Машина скрылась поодаль на низких высотах, прячась за башенками и высокими зданиями в трущобах.
– Давай, – грозно сказал Эстебан.
Комаров достал из-за спины небольшую трубу и закинул её на плечо. Пара секунд и её дуло со звуком хлопка выдало снаряд, со шлейфом густого дыма, отправившегося вперёд.
– Зенитка нейтрализована, – сказал Комаров смотря на оплавленную груду раскрошённого металла.
– Спасибо, старина, – радостно сообщил О’Прайс и тут же его голос стал более хмурым. – К вам гости.
Монастырь был впереди, к нему вёл небольшой искусственный мостик над вырытым прудом. Это огромный каменный храм, по бокам кельи и хозяйственные здания, всё это окружено низкой каменной перегородкой.
Сзади вновь сильно припирает ополчение и Эстебан, дойдя до моста, остановился. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и выпустил последние обоймы в ополчение. Часть врагов у фавел слегла. Остальные же медленно стали подходить, пытаясь их прижать.
Самолёт быстро стал сближаться с землёй и О’Прайс снова занял место у люка. Его штурмовая винтовка разит без промаха, а ополченцы не способны в в него попасть из-за плавных мелодичных движений самолёта.
Монахи из двора стали разбегаться кто куда, не желая быть втянутыми в подобные переделки. Но Комаров зацепил одного, став расспрашивать с особым пристрастием.
– Здесь есть Марта Валерон?! – стал кричать Эстебан на новоимпермском, но монахи только убегали или не шли на контакт. – Отвечать, живо!
Но во дворе вскоре воцарилась пустота, только ветер колышет цветы и гуляет по каменному пастилу, трепля и травку. Монахи Южноамериканской Автокефальной церкви ушли в кельи, дабы воззвать с молитвами о спасении и разрешении ситуации.
– Qué estás haciendo aquí? Dejarnos solos! – вышел к ним один высокий старый мужчина в тёмной рясе и Комаров отпустил прошлого монаха; по отдалённым знаниям испанского Константин понял, что его просят удалиться отсюда, с пояснениями зачем он пришёл.
– Todo esta bien. Parece que vinieron por mi, – раздался другой голос и речь успокоения и мужчины увидели как ним навстречу вышла черноволосая чуть смуглая девушка, с тонкими чертами лица и красивыми выразительными глазами неописуемого сине-зелёного цвета в чёрном платье с длинным рукавом. –Я д-давно не-не слышала новоимперского. Кто вы и откуда явились?
– Мы пришли от твоего отца. Ты же помнишь его, – заговорил Эстебан, пока Комаров стоит рядом. – Данте Валерон.
– Да… отец. Я… я давно его не видела. С тех самых пор похищения, – Эстебан заметил, что в очах девушки сверкнули слёзы. – Я… я… не понимаю.
– Мы можем тебя к нему отвести, – Эстебан показал на самолёт. – Через столько времени ты встретишься с ним.
– Что?! – вскрикнула Марта. – Как!? Вы вообще кто!?
– Нет времени объяснять, – фыркнул Эстебан. – Мы рискнули жизнями, чтобы тебя вытащить! – давит парень. – Так пожалуйста, будь добра нам помочь!
– Постой, – пихнул его Комаров, разместив на земле чёрный диск и посмотрев на девочку. – Тебе есть с кем поговорить, – после этого он обратился к рации и нажал кнопку на диске. – О’Прайс. Веди её к галлопроектору.
Из материи света и пучков его стало собираться светло-синее изображение, пока не выдало фигуре человека. Прекрасная женщина с волосом под каре, но немного обезличенная из-за технических особенностей. Однако даже голографические глаза выражают боль и печаль.
– У вас гости! – кричит О’Прайс. – Целая рота ополчения.
– Вы тут разговаривайте, а мы их удержим, – Комаров махнул Эстебану, и они ушли в бой.
– Т-ты к-кто? – дрожащим голосом спросила юная девушка. – Я-я т-тебя не-не знаю, ено т-твоё лицо. Я его помню.
– Марта… – раздался голос из динамиков.
– Д-давно я не слышала э-э-этого им-имени.
– Я – Сериль. Твоя мать, – девушка положила на щёки дочери голографические руки, будто бы она была здесь, сама женщина разрыдалась.
– Я… я не верю. Как? Сер… Мать?
– Да… это я. Ты же помнишь меня. Мой голос, моё лицо.
– Да… мама.
Пока мать пытается убедить дочь в родстве, Комаров и Эстебан держат наплыв орды ополченцев, которые всё же решили или пленить нарушителей или убить.
– Мы их долго не удержим! – кричит Эстебан, подгоняя последний магазин в пистолет, прячась за каменным укрытием. – Проклятье, О’Прайс, сделайте что-нибудь прямо сейчас! Иначе нас тут и похоронят!
– Ждите. Мы вас заберём прямо оттуда.
Машина развернулась в небе. Лишённая вооружения она всё же несла с собой то, что способно повернуть ход этого боя. Со стороны ополчения и полиции открыт интенсивный огонь. Рёв автоматов смешался с хрустом лазвинтовок и пистолетов. Камень монастыря посыпался обильной крошкой, а Эстебан и Комаров больше не могли вести обстрела из-за плотности стрельбы.
О’Прайс направился к люку. В его руках катился небольшой бочонок, и когда он миновал «порог», то вскоре оказался между рядами противников.
– Надеюсь, они оценят парфюм, – с этими словами О’Прайс нажал на детонатор и облако вони накрыло вражеские ряды. Ополчение и полиция утонули в едком и тяжёлом одеяле такого смрада, что некоторые даже выронили оружие, стали тереть обильно слезоточащие глаза.
– Спасибо, – ответил с радостью Комаров. – Будь готов, мы идём на снижение.
Самолёт стал всё ближе к земле, пока не получилось удобного расстояния. Из люка на них была выброшена лестница по которой сначала стала ползти девушка. За ней ринулся и Комаров, а вот Эстебану повезло меньше. Шальная пуля угадила ему колено, и он рухнул, уткнувшись носом в клумбу с цветами.
Поднявшись, парень ползёт в сторону самолёта, лестницы, но лазерный луч прожигает второю ногу и боль сковала всякое движение. Рассвирепев, парень поднимает себя, но тут же саднь его заставляет осесть и оказаться посреди усиливающегося роя пуль и лучей энергии.
– Эстебан! – заорал Комаров.
– Уходите! – крикнул Эстебан, опустив опустившись на простреленное колено. – Поднимайтесь!
Воин развернулся в сторону ополчения, что уже подползает к мосту. В его руках оказывается устройство, которое он получил от О’Прайса. Зажав кнопку и приматов к ней камень куском ткани, он швырнул штуку в ополченцев.
Самолёт больше не может тут оставаться. Медленно он поднимается вверх и уходит отсюда вдаль. Эстебан жен остался лежать на земле, ожидающий пока дезорганизованный враг придёт в себя и добьёт его. Но чья-то жилистая рука до него раньше добралась…
Глава четырнадцатая. Биробиджанский меморандум
Спустя сутки. Биробиджан.
Маленький городок на границе с Китаем стал центром подписи одного из важнейших договоров сего времени, ибо в нём собрались представители всего христианского консервативного мира от востока до запада. Взведённый и заселённый евреями в старых временах на реке Бира, он утопал в боях и распрях во время существования Российской Конфедерации. Но после падения этой страны, Российское Имперское Государство восстановило порядок, возродило старые строения, и превратило его в провинциальную столицу, преисполненную покоя. Утопая в зелёных кущах летом, ныне этот град занесён снегом.
Сейчас он заполнен агентами Службы Имперской Безопасности, Московскими Стрельцами, местной полицией и Жандармерией, что вынуждены сделать из маленького града настоящую зону абсолютной безопасности. Люди в штатском расхаживают по его улочкам, запинаясь о сугробы, и смотря за тем, чтобы горожане вы сделали какой-либо выходки. Полицейские наряды в форме заняли ключевые подходы и подъезды к одному из важнейших памятников города, где проходит торжественный церемониал между послами России, Римского Рейха, КША, Польши и Китая.
Данте едет в легковом бронированном авто чёрного цвета. В окне он видит целый ряд строений – Справа от него простираются высокие склады и ангары, окружившие массивное монументальное строение, посреди пространного поля, в цвет снежным далям.
– Ч-что э-это? – дрожащим голосом спросил у водителя мужчина, держась на края утеплённого пальто.
– Это элеватор, – хрипло ответил мужчина. – Местный центр обработки зерна и хранилища.
– З-зараза. Ка-ак же тут холодно. Россия.
В утеплённом пальто, в хорошей машине, со включённой печкой Данте чувствует атакующий холод. Только это не мороз, а ледяное касание, рождённое невротическими реакциями подсознания, работающего от разбитой и дроблённой души, которая ныне охвачена страшным огнём.
Машина едет дальше. Тут и там Данте цепляет образы людей, которые он видит. Мужчины и женщины в пуховиках на фоне кирпичных, деревянных домов, жестяных и досочных заборов. Вместе с ними мелькают и красные кафтаны Московских Стрельцов, прибывших сюда вместе с имперским послом.
Чем-то Россия напомнила родину для Данте. Всюду поставлены камеры, витают чёрно-бело-жёлтые стяги с двуглавым орлом, Императору и деятелям государства установлено немало памятникам в камне и железе, по улицам разносится звон колоколов от церквей. Вместо наркопритонов, борделей, дешёвых баров, теплившихся в руинах Биробиджана, сияют славой империи новые школы, жилые массивы, среди которых выращены ряды деревьев и кустарников. А вместе с этим и поставлены множественные штабы для государственных ведомств, чьих людей часто можно встретить на улицах с протоколами наперевес. Из граммофонов доносится имперское слово – речи политиков о том, как хорошо жить в России, с экранов и галлографических прожекторов люди государя возвещают о благах работы на страну, и призывают трудиться усердно, и не потакать низменным слабостям.
Машина въехала в город. Данте заметил, что все здания которые он видел не более четырёх или пяти этажей. Он вспомнил, что всё это построено на болоте, и посреди него всё покрыто болотистой землёй. Авто едет дальше, позволяя созерцать новые красоты града на Бире и Данте видит, что куда-то спешит свора молодых ребят, напоминающих студентов по специальному золотому заначку на груди.
– В этом городе есть университет?
– Да, есть. ПГУиИВ, – ответил водитель.
– И как это переводится?
– Приамурский Государственный Университет имени Императора Всероссийского.
Данте умолк, чувствуя, что доза принятых таблеток было не просто огромна, а чудовищна. Назойливый собеседник умолк, но вместо него пришло тотальное оледенение. И это не холод бесчувствия, а намного хуже – Данте чувствует, что покрывается толстым слоем льда меланхолии.
Ещё вчера он пытался в самолёте выучить что-то о России, но не смог. Уныние, отчаяние захлестнули его приливной волной, и он отдал информационную книгу своему водителю, который её видимо и прочёл. Призванный обеспечить безопасность посла Рейха, он сделал всё что мог и было необходимо – назначил двух контролирующих, выставил охрану из ордена Ангельской Стражи и всё согласовал со Службой Имперской Безопасности.
На мраморных плитах у монумента второй мировой стоят мужики в красных кафтанах. Заняв края у площади пред монументом, их взгляд направлен в сторону небольшой рощи, окружившей старую часовню. Позади них, куда упирается строй, композиция из литых серебрёных плит с выбитыми на них именами погибших в страшнейшей войне двадцатого века, на пару с огромным обелиском, увенчанным звездой. Отряд Московских стрельцов занял позицию. Вместе с ними поставлены и отряды полицейских с жандармерией.
Вскоре подъехала и машина Данте. Магистр еле как выбрался. Чувствуя по всему телу слабость, он всё ещё держит себя на ногах. «Но зачем?» – рождается в усталом рассудке вопрос. «Зачем мне всё это? Рейх в безопасности, а значит и нет больше смысла в моём пребывании в статусе магистра. Взять бы всё, да и бросить». Но это рассуждение вызвало сиюсекундный ответ:
«– Правильно, мой дорогой. Давай оставим всё и предадимся безудержному безумию похоти и наслаждений. Оставь службу и вперёд».
«На этот раз ты меня решил голосам почить? А почему не личным визитом?» – если бы магистру не было бы так тошно, он бы даже усмехнулся.
«– А тебе и этого хватит, мой милый Данте. Ты сломлен. Ты – обнищал духом. Я теперь твой единственный собеседник, напоминающий о вечном провале миссии твоей».
Данте даже не пытался отторгнуть альтер-эго. Вместо этого он полностью посвятил себя созерцанию церемониала и одновременно смотрит на своих людей. Подметив, что все они на своих местах, что их чёрная форма вычищена, он направил взгляд на деяние памяти. Пять послов возлагают цветы у небольшого памятника, что возле часовни. Посвящённый героям Всероссийской гражданской войны и победителям над Российской Конфедерацией, он стал объектом особого почитания, ибо жители Биробиджана всегда будут помнить от какого безумия их избавил Император. Под кранами облысевших деревьев, трепеща листьями, торжественно и под музыку возлагаются венки, как дань уважения защитникам родины от хищного посягательства предателей и сепаратистов.
Выбрав Биробиджан в качестве места подписания акта о сотрудничестве, стороны преследовали символический момент, ибо во время второй битвы за Волочаевку во время освободительных войн Российского Имперского Государства, Россия и Китай при поддержке польских и американских формирований смогли разгромить в решительной атаке силы сепаратистов, что поставило точку в страшном конфликте, длившимся столетия. И ныне также – страны всего консервативного мира объединяются, чтобы дать отпор леволиберальному наплыву.
И теперь солидная часть мира, прошедшая этап возрождения от десятков мелких стран, лишённые коммуникаций, потерявшие связь с другими частями света и уподобившиеся тёмным векам до колоссов и империй, чья воля сотрясает мир, собирается объединиться в межконтинентальный альянс.
«– Ты не видишь, не понимаешь, но для тебя всё кончено. Так зачем же держаться за пост, за должность, в которой больше нет силы? Ты же знаешь, что Ангельская Стража не потерпит ослабевшего магистра, ты чувствуешь, как твои владыки шипят у тебя за спиной, обсуждая, когда ты покинешь своё место», – всё не унимается существо, допытывая его и добивая, принуждая к полной безделице или ещё хуже – безудержному и судорожному распутству, которому нет предела.
Внезапно голова у Данте закружилась и ощутив слабость и немоту во всём теле он опёрся на машину.
– С вами всё в порядке? – спросил водитель, который одновременно и солдат Ангельской Стражи.
– Простите, – магистр сделал неуверенный шаг в сторону. – Мне не очень. Мне нужно…
«– Милый Данте», – этими словами обозначено было появление жуткого существа, что нанесло визит магистру.
Данте прищурил взор и разглядел, как к нему плывёт тварь жуткого вида. Клубящееся чёрным дымом внизу и с мертвенно бледным лицом вверху, оно подобно демону, вырвавшемуся из ада. Магистр сделал пару шагов, закрываясь от твари, но только он перевёл взгляд на перекрёсток, как и там его ожидает альтер-эго, с полностью немым выражением лица и смотрящее прямо в душу мужчины зелёными огнями смерти и безумия.
Оно приблизилось к магистру, и костлявая рука была положена на его щёку, потирая её, став мерзким отражением действия матери, которая вытирает слёзы ребёнку. Данте ощутил нестерпимый смрад твари, который словно никто не чувствовал, и который заставил его скрючится от того, что в желудке всё сжалось.
Положив иссушенную конечность магистру на спину, альтер-эго говорит медленно, но угрожающе:
«– Мой милый… мой любимый… истощённый и лишённый сил. Сдавайся и поступи так как я того хочу. Ты можешь даже не оставлять своей морали, но освободись от долга блюсти стражу и защищать… найди покой в моих объятиях».
– Что с вами? – спросил водитель, склонившись над командиром.
– Тошнит.
Данте спустя мгновение выпрямился и осмотрелся. Возле него уже стоит с протянутыми таблетками солдат Ангельской Стражи в штатском, но магистр отмахнулся от них. Парень побрёл в сторону дороги, а за руку его взяла мёртвая плоть иллюзорного существа и повела словно дитя.
Всего в паре сотен метров едут люди, заинтересованные судьбой магистра. Поезд, похожий на эпохальную электричку, но в разы её быстрее, медленно останавливается у вокзала, являя через чистые окна большое красное здание. В тамбуре уже готовы сорваться с места четыре человека – высокая женщина, на которой новое тёплое пальто, молодая девушка в куртке, крупный парень среднего роста в тёмно-синем пуховике и мужчина с просединой, вертящий в руках сигару.
– Мы же успеем к нему? – с волнением вопросила женщина, сосредоточивши взгляд светло-синих очей на крупном мужчине. – Комаров?
– Да, – с басовитой хриплотой ответил парень. – С ним вроде пока ничего страшного.
– Пока!?
– Мои парни сообщают, что он ушёл с площади. Ему стало плохо, и он решил отдохнуть в гостинице… э-э-э… как же её… Новая Калинка вроде.