах? – усмехнулся Лафре.
– Ни с чего. И заботой тут не пахнет. Командир Дамори сказал, что она, возможно, уже родила ребенка где-то в чащобах и теперь прячет его, чтоб не прижгли. Идиотка. Вчера трое солдат туда спускались, искали, но так и не нашли ни ее, ни ребенка. А нивенги молчат – делают вид, что не знают, где она. Вот теперь сегодня уже семерых отправляют. Тех троих вчера высекли ночью в наказание за бесполезность. Глянь на этих, – парень кивком головы указал на солдат. – С виду невозмутимые, а по глазам-то видно, что страшно. Кому охота, чтобы жопа от жгучих стеблей потом неделю горела. А когда-то и мы туда спустимся…
Между тем командир Дамори закончил инструктаж и отдал солдатам команду отправиться к краю Рубежа, который пролегал трещиной между земной твердью Медистого плато и территорией Триарби. Количество переправ и мостов, перекинутых через ущелье по всему Рубежу, не поддавалось счету – как-никак, свободный проход для жителей и торговых караванов с Медистого плато в столицу и обратно должен быть обеспечен. В некоторых местах Рубежа были установлены невысокие лебедки, при помощи которых солдат Вильдумского отряда на длинных тросах, в клетках, спускали в Низину. Конечная точка спуска – Низина – была так далеко внизу, что длины тросов не хватало, и поэтому метрах в трехстах после начала спуска вокруг стволов игура были сооружены пересадочные пункты с другими лебедками. На этой отметке, где располагались пункты пересадки, стволы игура были еще совсем узкие, метров пятнадцать в диаметре. И досюда еще достигал воздух. Но вот ниже уже начиналась опасная туманность, после которой становилось трудно дышать. В небольшую, сколоченную из досок, клетку помещалось пять человек. В этот раз для спуска задействовали две клетки: в одной было трое солдат и водчий, в другой – четверо солдат с водчим. Когда каждая клетка достигнет пересадочного пункта, солдаты перейдут в другую клетку и наденут мешки с воздухом, а водчий останется на пересадке, чтобы продолжить спускать клетку дальше и потом поднять солдат обратно.