Под землей молитвы стихли вместе с отдаленным стуком дождя. Из глубин вырывался дым, который вился вокруг моих ботинок и клубился при каждом движении. Звуки шагов эхом отражались от стен.
– Сестра Жюльенна? – позвала я.
Слабый свистящий вздох пронесся по лестничной клетке, точно сквозняк.
Я помчалась к последнему повороту и замерла. Крышка с саркофага святой Евгении была снята. Рядом, прислонившись к нему, лежал солдат, из его горла торчал сестринский кинжал. Рана пузырилась розовой кровавой пеной. Мертвый или умирающий. Как он проник внутрь?
Разлом. Отверстие было заделано, но фундамент все еще нуждался в ремонте. Должно быть, проход снова размыло дождем.
Еще один сдавленный вздох потревожил неподвижный, удушливый воздух крипты. Я бросилась за плиту и обнаружила сестру Жюльенну, распростертую на камнях, сжимающую в руках маленькую шкатулку, отделанную драгоценными камнями. Когда я склонилась над женщиной, она с трудом приоткрыла глаза. Кровь пропитала ее одежды, превратив в багровые простыни.
Я выронила свечу и прижала руки к ее животу, где зияла рана, оставленная мечом. Между моих пальцев струилась горячая кровь.
– Не засыпайте, сестра Жюльенна. Еще немного. Я приведу целительниц.
Говоря это, я осознавала всю бесполезность этих слов. Ни один целитель уже не мог помочь сестре Жюльенне.
Ее глаза распахнулись. Стремительно, словно нападающая гадюка, она вцепилась в мое запястье. Ее пальцы были смертельно холодны.
– Артемизия, – прошептала она, – возьми реликварий.
Шкатулка. Усилием воли я заставила себя не отшатнуться. Ее позолоченная поверхность сверкала опалами, огненные отблески проступали сквозь пятна крови.
– Взять ее куда?
Ее затуманенные глаза искали мои блуждающим и расфокусированным взглядом, словно она смотрела сквозь меня в иное пространство.
– Мы охраняли реликвию святой Евгении три сотни лет. Она не должна попасть в руки неживого. Они знают, что Восставшего нельзя освободить, лишь уничтожить. Поэтому ищут его, чтобы уничтожить. Это наше главное оружие, и без него у нас нет защиты.
– Не понимаю, – сказала я. – Мне нужно отнести реликварий матушке Кэтрин, или вы имеете в виду, что я должна бежать, скрыться с ним из монастыря?
– Нет, – прохрипела она.
Мои плечи опустились от облегчения. Я не могла представить, чтобы мне пришлось бежать, бросив Софию и остальных на произвол судьбы, даже если остаться здесь означало умереть вместе с ними. Но то, что она сказала дальше, стерло мое облегчение.
– Я передаю свой долг тебе, Артемизия Наймская. Ты должна принять реликвию святой Евгении. Такова воля Госпожи.
Крипта вдруг оказалась невообразимо далеко. В глазах потемнело, а уши заполнил звон.
– Меня не обучали, – услышала я свой голос, пугающе спокойный даже для моих собственных ушей. – Я не знаю как.
– Мне жаль, – прошептала сестра Жюльенна. Ее глаза закрылись. – Богиня, помилуй нас всех.
Ее рука соскользнула с моей.
Туманные мысли расползались в голове. Долгое время я не могла пошевелиться. Затем вспомнила обо всех, оставшихся наверху в часовне – напуганных, ожидающих и беспомощных. Я рванула вперед, стиснув в бесчувственных пальцах ткань рясы.
У меня не было привычки молиться в одиночестве. Каждый день я читала вслух молитвы сестер вместе со всеми, но это было совсем другое, легче, чем придумывать свои собственные слова. Я едва могла разговаривать с людьми, а пытаться разговаривать с Богиней казалось наихудшей идеей. Но мне нужно было знать.
«Госпожа. Пожалуйста, если это действительно воля Твоя, дай мне знак».
Случилось сразу две вещи. Раздался стук металла о камень, и что-то прохладное и твердое коснулось моего колена. Реликварий выпал из ослабшей ладони сестры Жюльенны и оказался прямо напротив меня, а в глубине опалов блеснул свет свечи.
В это же время на расстоянии вытянутой руки от меня труп солдата выдохнул. Из его глазниц, носа и рта потоками заструился туман, собирающийся в тень, нависшую в воздухе над ним. Он умер, и дух, что овладел им, покидал тело. Как только он вновь сформируется, то нападет.
У меня больше не оставалось времени на размышления, колебания, сомнения. Госпожа ответила мне – не один раз, а дважды. Сглотнув желчь, я подняла реликварий и открыла его замки.
Глава четыре
Мгновение ничего не происходило. Внутри реликварий был обит малиновым бархатом, настолько старым, что местами потемнел и стал гладким, и от него удушливо пахло пылью. Кость пальца святой Евгении была вставлена в углубление, почерневшая, словно от огня.
Я не увидела никаких признаков того, что к ней привязан Восставший, и, что еще более тревожно, ничего не ощутила.
Когда уже начала задаваться вопросом, было ли что-то, что мне следует сделать – провести ритуал или прочитать благословение, – туман, поднимающийся от костей, вскипел, и мой мир взорвался болью.
Иногда перед рассветом я сидела на крыше келейной и наблюдала за возвращением летучих мышей с окружающих полей и лугов. Днем они гнездились в колокольне часовни, а перед самым рассветом опускались на нее огромным клубящимся черным облаком. Именно это я и почувствовала, когда впускала Восставшего в свое тело – будто его сущность ворвалась в меня вихрящимся, кричащим облаком, слепящей тьмой за моими веками и градом ударов по ребрам от тысячи крыльев. Это было слишком. Я не могла вместить его полностью.
Из горла вырвался крик. Конвульсии охватили тело. Сквозь красные полосы агонии я ощутила, как мой позвоночник выгибается, а пятки впечатываются в пол. Внутри меня что-то завыло, и мои собственные мысли распались перед его натиском. Пальцы дернулись, а затем скрючились в подобие уродливых птичьих лап.
Я никогда не думала, что это будет ощущаться так – словно снова стать одержимой. Было в тысячу раз хуже, чем с Пепельным духом. Я припомнила слова матушки Кэтрин, сказанные в саду. Я не подходила для высшей реликвии; Восставший пытался завладеть мной.
Этого я не могла допустить. И заставила сопротивляющуюся руку опуститься вниз, сантиметр за сантиметром, чтобы дотянуться до кинжала. Извлекла его из ножен и прижала плоскостью лезвия к запястью.
Кожа зашипела в том месте, где ее коснулся освященный металл. Кинжал выпал из обессиленных пальцев, и я рухнула, почувствовав облегчение, когда сила Восставшего ослабла. Но судороги все еще сотрясали мое тело, и я не могла ничего поделать, кроме как дергаться и задыхаться, лежа на каменных плитах.
Тогда я услышала голос.
– Вставай, человек. – Хриплые команды приходили отовсюду и из ниоткуда, вклиниваясь между моими мыслями. – Ты собираешься сдохнуть? Вставай!
Я подумала, что сошла с ума. Духи не умеют разговаривать. Даже овладев мной, Пепельный проявлял себя лишь в виде простых порывов, вспышек ярости и голода, которые я едва могла отличить от своих собственных желаний. Большую часть времени он даже не ощущался как отдельная сущность. Но я прикасалась к изваянию Евгении и помнила, насколько по-другому ощущался Восставший по сравнению с менее сильными духами…
– Если ты не встанешь, я тебя заставлю. Я разорву твой разум на части, если будет необходимо.
Да, он мог говорить. Я услышала свой смех – ужасное беззвучное хрипение.
– Что это с тобой? – прошипел голос. – Ты сошла с ума? Это как раз то, что мне нужно, – ненормальная монашка в качестве сосуда. – А затем: – Шевелись!
Восставший дернулся откуда-то изнутри меня. Я перевернулась вовремя, чтобы успеть увидеть, как призрачные когти духа полоснули воздух там, где мгновение назад было мое лицо. Инстинктивно я потянулась к кинжалу.
– Нет, – скомандовал Восставший. – Не это. Возьми меч мертвого солдата.
Меч лежал в пределах досягаемости. Шатаясь, я взглянула на тяжелый стальной клинок.
– Я никогда не…
– Неважно. Поднимай. Сейчас же!
Я не собиралась исполнять приказы духа, но ощущала движение где-то поблизости и знала, что медлить нельзя. Бросилась за оружием, только затем, чтобы увернуться, когда оказалось, что меч в моей руке был невероятно легок, почти невесом. Обычно ослабленные мышцы моей руки не были способны удержать такую тяжесть, но, похоже, это нисколько не мешало Восставшему.
– Развернись, – приказал он.
Я повернулась, стараясь не потерять равновесие. Дух плыл ко мне по воздуху, подобно кипящему облаку пара, приобретая все более отчетливые очертания по мере приближения. Я разглядела перекошенное лицо, черты которого оплывали, словно воск, и глаза – лихорадочные искры света в запавших глазницах. Лихорадочный.
– Замахнись.
Сквозь мое тело пронеслась неземная сила. Меч прочертил стремительную дугу, и в свете свечи сверкнула сталь. Это было так легко, что сначала я подумала, будто промахнулась. Затем увидела, что Лихорадочный замер, разрубленный почти надвое, и его половинки соединяют лишь несколько тонких нитей пара. И его лицо… Я никогда еще не видела, чтобы дух выглядел испуганным.
– Еще раз.
Один заключительный взмах, и Лихорадочный развеялся в ничто. Я почувствовала удовлетворение, которое свернулось внутри меня тугим теплым комком, словно кошка, довольно вылизывающая усы после миски сметаны. Я сжала рукоятку меча. Это чувство принадлежало Восставшему, не мне.
– Возможно, ты не так уж бесполезна. Тем не менее, в тебе есть что-то странное – ты слушаешь меня, например… О, а это что?
Краем глаза я заметила натекшую кровь сестры Жюльенны, переливающуюся в свете свечей багровым. Я отвернулась, но было уже поздно. Восставший видел моими глазами.
– Мертвая претендентка? А что тогда представляешь из себя ты? – Последовала изумленная пауза. – У тебя вообще нет никакой подготовки, не так ли?
– Замолкни. – Говорить было больно, горло саднило от крика.
Я опустила меч и склонилась, чтобы подобрать кинжал.
– Сомневаюсь, что ты вообще знаешь, как вернуть меня обратно в реликвию, – продолжил он недоверчиво. – Ты хоть понимаешь, в какой опасности находишься, человечишко? Это лишь вопрос времени, когда я овладею твоим телом и отправлю его в долгий, веселый…
Его голос оборвался шипением. Я снова шлепнула кинжалом по руке, и на коже расцвел еще один багровый след. В наступившей тишине я ощутила во рту медный привкус. Когда провела пальцами по губам, на них осталась свежая кровь. Должно быть, прикусила язык во время конвульсий.
Кровь выглядела неестественно алой, почти пульсирующей в неверном свете свечей. Она была не только моей, по большей части принадлежала сестре Жюльенне. Как только возникла эта мысль, перед глазами все поплыло, а ноги подкосились.
Слабость была недопустима. Делая размеренные вдохи через нос, я убрала кинжал в ножны и спрятала реликварий под мышкой, убедившись, что он плотно закрыт, перед тем как ступить на лестницу. Хотя Восставший отступил, я все еще ощущала, как он оценивает меня, кружа вокруг, словно лиса у курятника. Стоит мне ослабить бдительность, как он попытается овладеть мной снова.
Он думал, что у него был шанс.
– Что случится с тобой, если меня убьют, Восставший?
– Ничего, – ответил он чересчур поспешно.
– Ты вернешься в реликвию, – догадалась я. – Если это случится, ты будешь беспомощен, и духи, напавшие на нас, тебя уничтожат. Чтобы защитить себя, ты должен сохранить мне жизнь. Поэтому и помог мне.
– Не твоего ума дело, никчемная монашка, – огрызнулся он.
– Очень даже моего, потому что ты продолжишь помогать мне, – мрачно заявила я. – У тебя нет выбора.
На полпути наверх я снова услышала молитвы, приглушенные слоями камня. Еще несколько шагов, и сверху раздался крик и треск дерева. Остальную часть лестницы я преодолела бегом. В часовне меня встретила картина полного смятения: послушницы рыдали, а сестра Айрис отрывисто отдавала приказы монахиням. Она стояла, охраняя матушку Кэтрин, преклонившую колени у алтаря и погруженную в молитву. Двери все еще держались, но уже с трудом; когда я взглянула на створку, в дереве появилась новая трещина, пробитая клинком.
Сестра Айрис развернулась, услышав, как я вошла, и на ее лице проступило облегчение. Которое, впрочем, моментально улетучилось.
– Артемизия? Где сестра Жюльенна?
Я представила, как, должно быть, выгляжу со стороны – вся в крови и с мечом в руке. Я заперла дверь крипты и протянула реликварий.
– Пожалуйста, сохраните это.
Кровь отхлынула от лица сестры Айрис.
– О, Артемизия…
Я не могла вынести ее взгляда. Поверит ли она мне, если скажу, что не одержима? Я не знала. Поэтому молча отвернулась от нее и побрела через неф, между скамьями, осознавая, как затихают молитвы и плач по ходу моего приближения. Я мельком увидела Маргариту, на лице ее застыл шок. Дверь впереди содрогалась от непрерывных ударов. В засове появилась очередная трещина.
– Восставший, – произнесла я, не обращая внимания на взгляды, впившиеся в меня при этом, и испуганные шепотки. – Направь меня.
– Я не твой слуга, – прошипел он. Затем нехотя добавил: – Снаружи десятки обращенных. Будь готова.
Двери потряс еще один удар. Затем они взорвались вспышкой разлетающихся обломков.
Так много мужчин… Поток их, смердящих в своих забрызганных грязью кольчугах, с глазами, сияющими серебристым призрачным светом, хлынул в пролом. Для них я, должно быть, выглядела жалкой преградой, одиноко стоящей на пути. Серое одеяние ничем не выделяло меня среди других сестер. Я почувствовала, как ветер обдувает лицо туманом дождя, когда воины приблизились.
Восставший дернул меня за руку, подобно тому, ка кукловод дергает за ниточку. Я подняла ее ладонью кверху. Сила взревела во мне, словно лесной пожар – всепоглощающая, неостановимая. Толчок, и солдаты замерли, будто бы натолкнувшись на невидимый барьер. Поворот, и все до единого упали на колени, сведенные судорогой. Их рты широко распахнулись; из них хлынули потоки пара. Тела дергались, дрожали, а затем наконец рухнули на пол без сознания.
Я качнулась вперед, когда последние остатки силы Восставшего вытекли из моего тела. Земля дрогнула под ногами, а перед глазами расцвели темные пятна. Я оперлась на меч, острие которого утонуло в ковре нефа.
Изгнанные духи клубились над солдатами в корчащейся, хаотично мечущейся массе. Некоторые из мужчин зашевелились и застонали. Уцелевшие, но не настолько, чтобы вступить в бой.
– Сейчас они слабы. Хватит медлить и уничтожь их, пока не очухались. Или моя сила слишком велика для тебя, монашка?
В ответ я упрямо подняла меч и, пошатываясь, двинулась вперед. И ощутила краткую вспышку изумления Восставшего с примесью одобрения. В мои конечности хлынула сила, заставляя перейти с шага на бег. Меч сверкнул в воздухе, без труда располосовав ближайшего духа на ленточки, как только тот начал обретать форму.
– Слева!
Я развернулась, перехватывая Изможденного, почти воплотившегося возле меня. Его когти чиркнули по моей щеке, но прикосновение оставило лишь слабый холодок вместо обжигающего мороза скверны. Второй удар разнес его в клочья.
Восставший, должно быть, почувствовал мое удивление.
– Я могу защитить тебя от скверны, если не стану пытаться делать все одновременно. Но на этом все. Мечи, стрелы, топоры – все, что принадлежит физическому миру, может причинить вред твоей жалкой плоти.
Вероятно, он говорил правду, но в тот момент я ощутила себя неуязвимой. Духи падали передо мной, словно пшеница под косой. Мои чувства обострились: я ощущала каждый удар сердца, каждый вдох; чуяла запах дождя и камня, что приносила буря снаружи. Даже липкий жар кожаной рукояти меча заиграл какими-то новыми и поразительными ощущениями. Я никогда не осознавала, какое это чудо – просто иметь тело, быть живой, чувствовать.
Восставший. Это было наслаждение Восставшего, текущее через меня и ощущаемое моими человеческими чувствами.
Где-то сбоку мелькнуло движение. К битве присоединились сестры, их кинжалы сверкали подобно ртути. Теперь, когда закованные в броню тела пали, нашлось дело и для них.
В дверях часовни толпилось еще больше обращенных. Я повернулась к ним. В руке снова скопилась сила Восставшего, и на этот раз тело мое было готово к толчку, повороту и опустошающему выбросу его мощи. Однако я едва не споткнулась, пока пробиралась вперед, огибая бесчувственные тела, распростертые на полу.
Странная пульсация в воздухе была моим единственным предупреждением о том, что что-то не так. Затем часовню прорезал нечеловеческий вопль, и боль расколола череп. Я согнулась пополам, звук звенел в моих ушах, не переставая. Сквозь дымку агонии видела, как колеблются от призрачного ветра драпировки на стенах. Пламя свечей отклонилось и погасло. Сестры упали, держась за головы.