Книга драконов - Коллектив авторов 6 стр.

– Она может прожить дольше обычного, – добавил он. – Но это же ничего, да? Люди всегда меня спрашивают… спрашивали, как прожить дольше.

Шри Кембоджа вышла из забытья.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она. – Насколько дольше?

– Ну не особо, – ответил Шри Буджанг, стараясь ее успокоить. – Она же по-прежнему человек. Ее тело не способно выдержать слишком долгую жизнь. Вряд ли она протянет дольше, чем лет пятьсот, если только не будет чересчур себя беречь.

– Каканда!

– Да знаю, – сказал Шри Буджанг. – Для людей неестественно столько жить. Но выбор был либо так, либо дать ей умереть. Знаю, вы все считаете, я эгоист, но я и в горы-то ушел только затем, чтобы не причинять вреда.

– Я думала, ты ушел, чтобы достичь освобождения, – ответила Шри Кембоджа. – Как ты собираешься пробудиться в следующей жизни, если отдал ее?

Шри Буджанг не повел ни мускулом, отчего тут же возгордился собой.

– В следующей жизни я начну по новой, и все. Я лишился всех заслуг, которые нажил.

Он старался не думать о том, сколько ему предстоит трудиться, чтобы восстановить свой прежний путь к освобождению – при условии, что его следующая инкарнация вообще будет желать просветления.

– Надеюсь, я хотя бы перерожусь человеком, а не каким-нибудь другим зверем, – сказал он. Даже если он никого не погубил, у него наверняка и без того накопился слишком большой моральный долг, чтобы, переродившись, остаться нагом. – Люди ведь тоже могут достигать освобождения.

Шри Кембоджа сложила руки на груди с такой легкостью, будто имела в этом большой опыт, – Шри Буджангу пришлось бы немало попрактиковаться, чтобы воспроизвести подобный жест.

– Я училась подавлять инстинкт призыва дождя, – сообщила она. – Это было непросто. Пришлось много работать, и я не знаю, можно ли воспроизвести эту технику. Но я могу тебя научить. Если у тебя получится, сможешь ходить на свою гору.

Шри Буджанг был тронут.

– Это очень любезно, Адинда, но…

– Я предлагаю не из любезности, – заметила Шри Кембоджа грубо. – Ты ее спас. И я могу помочь тебе вот так. И помогу.

Шри Буджанг помедлил. Мудрецы не держали обид. И даже если он больше не собирался быть мудрецом, это не означало, что он не мог вести себя как мудрец.

– Я хотел сказать, что не хочу ходить на гору, – сказал он.

Он уже все для себя решил, но произнеся это вслух, ощутил острую боль. Они возлагали цветы перед его пещерой – не только люди, но и духи; они понимали, как им повезло, что у них на горе жил наг. Он мог погружаться в глубокую медитацию на целые месяцы, находя удовольствие в забытьи.

Но он отодвинул эти воспоминания на задний план своего сознания. Им придется побыть там, как затонувшему в темном море сокровищу.

– Я ее продаю, – сказал он.

– Что? – Сестра резко мотнула головой.

– Чтобы оплатить судебные издержки, – объяснил Шри Буджанг. – Эта гора стоит довольно дорого – удобное расположение, плодородная почва. Денег должно хватить и на суд, и на компенсацию.

– Но ты не можешь этого сделать, – возразила Шри Кембоджа.

– Вообще-то могу, – сказал Шри Буджанг. – По человеческим законам я собственник. Там есть люди, которые жили поблизости тысячу лет, очень порядочные соседи, но у них не было нужных документов и другие люди украли у них землю, чтобы выращивать ананасы и строить жилые комплексы. Они посоветовали мне разобраться с документами, что я и сделал. Мой юрист говорит, что проблем со сделкой возникнуть не должно.

– У тебя есть юрист?

– Мне соседи посоветовали нанять. – Вздохнул Шри Буджанг. – Я тогда возвращался только, чтобы попрощаться. Я ведь прожил там сотни лет. Хорошо ладил с людьми, ханту, зверьми… Я не мог просто так их бросить. Если бы я знал, как выключить дождь, я бы так и сделал. Но я не знал. Я никогда не думал слоняться туда-сюда.

Шри Кембоджа помолчала, уставившись на холодный чай с лаймом.

– Ты вообще не собирался возвращаться домой, – произнесла она наконец.

Это было близко к правде и ранило в самое сердце.

– Ничего страшного, – сказал Шри Буджанг. Хотя это облегчило бы ему боль, он не желал говорить ни о жизни, которую для себя создал, ни о мечте, которая ее наполняла. – Наверное, я мог бы найти баланс между горой и морем, но это стало мне уроком. Как ты сказала, я должен принять обязательства. Вот и принимаю. Айяханде и Бонде больше не придется беспокоиться из-за суда. И из-за меня.

– Им вообще не придется из-за него беспокоиться, – сказала Шри Кембоджа и снова приобрела сердитый вид. У Шри Буджанга упало сердце. Что он опять не так сказал?

– Я сказала им, что сама этим займусь, – продолжила Шри Кембоджа. – Там есть за что ухватиться. Прежде всего они указали не того ответчика, а также есть вопросы к юрисдикционной принадлежности. Это даже не говоря о деле по существу.

– Это что-то человеческое? – спросил Шри Буджанг осторожно. – Поэтому я не понимаю, что ты говоришь?

– Ой, – сказала Шри Кембоджа, – просто я юрист. Потому и стала тайно жить как человек, что Айяханда и Бонда сказали, мол, принцессы не могут заниматься юридической практикой. Ты же знаешь, я всегда любила право.

Это признание звучало даже еще удивительнее, чем узнать, что Шри Кембоджа была человеком по совместительству.

– Правда?

– Ладно, я что-то слишком далеко ушла, – призналась Шри Кембоджа. – Я забыла, с кем говорю. Просто я все время ругалась из-за этого с Айяхандой и Бондой, но ты не замечал. Смысл в том, что продавать гору тебе не нужно. У тебя появятся деньги, как только тебя коронуют – можешь помочь ими тем, кто пострадал от твоих стихийных бедствий.

– Если ты могла помочь с самого начала, – проговорил он, – и с дождем, и с судом, то почему сразу не сказала?

Шри Кембоджа выглядела слегка пристыженной.

– Научиться останавливать дождь можно, только если умеешь видеть себя со стороны. Откуда мне было знать?

– Я же потратил столетия, чтобы научиться проникать за завесу своего эго!

– Ты тоже не знал, что я хотела стать юристом, – указала Шри Кембоджа. – Айяханда запретил мне на месяц выходить из комнаты за то, что я устроилась на стажировку! Хоть это ты помнишь?

Сейчас, когда она рассказала, Шри Буджанг вспомнил.

– Так вот почему ты просидела месяц за учебниками? – И видя взгляд Шри Кембоджи, добавил: – Ладно, я понял. Но это не относится к иску.

– Я так на тебя злилась, Каканда, – сказала Шри Кембоджа. – Тебе все давалось за так. Тебе хотелось быть мудрецом – ты ушел на эту гору и засел в своей пещере, никого к себе не подпускал. А я одна жила с Айяхандой и Бондой, выслушивая то, что они хотели сказать тебе. Но они никогда не посылали к тебе гонца и не просили тебя прийти. Они всегда с тобой считались, потому что ты раджа муда.

Шри Буджанг не мог придумать иного ответа, кроме как:

– Я вернулся.

– Да, – сказала Шри Кембоджа. – В любом случае даже если у нас хорошие шансы в деле, это не значит, что мне будет слишком весело заниматься этим иском против нашего больного отца. У меня и так много работы, у меня своя жизнь. И без того есть чем заняться.

– И Мэй Линн тоже займешься? – спросил Шри Буджанг просто из интереса.

Шри Кембоджа аж поперхнулась чаем. Ее человеческое лицо залилось краской.

– Нет! Заткнись! С чего ты это взял? Мы просто вместе работаем! – выпалила она. – Погоди, это Мэй Линн сама тебе сказала? Что она про меня рассказывала?

– Да ничего, – сказал Шри Буджанг. Он задумчиво уставился на меню, выписанное на стене напротив. – Я не могу выдавать секретов, разумеется. Нам, мудрецам, потому их и раскрывают, что нам можно доверять.

– Каканда! – воскликнула Шри Кембоджа.

Но Шри Буджанг видел, что она на него больше не злится.

Юлий. Дэниел Абрахам

Сорок девять лет – рановато, чтобы воспитывать внука-подростка, но что поделать? Малой бо́льшую часть времени проводил внизу – Юлий не назвал бы это место подвалом, потому что их паршивый домишко стоял на холме и там, внизу, было окно. А в подвалах окон не бывает. Но малой торчал там почти безвылазно, то с друзьями, то сам. Юлий сидел на кухне, курил сигареты и смотрел телевизор с выключенным звуком, поэтому слышал, как они шуршали, будто мыши.

Они затеяли свою воображаемую игру, где нужно было бросать кости странной формы и выдумывать истории. Юлию больше нравилось, когда они играли в видеоигры. Особенно войнушки, где все против всех и единственная цель – остаться последним выжившим. Сам он в это никогда не играл, зато хотя бы понимал. Когда каждый сам за себя, а Бог против всех – такой мир он признавал. А Юлий в последнее время признавал мало что.

Он жил в США – подумать только! Ведь он родился в Ставрополе, на Северном Кавказе, пусть ничего оттуда и не помнил. Он был младше мальчишек в подвале, когда покинул родных, чтобы воевать. В детстве он больше времени провел в Афганистане, чем дома, и это было еще до того, как он стал работать по частным контрактам. С тех пор он повидал мир, пусть по большей части это были дрянные его уголки. Но все равно – мир.

Дом, где он жил, был довольно узким. Когда он поселился здесь семь лет назад, стены имели тот бледный цвет, который Врона называл «риелторским белым». Теперь они потемнели от дыма его сигарет и пятен жира от жареного мяса. Кухонный пол был устлан линолеумом, который немного вздулся возле раковины, где постоянно намокал. В гостиной стоял диван, с которого Юлий не снимал пленку, чтобы тот не пропах сигаретами. Задний двор он заасфальтировал, чтобы не косить чертову траву, но ее длинные пальцы все равно тянулись из каждой трещинки. Зато кровать у него недурная. По-королевски большая и такая широкая, что в спальне едва оставалось место, чтобы ее обойти. Когда он увидел ее впервые, то подумал, вот бы набить эту кроватку американскими девицами и вдоволь натрахаться, и поначалу действительно приводил сюда пару подружек.

Потом, два года спустя, Юлий узнал, что у него есть сын, а у его сына – тоже сын. Они приехали вдвоем, но уехал только один.

В беззвучных новостях по телевизору темнокожая женщина и белый мужчина пытались перекричать друг друга с искаженными от гнева лицами, пока картинка не сменилась видом разбомбленного города. Судя по архитектуре, это была Северная Африка. Но не Египет. Может, Судан. В Судане Юлий когда-то воевал.

Друзья малого над чем-то рассмеялись, и Юлий переключил внимание на них. На малого и на то, что он говорил. Все равно что слушать радио, приглушенное настолько, что почти невозможно расслышать. Почти, но не совсем.

– Король представляет вам своего мудреца, который, наверное, старше самой земли. Серьезно, у него такой вид, будто он родился раньше, чем изобрели камень. Он говорит вам, что первые драконы не были просто большими огнедышащими ящерками. Они были душами великих бессмертных воинов. Просто с возрастанием силы в них оставалось все меньше человеческого, пока они не превратились в драконов. А золото, которое они стерегут, это сокровища, которые они нажили в своих кампаниях ужаса и насилия.

– Охренеть, – изумился один из дружков. – Ты хочешь сказать, что Ауфганир – один из первых драконов?

– Ауфганир и есть первый дракон. – Ответ малого был исполнен гордости.

Юлий хихикает и прикуривает новую сигарету от окурка старой. Драконы, магические мечи, кристаллы с душами эльфиек и вся эта хрень. Ребяческие выдумки. Юлий был всего на год-два старше своего внука, когда убил своего первого моджахеда. Выстрелил человеку в рот. Он до сих пор видел его перед глазами. До сих пор мог сосчитать родинки у него на щеке – настолько живо это помнил.

Но то было в другой жизни. Теперь он просто человек, живущий спокойную жизнь в тихом месте, позволяющий дням сливаться воедино, он даже не знал, какой сегодня день недели, пока малой не уходил в школу. Но все равно забавно было слышать там внизу детей, которые пылко обсуждали поиск воображаемых сокровищ. Целого клада с золотом.

Знали бы они, что закопано под их дешевым карточным столиком, они бы здорово пообсирались.

Ладно, разбиваем лагерь на опушке. Не совсем на по-ляне, где нас кто угодно увидит, и не в лесу, а на самом краю.

Хорошо.

Я оцеплю периметр. Поставлю везде растяжки.

Проходи проверку навыка.

Двойка.

Ладно, что еще будете делать? Разожжете костер? Приготовите ужин?

Я разожгу, но сперва вырою яму, чтобы огня не было видно. Не хочу привлечь к нам кого-нибудь из леса.

Никто на вас не нападает, пока вы едите. Слышны только обычные звуки леса, но ничего такого, чтобы стоило поднимать тревогу. Всходит луна, вокруг лишь тонкие облака. На поляне тихо, никого нет. По виду – сплошное умиротворение.

Это слишком легко. Я нервничаю. Установим дежурство.

Кто первый?

Я.

Ладно, проходи проверку восприятия.

Так и знал. Я знал, что все слишком легко. Ладно. Восприятие? Тройка.

Пока вы сидите в темноте, вы замечаете на одной из трех ветвей ворона. То есть просто ворона и все. В этом нет ничего странного, кроме того, что он не меняет положения. Все время сидит на одном месте.

Он меня видит?

Ну, ты же его видишь, так что да.

У моего амулета пассивная магия обнаружения. Я просто засуну руку под рубашку, как будто хочу почесаться. Совершенно обыденно. И я дотрагиваюсь до амулета.

Да, этот ворон не ворон. Он типа перевертыша. Шпионит для дракона. И вы не знаете, сколько он уже за вами следит.

Я могу взять лук?

Брось кубик.

Ладно… э-э… м-да, хреново.

Не так уж плохо. Я дам тебе бонус, потому что ты в дозоре. То есть твой лук лежит почти рядом, но колчан чуть дальше. Ты можешь до них добраться, но придется подойти.

Я хочу подскочить к ним, взять лук и стрелу и пустить в перевертыша. У меня еще осталось одно очко героического поступка.

Трать его и проверяй ловкость.

Двойка.

Ты бы попал, но перевертыш уклоняется. И прежде чем ты берешь другую стрелу, он улетает. Ты видишь, как темные крылья исчезают в лесу.

Ну черт. Теперь Ауфганир узнает, что мы идем.

Юлий терял вес. Он не садился на диету, не делал упражнений, но за последние шесть месяцев сбросил целых двадцать фунтов. Когда кто-то спрашивал, он отшучивался и говорил, что его просто Боженька любит, но сам он думает, что это скорее всего рак. Или, может, из-за щитовидки. Он знал женщину с такой проблемой, и она сильно похудела. Сейчас он понимал, что следовало бы сходить к врачу, и собирался сходить. Только сперва хотел сбросить еще немного.

Из-за того, что жира становилось меньше, у него появлялись некоторые трудности. Одной зимой, когда он служил в Чечне, снег пролежал три месяца. А когда растаял – двор оказался усыпан бутылками, банками и собачьим дерьмом. Все, что не было убрано сразу в мороз, стало явным. Выходит, с телом происходило то же самое. Кислота, которой он закидывался, травка, которую курил, даже героин, который он колол, чтобы снять боль в спине, когда его ранили под Кабулом, – все это сохранилось в нем вместе с жиром. И сейчас, когда этот жир уходил, наркота снова попадала ему в кровь. Кровь с собачьим дерьмом.

Обычно все было нормально. Небольшая вялость, непонятные перепады настроения. Но иногда – синестезия. Сначала покалывало пальцы, потом у шума появлялись цвета. Один раз он провел рукой по стене, и текстура показалась ему низкой нотой, сыгранной на скрипке. Ему это не понравилось. В другой раз он почесал локоть, который был сухой и шелушащийся, но ему на мгновение показалось, что его обтягивала другая, новая кожа. Он расчесался до крови, пытаясь сбросить с себя кожу, будто змея. В таких случаях он старался не садиться за руль, а если уж садился – то вести осторожно.

Когда он только приехал в Штаты, у него была спортивная машина. «Порше». Сексуальная такая тачка, но у нее протекало масло и не хватало места для продуктов. Поэтому он ее продал и купил хэтчбэк. Уже не сексуальный, зато удобный для выполнения задач, что от него требовались.

Может, это служило знаком того, что он стареет. Дело ведь было не в деньгах. Их у него было сколько надо, если бы он только решил их выкопать и потратить, но он не хотел. Просто держал их в безопасном месте. Он был беден. Жить в паршивом домике и ездить на машине для домохозяек было не так уж плохо, если понимать, что тебе не обязательно это делать. И еще у него были свои причины не выпендриваться.

Утром он отвозил малого в школу. Они немного общались, но не так чтобы на любые темы. Потом Юлий мог заняться чем угодно. Иногда закупался продуктами. Иногда стирал. Ходил в кино, если показывали что-то годное. Ему нравились боевики, потому что в них легче уследить за сюжетом, а если он что-то и упускал, это было не так важно. Потом он обедал дома, когда не хотел видеть людей, или в кафе «Гурман», если хотел.