Они устремляются в лес, под кроны вязов и лип, но подлесок и тонкие кусты бересклета мешают тащить волокуши. Огарёк спрыгивает с пса, отвязывает волокуши, пытается самостоятельно протащить Кречета дальше, но у него ничего не выходит. Рудо лижет лицо хозяина, тычется носом в плечо, скулит жалобно. Провозившись с волокушами и ничего не добившись, Огарёк забегает чуть дальше в лес, спотыкаясь и царапая лицо о ветки, падает на колени и кричит во всё горло:
– Смарагдель! Смарагдель! Господин Дорог!
Испуганные птицы взметаются в небо чёрным облаком.
До рассвета ещё далеко. Месяц плавает в глухо-сером мареве, ночь холодна и тиха, и крики мальчишки режут замерший воздух. Он зовёт долго, до хрипоты, голос его слабеет и уже не звенит отчаянной надеждой. Огарёк замолкает, тяжело дыша и хватая пальцами влажный мох вместе с землёй. Становится невыносимо тихо.
Рудо настороженно всматривается вдаль, но не щетинит холку и не рычит. Огарёк со злостью вытирает слёзы, и на его щеках остаются земляные полосы. Он смотрит на пса и поворачивает голову в ту же сторону.
В темноте, почти не различимый среди чёрных липовых стволов и переплетения кустов, кто-то стоит. Месяц показывается из-за облаков, тускло освещает лес, и Огарёк видит кого-то, похожего на человека, но не более чем волк походит на собаку.
– Зачем ты зовёшь моего отца? – спрашивает существо и подходит ближе. Его движения поначалу кажутся робкими, осторожными, но Огарёк понимает: лесовой крадётся, и каждый его жест исполнен опасностью. На голове у лесового молодые оленьи рога, покрытые мягким мхом, и Огарёк вспоминает, что они уже встречались мимолётом, там, в чёрной чаще.
– Кречет умирает, – говорит Огарёк. – Нужна ваша вода. Скорее.
Лесовой неслышно подступает ближе, изумрудные глаза светятся любопытством и недоверием.
– И где же он?
Огарёк машет рукой себе за спину и громко шмыгает носом.
– Там лежит. Сходи посмотри, раз не веришь.
Лесовой и правда уходит, но возвращается быстро. Лицо его становится более человеческим: постарался, значит, над обликом.
– Не уходи никуда. Я скоро вернусь.
Он исчезает быстрее, чем Огарёк успевает что-то ответить. Шагает в кусты и растворяется в них, без звука, не всколыхнув ни листочка. Снова становится тихо, тихо и одиноко, а минуты тянутся невыносимо медленно. Огарёк до крови кусает костяшки, ждать ему и тягостно, и страшно, но и радостно: всё же в этом пустом, нежилом лесу его услышал молодой лешак, а дальше всё должно быть легче.
Он возвращается к Кречету, трогает жилку на шее, задерживает дыхание и убеждается, что сердце ещё слабо, но всё же бьётся. Огарёк срывает немного влажного мягкого мха и обтирает бледное лицо Кречета и сухие губы.
– Скоро придёт твой друг, водицы принесёт. Потерпи немного. Ты крепкий мужик. Скоро бегать будешь. Терпи.
Никто и ничто ему не отвечает.
Огарёк суетится, не находит себе места и в конце концов обнимает погрустневшего пса, зарывается лицом в густую шерсть.
Этот лес слишком пуст, слишком мал, слишком не похож на Смарагделеву чащу, на могучее царственное Великолесье, и невозможно представить, что лесной князь сюда явится.
Огарёк зажмуривается, считает до десяти и медленно, глубоко втягивает ноздрями воздух. Ночь зябка и сыра, но перелески за Липоцветом почти не пахнут настоящим лесом – так, прелыми листьями и травой, без мощи, вполсилы.
Ему начинает казаться, что стало светлее, будто где-то неподалёку зажгли свечу, и пламя её пляшет на слабом ветру, дразня и подманивая. Огарёк медленно открывает глаза.
Воздух дрожит и плавится, перелесок трудно узнать, словно его заколдовали, подменили, взрастили из тоненьких стволов могучие чёрные деревья. Огарьку кажется, что он смотрит сквозь неровное слюдяное окошко, оплывшее и мутноватое. Но самое чудесное – не это.
Перед ним стоят трое. Молодой лешак с оленьими рогами, которого он уже встречал, исполнил просьбу и привёл отца. Смарагдель высок и широкоплеч, глаза его горят самоцветами, одеяние сверкает то ли росой, то ли осколками мелких камней, на голове – целая корона из переплетённых ветвей, не то надетый венец, не то рога, как у сынка. Но кроме двух лесовых Огарёк видит кого-то третьего – невысокого щуплого незнакомца в чудной, какой-то нездешней одежде. Плечи, грудь и руки незнакомца облепили светляки, и весь он светится, как фонарь, но из-за неровного сияния ползающих, вспархивающих и опускающихся обратно светляков Огарёк не может разглядеть его лицо.
Рудо бьёт хвостом по земле и срывается, бежит встречать Смарагделя. Лесовой быстро гладит пса, в два широких шага подлетает к Кречету, но не склоняется, а бесстрастно взирает на него, не с тревогой, а скорее с любопытством. Огарёк до скрипа стискивает зубы. Его злит равнодушие лесового, но он молчит, чтобы не спугнуть всесильного нечистеца.
– Ты хочешь сохранить ему жизнь? – произносит незнакомец со светляками. Его голос скрипуч и звучит гулко, будто он говорит в глиняный горшок. Огарёк понимает, что спрашивают Смарагделя, а не его.
– Сохраню.
Смарагдель отвечает твёрдо и сухо, но Огарёк видит, что у него нет с собой чарки с водой. Огарёк смотрит на молодого лешака, тот выглядит взволнованным и сторонится человека со светляками. Поймав взгляд Огарька, он подходит ближе и шепчет:
– Я всё сказал. К отцу явился Господин Дорог. Будь осторожней, человек. Он видит всего тебя.
По спине Огарька ползёт холодная дрожь. Он косится на человека со светляками и видит, что лицо у него то молодое, то старое, а в волосах появляются и исчезают серебристые пряди.
Господин Дорог скрещивает руки на груди и облокачивается на деревце. Он ничего не делает, просто наблюдает, и его странное лицо не выражает абсолютно ничего, словно он – костяная фигурка, кукла, забытая кем-то в лесу. Воздух вокруг него иногда начинает дрожать, меняться, и Огарёк отворачивается, задохнувшись от нахлынувшего ужаса.
– Видишь теперь? – скрипит Господин Дорог.
– Что? – хмурится Смарагдель.
– Те твари. Безликие. Они были в Липоцвете. С ними сражался твой сокол.
– Ты их послал? – гневно взрыкивает Смарагдель. В перелеске поднимается ветер, Огарёк обнимает Рудо за шею. С псом не так страшно. Огарёк напуган и растерян – Кречет лежит совсем белый, а эти двое тратят время, выясняя что-то своё.
Господин Дорог достаёт из кармана золотую кудель и начинает вытягивать тонкие ниточки. Некоторые нитки растворяются в воздухе, некоторые рвутся и осыпаются бурой трухой, а какие-то он наматывает на свои длинные пальцы и переплетает между собой.
– Я их послал. Я тебя послал. Я послал этого мальчика из Мостков. Я, всё я…
– Не ври. Надо мной у тебя нет власти.
– Может, и есть, тебе откуда знать? – Не отрываясь от кудели, Господин Дорог небрежно поводит плечом. Три светляка взлетают, кружат в воздухе и садятся обратно.
Смарагдель возвращается к Кречету и наконец-то приседает на одно колено, протягивает когтистые руки к сокольему лицу. Он осторожно трогает стрелу и рубаху, бурую и заскорузлую от крови.
– Ты позволишь?
«Скорее, хватит языками трепать! Вы живёте вечно, вы не люди вовсе, а он – человек, и скоро умрёт!» – хочет закричать Огарёк, но его горло будто сдавливает чьей-то рукой, он может только злиться и скрипеть зубами от бессилия.
– Иди, набери воды, – позволяет Господин Дорог.
Смарагдель ступает спиной вперёд, и его поглощает тьма, остро пахнущая мшистым еловым лесом. Лешачонок остаётся, почтительно смотрит на Господина Дорог и склоняется над Кречетом. Сидит так с минуту, а потом ахает, прикрывая рот рукой.
– Так не дышит больше, Господин Дорог.
Огарёк не верит своим ушам.
– Значит, не моё больше дело, – говорит Господин Дорог так спокойно и обыденно, словно перед ним не человек умер, а муравья раздавили. Нити в его пальцах сияют, переливаются и уже сплетаются в дивный узор. Огарёк не может поверить своим ушам. В горле клокочет гнев.
– Всё из-за вас! – не выдерживая, кричит Огарёк. – Нужно было сразу нести воду! Сразу! Зовите свою Владычицу Яви! Всех, кого угодно, зовите, хоть само лихо морское! Он жить должен, понимаете?
Господин Дорог ухмыляется.
– Это решаю не я. Я только пряду пути. И если захочу, спутаю твой так, что будешь молить Владычицу Яви, чтобы она скорее пришла и взмахнула над твоей нитью серпом.
– Так махала уже! А я – вот, перед вами!
– Потому что так мне было угодно, – улыбается Господин Дорог и разводит руками, сплошь запутанными золотыми нитками. Улыбка у него выходит какая-то отстранённая и неживая.
У Огарька сжимается горло. Он беспомощен, подавлен и растерян. Господин Дорог продолжает плести, и под его стремительными пальцами уже вырисовывается кружевная лента с причудливым узором. Огарёк безучастно замечает, что вся одежда существа покрыта тонкой паутинкой кружева, а манжеты ещё и расшиты серебром.
– Ему даны пять смертей, – будничным тоном скрипит Господин Дорог. – Эта – вторая. И только пятая заберёт его навсегда.
– Как у человека может быть пять смертей? – выдыхает Огарёк.
– У человека – никак.
Он снова улыбается себе под нос и многозначительно замолкает, когда из ниоткуда выходит Смарагдель с деревянной чаркой, пахнущей травами и душистыми ручьями. Лешачонок бросается к нему, чтобы сказать, но Смарагдель и сам всё понимает. Он бережно ставит чарку на траву и только потом приближается к Кречету. Лесовой растерян и, кажется, зол.
– Что ты сделал? – гремит он, отняв ладонь от бледных губ Кречета. Он подскакивает к Господину Дорог и нависает над ним, как мастер над провинившимся учеником. Господин Дорог остаётся невозмутим и продолжает выплетать кружева из золота.
– Я всегда делаю только то, что нужно. И вспомни, Смарагдель, не я владею жизнями и смертями. Ты преувеличиваешь моё могущество.
Огарёк не знает, что ему делать. Он садится на землю, берёт веточку и начинает разламывать её на мелкие кусочки. Внутри у него – сосущая пустота, но он боится заглядывать в неё.
Лес вокруг начинает дрожать сильнее, будто всё вокруг сковали прозрачным льдом, окурили дымом или покрыли слюдяными стёклышками. Что увидят люди из Липоцвета, взбреди им в голову прогуляться поблизости? Наверное, ничего. Ни Господина Дорог, ни лесного князя с наследником, ни зелёного мальчика, ни пса, ни мёртвого сокола.
– Зови её! – повелевает Смарагдель голосом, в котором слышится и вой бури, и треск гибнущих деревьев, и стоны лесных зверей. – Зови, иначе я стану тебе вечным врагом.
– Не стоит звать. – Господин Дорог поднимает голову и приветственно машет кому-то.
Огарёк оборачивается и видит женщину, прекрасную, как чистый утренний свет. У неё длинные серебристые волосы, а струящийся наряд соткан из сотен и сотен жемчужных нитей. На кружевном поясе подвешен изящный изогнутый серп, и даже при тусклом свете видно, насколько он смертоносен. Длинный струящийся шлейф платья лежит на земле, но Огарьку кажется, что иногда вокруг него появляются призрачные детские силуэты, приподнимают шлейф, бережно раскладывают на мху и исчезают, стоит моргнуть. С появлением женщины реальность будто надламывается, время спотыкается и сбивается с шага, и Огарёк уже даже не пытается понять, снится ему всё это или происходит на самом деле. Он закрывает глаза и утыкается лицом в колени. Будь что будет.
Некоторое время все молчат, и Огарёк понятия не имеет, что происходит. Наконец, голос Господина Дорог произносит:
– Я сплёл его новый путь. До третьей смерти.
– Третья и четвёртая обойдутся без меня, – шелестит женский голос, приятный и текучий, как лёгкий весенний дождь. – Просто выплети разрыв, а следом – ещё один.
– Не тебе учить меня искусству плести кружева, – притворно фыркает Господин Дорог. Смарагдель вмешивается в их разговор:
– Он нужен мне. Я был бы признателен, если бы вы оба решили его вернуть.
Женщина тихо смеётся, от этого звука почему-то веет ледяным холодом.
– Ты так ничего и не понял, один из четырёх лесных князей. Если бы мы ещё не решили, стали бы говорить о смертях и узорах? Вот же он, путь твоего сокола, вьётся золотым плетешком в руках Господина Дорог. Уже готов, уже связан, за мной осталось малое – дохнуть и притронуться, чтоб завился, как живой.
– Так дыши и трогай! – требует Смарагдель. Он говорит быстрее, чем Владычица Яви и Господин Дорог, его голос, хоть тоже нечеловеческий, напористее и громче, больше похож на голос смертного существа. Огарёк чувствует, как по спине пробегает дрожь. Он тут единственный человек, не считая Кречета, и ему страшно, холодно и непривычно среди этих созданий. Он хочет домой.
Слышатся лёгкие шаги, шелест и ропот ветра. Огарёк всё-таки решается поднять глаза и видит, как Владычица Яви нежно перебирает в полупрозрачных пальцах тонкое золотое кружево. Она крутит его и так и эдак, будто думает, куда бы пристроить, на платье или на голову. Наконец подносит к губам, будто хочет поцеловать, и нежно, осторожно дует.
Огарька касается что-то, похожее на вздох. Не ветер, скорее едва осязаемая дрожь пронизывает воздух, светляки Господина Дорог вспархивают и уносятся куда-то ввысь мерцающим облаком. Кружево в руках Владычицы Яви расползается, истончается, сыпется вниз и растворяется, не успев коснуться земли. Рядом с Огарьком слышится хрип. Он оборачивается на Кречета и видит, как тот, не приходя в сознание, жадно ловит воздух приоткрытым ртом. Серые щёки сокола постепенно загораются болезненным румянцем.
– Сильна лесная кровь, – едва различимо произносит Смарагдель. Он довольно улыбается, и улыбка делает его лицо острым, хищным, нелюдским. На плечах у него вырастает поросль мелких белёсых поганок, а когти на пальцах изгибаются ещё сильнее. Не старается лесовой выглядеть человеком. Перед кем ему стараться? Перед Огарьком, что ли?
Рудо возбуждённо лает, припадает на передние лапы. Понять не может, что происходит.
– Кречет, – шепчет Огарёк и кидается к соколу. – Жив? Жив ведь?
Огарёк с надеждой смотрит на существ, окружающих его, пытается поймать в таких разных и причудливых глазах хоть какое-то сочувствие и ободрение.
Он трогает щёки и лоб Кречета и чуть не плачет от облегчения, ощутив тепло. Стрелы в его теле больше нет, исчезла, развеялась под натиском чар, и только тёмное пятно на рубахе напоминает о том, что произошло.
– Благодарю, – шмыгает носом Огарёк, не обращаясь ни к кому напрямую. – Благодарю…
Ладонь лесового ложится на его плечо и отстраняет от Кречета.
– Отстань от него, – советует Смарагдель. – Только что мёртв был, возвращаться из Нижнего мира тяжело. Не думай, что прямо сейчас поднимется и побежит. Ему время нужно. Прийти в себя, вновь привыкнуть к тому, что вокруг. Не торопи его. Сам вернётся, когда силы в себе почувствует.
– Если воды ему вашей дать? – спрашивает Огарёк. – Быстрей поправится?
Смарагдель медленно качает головой.
– Не выйдет ничего. Ему теперь не раны залечивать, ему вновь принимать тяжесть Среднего мира, вновь пробовать воздух и вспоминать, как быть собой. Это сложнее, чем плоть зарастить.
Смарагдель поворачивается к Владычице Яви и Господину Дорог.
– Ты ничего не делаешь просто так, верно, Дорожник?
Тот ухмыляется, а вокруг Владычицы Яви очевиднее проступают прозрачные детские силуэты.
– Верно, лесной князь. Да и ты придерживаешься того же правила, если я достаточно хорошо тебя знаю. Не будем сейчас выяснять, кто кому должен. Договоримся, что всё так, как суждено быть. Этому лесу, на мой взгляд, не хватает души. Что скажешь?
Господин Дорог склоняет голову, его лицо сейчас – гладкое, юное, лицо дерзкого мальчишки. Смарагдель с усмешкой кивает на лешачонка.
– Ольшайка, этот лес – твой. Смотри, чтобы густо разрастался подлесок, стволы деревьев становились необъятными, а их ветви тянулись прямо к небу. Я буду приглядывать за тобой. Если нагрянет Перлива – говори, что здесь теперь твоя вотчина, дарованная мной и Господином Дорог. Если он держал эту часть для кого-то из своих сыновей, пусть смирится.
Ольшайка светится от радости, совсем как человек, получивший что-то давно желанное. Он кланяется низко, до земли, сначала отцу, потом Господину Дорог. Владычица Яви скучает, разглядывает Кречета, прищурившись.
– Если хочешь, бери этого, станет первым твоим помощником.