– Ага, как подкожный жир!
– Да иди ты со своим жиром! Я сейчас серьёзно! Представляешь, – жил-жил человек, в обществе жил, а не один в лесу, а потом умер, и даже нет никого, кто бы похоронил по-людски!
– И что их, этих «инкогнимортумов», – в общую яму?
– Да какая яма, сжигают, поди. Жил-жил, и не осталось ничего. Даже могилы. Страшно, господа, страшно!
– А ты чего молчишь, Винтерсблад?
– Да он, поди, не отошёл ещё от увиденного! Ничего, Блад, – как сказал профессор, всегда кому-то становится дурно! – и компания дружно расхохоталась.
***
В этот день Винтерсблад работал в ночную смену. Едва он вошёл в отделение и поставил в начале длинного коридора ведро со шваброй, появился Бэйли.
– А, явился, студент! – хмыкнул тот. – Я там за седьмой пролил сладкий чай. Пойди, подотри, а то пол теперь липкий. Здесь после вымоешь.
– Ты пролил, сам и подтирай, – буркнул Шентэл.
– Ишь ты, мы сегодня не в духе! – оскалился медбрат. – Ты санитар, подтирать – это твоя работа! Делай, что говорю!
– Ты пролил, сам и вытрешь, не переломишься, – раздался мелодичный голос за спиной Блада, и лицо Бэйли тут же сменило выражение с нахального на приторно-сладкое.
– Сестра Джосси! Ты вернулась! – проблеял он.
Шентэл обернулся: за его спиной, подбоченившись, стояла осанистая женщина лет двадцати семи, в сестринском серо-голубом платье и белоснежном переднике с красным крестом на груди. На локте у неё висела лёгкая шубка и маленькая сумочка: старшая сестра только что пришла и направлялась в свой кабинет. Она перевела строгий, чуть насмешливый взгляд голубых глаз с Бэйли на Винтерсблада.
– Новенький?
– Да, мэм, – взгляд юноши намертво приковали её пухлые капризные губки, накрашенные слишком яркой для больничных стен помадой (верно, в цвет креста на переднике).
– Здесь меня называют сестра Джосси, – требовательно поправила она.
– Да, сестра Джосси.
Она одобрительно улыбнулась, кокетливо поправила тонкой рукой идеально уложенные белокурые волосы.
– Что ж, Бэйли, возьми-ка швабру и пойди прибери за собой. А мы пока познакомимся с новеньким, – она с лёгким пренебрежением переступила через ведро, взяла Винтерсблада под руку и заглянула ему в глаза: – пойдём, новенький, покурим! – от неё пахло жасмином с оттенком сигаретного дыма; в сдержанных, резких движениях улавливалась неиссякаемая энергия и властность, а уверенный хитрый взгляд Джойселлин будоражил тлеющей в его глубине порочностью.
– Я не курю, сестра Джосси.
Старшая сестра шутливо сдвинула тонкие брови:
– Ты смеешь мне отказывать? Он мне отказывает, Бэйли, представляешь!
– Дурак, – хмуро бросил медбрат, берясь за швабру.
– Ты хорошо подумал? – Джосси вздёрнула подбородок и ткнула пальчиком в грудь Шентэлу. – Те, кто плохо себя ведут, здесь не задерживаются! – она игриво улыбнулась. – Пойдём, расскажешь, что тут произошло в моё отсутствие. Знаю я этих балбесов, – сестра махнула рукой на Бэйли, – врут как дышат!
Она привела его в свой кабинет, велела сесть на стул подле стола, а сама, убрав шубку с сумочкой в шкаф, достала сменные туфли.
– Давай, можешь начинать на них жаловаться! – усмехнулась она. – Наверняка же всю работу на одного новенького свалили. Как тебя зовут, кстати? – наклонилась, принялась расшнуровывать сапожок.
– Шентэл Винтерсблад, сестра Джосси.
– Шентэл Винтерсблад, сестра Джосси! – передразнила она его официальный тон. – Сейчас ещё пожмём друг другу руки, и я сделаю книксен! – скинутый с ноги сапожок полетел к стенке. – Сестра Джосси я для тебя там, – женщина кивнула на дверь кабинета, – здесь – просто Джойс. Помоги зашнуровать, – она поставила ножку в туфельке Бладу на колено, поддёрнув юбку сестринского платья чуть выше изящных лодыжек.
Шентэл растерялся, но покорно склонился над туфелькой, стараясь даже случайно не прикоснуться рукой к чулку Джосси. Он чувствовал её пристальный, изучающий взгляд, от которого под белым воротником санитарской формы горела шея, а следом начинали наливаться жгучим румянцем и уши. Это раздражало.
– Я тебя смущаю? – поинтересовалась Джойселлин.
Блад мысленно выругался, чувствуя, как краснеют щёки. Резким движением завязал на бантик шнурки старшей сестры и поднял голову, вскинул на неё прямой, вызывающий взгляд:
– Ни в коем разе.
– А по тебе не скажешь. Вон как зарделся! – Джосси мелодично рассмеялась и поменяла ногу, поставив на колено юноше вторую, ещё не зашнурованную туфельку. – Не сердись. Я никому не скажу. То, что происходит в больнице, остаётся в её стенах навсегда, – уже серьёзно добавила она, – такие правила. Ясно?
– Предельно, – Блад справился со второй шнуровкой и посмотрел на Джойселлин как можно уверенней.
– О! Вот так мне больше нравится, – сестра убрала ногу и легко провела пальчиками по его волосам. – Думаю, мы подружимся, Винтерсблад.
Она обошла стол, достала из ящика сигареты и закурила. Глубоко затянулась, с наслаждением прикрыв глаза, и, запрокинув голову, выдохнула тонкую струйку дыма:
– Хочешь? – женщина протянула через стол Бладу свою сигарету, на кончике которой поцелуем алел отпечаток помады Джосси, наверняка ещё хранивший вкус её губ.
– Я не курю.
– Как-то ты неуверенно отвечаешь, – уголок алых губ изогнулся в хитрой улыбке. – Здесь все курят, Шентэл, и ты начнёшь. Иначе нервы с этими психами не выдержат. А пока иди работай, раз такой скучный и не хочешь составить мне компанию, – Джойс вновь с удовольствием затянулась, – и позови мне Бэйли.
Медбрата искать не пришлось: он вертелся недалеко от сестринского кабинета, злобно размазывая воду шваброй по полу. Увидев Блада, Бэйли помрачнел ещё больше. Надулся так, что под формой на плечах взбугрились мышцы, сощурил глаза, почти потерявшиеся в тени сдвинутых кустистых бровей, и шумно вдохнул, кривя губы, словно под нос ему поднесли несвежий носок Тощего Тони. Сейчас медбрат всем своим видом напоминал клокочущего негодованием корридного быка: осталось только поскрести копытом мокрый пол и броситься вперёд рогами на Винтерсблада.
– Сестра Джосси просила тебя зайти, – сказал Шентэл, удивлённый такой переменой в нахальном и весёлом Бэйли.
Наверняка думает, что Блад воспользовался моментом и нажаловался на них с Такером за все те насмешки, которые ему пришлось претерпеть от медбратьев.
Бэйли чуть сдулся, собранный гармошкой лоб разгладился, но глаза по-прежнему смотрели на санитара враждебно. Он молча двинулся в кабинет, по пути пихнув Винтерсбладу швабру. На лице медбрата отразилось усилие, с которым он подавил желание натыкать в лицо санитару грязной тряпкой.
– Пшёл отсюда, салага! – прошипел он, не глядя на Шентэла.
***
С возвращением сестры Джосси порядка в отделении стало больше, а работы у Винтерсблада – меньше. Даже когда смена Джойселлин выпадала на утро, а Блад с Такером и Бэйли работали ночью, медбратья больше не сваливали все свои обязанности на санитара, а выполняли их сами. Пусть старшая сестра и не могла видеть всего, но её присутствие в больнице ощущалось даже когда она уходила. Медбратья не позволяли себе лишнего, словно дети, чья строгая воспитательница вышла за дверь, но, вернувшись, мигом узнает о любом, даже самом мелком безобразии. Такер продолжал подтрунивать над Шентэлом, но уже не так грубо. А вот Бэйли стал невесел, будто затаил на санитара обиду.
Сестра Джосси была мила и приветлива.
– Как дела у новенького? – спрашивала она каждую смену, встречая Шентэла в коридоре перед обходом, и легонько хлопала его по плечу, выражая своё одобрение.
Несколько раз она приносила ему в хрустящей промасленной бумаге кренделёк из ближайшей булочной:
– Тот, кто хорошо работает, заслуживает поощрение! – улыбалась она, вручив свёрток со сдобой Бладу, и неизменно отламывала кусочек себе, мягко придерживая его руку своей ладонью.
Отправив ароматный ломтик себе в рот, она, лукаво улыбаясь, облизывала пухлыми, ярко накрашенными губами сахарную присыпку с кончиков пальцев:
– М-м-м, вкуснотища! Не затягивай, Шентэл, полакомись, пока булочка ещё тёплая!
Джосси пробуждала сильные чувства, и они не были похожи на нежную привязанность, которую Блад когда-то испытывал к Кассандре. Блад чувствовал Джосси на расстоянии и боролся с желанием бросить швабру и пойти по больничным коридорам в поисках Джойс. Так кот, ведомый чутьём, идёт на запах мясной лавки. Мысли о ней были похожи на глоток горячего пунша, а стоило только ей появиться где-то поблизости, становилось до головокружения тревожно, словно смотришь вниз с крыши пятиэтажного дома, и стыдно за непристойные мысли, будто Джойселлин умела их читать.
Когда она звала покурить Такера и Бэйли (а бывало, только одного Бэйли) на лестницу или к себе в кабинет, и до Винтерсблада доносились приглушённые разговоры и её смех, он мечтал, как голыми руками придушит Бэйли где-нибудь в тёмной прачечной. Блада сестра Джосси покурить не звала, и он крепко жалел, что отказался в первый раз, – тогда, когда она предлагала ему сигарету с алым отпечатком её губ. Теперь проситься было как-то унизительно. В такие моменты Шентэл чувствовал себя мальчишкой, который должен давно уже спать, а он, босиком и в детской пижаме, украдкой подглядывает через дверную щель из тёмной прихожей в зал, где устроили приём его родители. Джойс принадлежала совсем иному миру, – миру, где обитали Такер, Бэйли и даже все эти психи, пускающие слюни на своих постелях, – и куда Шентэла пока не допускали.
С Бэйли отношения у Блада вконец испортились. После возвращения Джосси медбрат продолжил подшучивать над санитаром, но уже не только ради собственного веселья, а с умыслом задеть Винтерсблада, и как можно больнее. У него получалось. К тому же и сам Блад перестал молча терпеть издёвки и начал отвечать.
Как-то вечером, в конце смены, когда Шентэл домывал полы, на ночное дежурство пришёл Бэйли. Он дошёл по нескончаемо длинному коридору до санитара и наигранно ойкнул:
– Надо же! Форму надел, а обувь сменить совсем забыл!
Блад поднял глаза: по всему свежевымытому полу тянулись грязные следы от ботинок Бэйли. Этот урод наверняка специально искал какую-нибудь клумбу, потому что такие комья влажной земли на тротуаре насобирать было невозможно!
– Пойду переобуюсь, – доложил санитару довольный собой Бэйли и как ни в чём не бывало пошлёпал грязными подошвами обратно, тщательно впечатывая их в пол.
Винтерсблада обдало жаром, скрипнули до боли сжатые зубы. Он готов был обрушить на голову Бэйли всё здание больницы, но под руками оказалось только ведро с грязной водой. Шентэл схватил его и с размахом выплеснул в спину медбрату. Воды было много, и удар оказался такой сильный, что Бэйли едва не упал. Поймал равновесие, развернулся, вновь приобретая сходство с разъярённым быком, и с изощрёнными проклятьями бросился на санитара. Не добежал всего чуть-чуть: ноги Бэйли поехали на скользком полу. Падая, он ухватился за Блада и увлёк его за собой. Загрохотало пустое ведро, шлёпнула черенком по мокрому упавшая швабра, затрещала ткань санитарской формы: медбрат вцепился в рукав Винтерсблада, и тот оторвался ровно по шву от плеча, оставшись в руках Бэйли.
Барахтаясь в грязной луже и страшно ругаясь, медбрат отшвырнул от себя бесполезную тряпку и, уже не пытаясь подняться на ноги, на четвереньках бросился на противника. Мощный кулак впечатался в скулу Блада, а потом две широкие пятерни сомкнулись на его горле. Бэйли был в бешенстве и запросто свернул бы Шентэлу шею, но он никак не мог определиться, что же хочет сделать с противником: ещё раз приложить его затылком об пол или всё-таки задушить. Пока медбрат, рыча что-то нечленораздельное, тряс Блада, упиравшегося обеими руками в его злую рожу, дверь кабинета отворилась, и на пороге появилась старшая сестра.
– Прекратили! Оба! – рявкнула она незнакомым, металлическим голосом, и он распластал дерущихся по полу, точно упавший сверху монетный пресс. – Что это, Бэйли? – уже своим тоном спросила Джойселлин у медбрата, который отвалился от санитара и, судя по выражению лица, предпочёл бы притвориться мёртвым, пусть даже придётся всю ночь пролежать в холодном, залитом водой коридоре.
– Он сам напросился, – сдавленно наябедничал Бэйли.
– Но бросился-то на него ты? – сестра бесстрастно выгнула строгую бровь.
– Он облил меня водой!
– Хм. Я вижу, что вы оба одинаково мокрые. Кто кого облил – уже неважно. Но у Винтерсблада разбита губа, порвана форма и я, кажется, вижу, как на его шее наливаются синяки, оставленные твоими лапами. А ты целёхонек! – Джойс побарабанила ноготками по дверной ручке, на которой покоилась её ладонь. – Я подумаю, как тебя наказать. А пока не суйся мне на глаза. Брысь!
Бэйли суматошно завозился, спеша выполнить приказ. Этот тридцатилетний детина и правда боялся сестру Джосси, как маленький баловник боится строгую воспитательницу.
– Шентэл, зайди! – она кивнула вглубь своего кабинета. – И рукав захвати.
Блад прошёл в кабинет, сел на стул подле стола старшей сестры, ожидая выговора. Но не дождался. Джойселлин достала из ящика стола маленький швейный набор и, деловито послюнявив нитку, принялась вставлять её в игольное ушко.
– Раздевайся, – бросила она, поглощённая своим делом, – нужно пришить рукав.
– Я сам, я умею шить.
– Не сомневаюсь. Но для этого придётся снять куртку, – она перегнулась через стол и протянула ему иголку с длинной нитью.
Пришлось послушаться. Пока Блад пришивал рукав на место, сестра Джосси стояла по ту сторону стола, сложив на груди руки, облокотившись плечом о шкафчик с пилюлями, и беззастенчиво его разглядывала.
– У тебя красивые руки, Винтерсблад, – обронила она, и усмехнулась, заметив его смущение, – может, зря пришиваешь рукав, следовало бы и второй оторвать?
– Благодарю, сестра Джосси, вы так любезны! – раздражённо пробормотал Шентэл, не отвлекаясь от шитья.
– А что? Просто говорю. Как есть. Что ж я сделаю, если твои руки и правда красивы? Да и сам ты ничего! Жаль, что под форменной курткой этого не видно.
– Чёрт! – прошипел юноша, нечаянно воткнув в себя иголку.
На пальце выступила капля, большая и тёмная, слово вишня. Блад прижался к пострадавшему пальцу губами, высасывая кровь, чтобы та не успела заляпать белую форму.
– Тебе помочь? – всё с той же лисьей полуулыбкой спросила Джойс.
Винтерсблад промолчал, лишь бросил на неё возмущённый взгляд. Она его нервировала и смущала, а сама веселилась, наблюдая за реакцией и произведённым эффектом. Это злило.
– Ты слишком напряжён, Шентэл, – сказала Джойселлин, закуривая, – так нельзя. Нужно уметь получать от жизни удовольствие. И позволять себе то, что хочется, – она обошла стол, приблизившись к санитару. – Справился?
– Да, готово, – Блад поднялся на ноги и надел на себя зашитую куртку, но застегнуть не успел: свободной рукой Джосси уцепилась за его ремень.
От её прохладных пальцев, прикоснувшихся к его коже, по всему телу пробежали раскалённые мурашки.
– Не надумал? – спросила она, протягивая раскуренную сигарету, которую Винтерсблад молча взял и судорожно затянулся.
Пол под его ногами мягко качнулся, словно юноша был в вагоне тронувшегося поезда, а изнутри по венам разлилось приятное тепло, расслабляющее мышцы и успокаивающее нервы. Так бывает, когда уставшее, напряжённое тело погружается в тёплую ванну.
– Ого! – не меняя шутливого тона, удивилась Джойс. – Ты точно – первый раз? Даже не закашлялся! – она легонько похлопала его по обнажённой груди. – Молодец, студент! Считай, с этого момента ты официально принят в этом дурдоме. А если Бэйли опять будет кочевряжиться, я сама с ним поговорю, – сестра выдохнула в лицо Блада тонкую струйку дыма, вновь зацепилась за его ремень, подтягивая юношу поближе к себе. – Иди домой, Винтерсблад, твоя смена закончилась, – почти шёпотом произнесла она так близко, что её алые губы едва не коснулись его уха, а будоражащий жасминовый аромат идеально уложенных волос приятно защекотал ноздри, – и не забудь застегнуться.
С этих пор сестра Джосси звала курить не только медбратьев, но и Шентэла. Она почти не разговаривала с ним, перебрасываясь шуточками с Такером и Бэйли, но время от времени Блад ловил на себе её долгий мягкий взгляд из-под полуопущенных ресниц. Этот взгляд, как и близость Джойс, волновали, но уже не вгоняли в краску. Винтерсблад перестал нервничать в присутствии старшей сестры и теперь не без удовольствия украдкой наблюдал за нею.
Он продолжал таскать пилюли для Коронеля, в свою ночную смену проникая в кабинет Джосси при помощи шпильки. Старшая сестра тоже частенько брала ночные дежурства, но её расписание было известно заранее, и подгадать удобный момент было несложно. Сегодня Джосси была на ночном дежурстве, и, несмотря на спокойную смену и уже выполненные рабочие обязанности, соваться за таблетками было нельзя.