Но больше всего меня впечатлил пример из Тайтусвилла, что в Аппалачии. В 1859 году в небольшом поселении стихийно собрались драконы. Все ринулись туда, стремясь извлечь из этого выгоду, и одному счастливчику по имени Эдвин Дрейк удалось построить первый драконий кран. Для этого он запряг пятидесятифутовую особь с обсидиановой чешуей, запитав таким образом подвесную дорогу между озером Эри и Балтимором. На какое-то время этот драконий бум сделал Тайтусвилл богатейшим городом в мире. Людей привлекали драконьи деньги, благодаря чему строились новые пруды-охладители, новые драконьи краны, новые электростанции – до того дня, как драконы вдруг взяли и улетели.
Эдвин Дрейк – мой прапрапрадедушка по материнской линии. А моя мама…
Но об этом я не готова рассказывать.
С детства мне говорили, что я стара душой. Люблю читать и быть наедине с собой. От крикливых толп мне становится не по себе, но я все равно взяла за правило ходить на городские собрания. Чтобы понимать, что собираются делать взрослые.
Они спорят об отчуждении собственности и дотациях от властей Содружества, ценах на недвижимость и налоговых льготах, изоляционных стенах и зонах безопасности. Они хотят, чтобы городской управляющий заключал сделки с большими корпорациями, чтобы обеспечить рабочие места, и чтобы каждый житель получал свою долю прибыли от драконов.
Но кажется, никто не думает о том, почему драконы прилетели сюда и как сделать так, чтобы Маннапорт не стал очередным Тайтусвиллом.
В Маннапорте нет ни чудес природы, ни крупных университетов, ни денег, ни искусства. Мы не отличаемся от множества других городков в Содружестве – аккуратных и мирных, если смотреть со стороны, но полных боли и отчаяния внутри. Моя школа кажется большой и пустой из-за того, что люди уезжают, если есть возможность, и не возвращаются. Хорошую работу трудно найти. Если хочешь остаться здесь – можно рассчитывать только на всякие халтурки. Еще одна проблема – наркотики, а по ночам иногда слышны выстрелы. Я раньше думала, это подростки взрывают петарды, но однажды увидела мигалки полицейских машин, которые мчали по семнадцатому шоссе, а потом прочитала, что неподалеку нашли труп.
[Мы на холме, внизу виден парк. Драконы ползают, копошатся, расхаживают там; они такие разноцветные, как полевые цветы в траве. Издали они похожи на бабочек, птиц и на кусочки живых красок, кружащихся в стремлении обрести форму.]
Сюда стоило подняться, да? Я прихожу сюда почти каждый день, только ради вида. Полиция говорит держаться подальше, но я не могу представить, чтобы они кому-нибудь навредили. Они уж точно выглядят более смирными, чем индейки, которыми улицы кишат по осени. Когда я оказываюсь здесь, я забываю про школьные сообщества, всякие сплетни, папино ворчание, про то, что нужно постричь бабушкину лужайку, – мне просто приятно знать, что в этом мире есть прекрасные создания, чьих забот нам никогда не понять и которым никогда не будет дела до того, что заботит нас. Так вселенная кажется немножечко больше, понимаете?
Я спрашиваю себя: зачем драконы сюда прилетели? Зачем?
Но когда смотрю на это, кажется, что ответ не так уж важен.
ИЮНЬ
ИНГРИД
[Дети играют на площадке.
Фокус смещается на ниссу, возвышающуюся на заднем плане. Ветки выглядят несколько странно: кажутся слишком поникшими, слишком отягощенными листвой.]
Настроения в городе определенно изменились. Не так уж много людей говорят о тех деньгах, которые мы заработаем на продаже земли застройщикам, и не так же много боятся перемен. Я бы сказала, мы привыкаем к драконам.
[Бейсбольный мяч попадает в ниссу, и весь пейзаж буквально взрывается. То, что лишь мгновением ранее казалось просто купой листьев, превращается в сверкающие чешуйки, вытягивающиеся конечности, расправляющиеся крылья, распрямляющиеся усы, щелкающие мигательные перепонки. Зеленый цвет маскировки сменяется красным, золотистым, блестит голубым и темно-синим – целое облако драконов, чей хамелеоний сон оказался потревожен, вдруг взмыло в воздух. Смешанная стая североамериканских сохатых, сибирских змиев, мезоамериканских пернатых серпентов, бескрылых восточно-азиатских лунгов, огненнохвостых южноазиатских наг, европейских тонкокрылых и других видов. Все они были не крупнее павлина, а многие и гораздо меньше.
Мгновение дети любуются их воздушным представлением, но быстро теряют интерес. Девочка подбегает к подножию дерева и, осторожно ступая среди помета, достает мячик. Дети продолжают свою игру. Потревоженные драконы один за другим возвращаются к дереву, усаживаются и снова облачаются в свой камуфляж.]
Милые, да? Некоторые разочарованы, большинство испытали облегчение. Эти драконы не имеют ничего общего с великанами Библиотеки Уиденер, которая обеспечивает энергией Бостон, или даже теми, что поменьше, которые управляют гигантскими реактивными самолетами, пересекающими Атлантику и континент.
О, я не хочу строить из себя специалиста по драконам. Я сама не видела драконов до восемнадцати лет, когда приехала в Уэллсли, первокурсницей с вытаращенными глазами.
[Архивные фото колледжа Уэллсли, представленные в стиле Кена Бёрнса.]
Тогда в фонде Уэллсли было всего пятеро: три американских бизонорогих, валлийский виерн и английский змей. Они не шли ни в какое сравнение с пятисотголовым фондом Гарварда-Рэдклиффа, но для меня это богатство, эта мощь была за гранью воображения.
Пока остальные девочки еще обустраивались, я решила прогуляться вокруг озера Вубан, где поселилась самая маленькая из бизонорогих, Делирия. Был уже вечер, и я не ожидала что-либо увидеть. Я знала, что драконы были очень заняты и редко бывали у себя. Хотя, как и большинство университетских драконов, они слетелись в Уэллсли, потому что их привлекла сокровищница знаний, сосредоточенная в библиотеках и лекционных залах, договор Содружества и университета предполагал, что драконов убедят обеспечивать энергией с помощью огненного дыхания фабрики и мельницы в соседних городках.
Однако профессора также знали, что драконам требовалось бывать у себя в жилище, чтобы восстанавливаться. Драконы не питались одним только зерном и мясом: их духовное здоровье требовало погружения в академическую атмосферу колледжа, требовало проводить время в одиночестве и размышлять – знаю, современные специалисты скажут, что это все чепуха, но я верила в это тогда и верю сейчас.
Неплохая метафора студенческой жизни, как по мне.
Тропа вдоль берега была окутана туманом, как и само озеро. Я шла и шла, воодушевленная мыслью, что я сама по себе, что за мной не присматривают ни родители, ни наставники. Я воображала себя героиней старинной баллады, которая пробиралась по долинам и болотам, преследуя дракона, сторожащего сокровища. Тяжелая мгла не позволяла увидеть другой берег озера, поэтому оно казалось огромным, как целый океан: тогда я не знала, что потеря пространственного чувства – это распространенный психологический эффект от близости дракона.
Вдруг раздался громкий рев – он напомнил мне звук реактивного двигателя. Я повернулась, и мне открылось зрелище: вода в озере взорвалась, будто вулкан. Мгла на мгновение расступилась, явив длинную, извилистую шею, как на рисунках бронтозавров, которые я видела в книжках, а наверху нее была огромная рогатая и пушистая голова. Солнечный свет, преломленный туманом, окружил эту голову сиянием тысячи цветов, которые я никогда не видела и которым даже не знаю названий. Голова повернулась ко мне, а эти глаза, голубые, округлые, засветились изнутри, встретились с моими.
Затем Делирия, почти небрежно, приоткрыла пасть и мягко зашипела, будто говоря шепотом; туман клубился вокруг ее пасти, сияя слабым голубым светом, как айсберг. У меня же сердце подскочило к самому горлу.
Она отвела взгляд и посмотрела на небо. Широко раскрыла челюсти и выдохнула пламя – оно было как огненный цветок, распустившийся посреди озера.
Не думаю, что до этого я когда-либо понимала буквально, что значит, когда говорят: «захватывает дух». Я видела немало научных иллюстраций и фотографий драконов, которые сворачивались внутри электростанций и с помощью огня генерировали пар, чтобы тот вращал турбины, производившие электричество, а то, в свою очередь, служило источником силы для механизированного мира. Но драконы на тех иллюстрациях казались прирученными и управляемыми, казались органическими компонентами механизма современного мегаполиса.
Но находиться прямо перед драконом оказалось совершенно не так – это было возвышенное чувство, как сказали бы поэты-романтики. Я сразу же поняла, почему столько исследователей и инженеров старины проходили сквозь грозовые бури, через затянутые льдами арктические воды, бездорожные пустыни, усеянные скелетами и болотами с ядовитыми испарениями, – лишь бы хоть глазком увидеть этих великолепных созданий.
Много лет позже, уже после того, как родилась Джули, эта история стала одной из ее любимых, и она требовала, чтобы я пересказывала ее снова и снова. В детстве она была одержима драконами и много их рисовала – прямо как Зои. Глаза она всегда оставляла напоследок, а когда доходила до них, раскрашивала ярко-голубым, с блестящими полосками, выливающимися в мглистый воздух, и тогда драконы будто бы оживали.
ХАРИВИН
Как бы мы сейчас ни зависели от драконов, большинство людей никогда их не видели. Тенденция обделять население знаниями об устройстве нашей энергетики в последние десятилетия только усилилась. Так же, как стараемся не смотреть на смерть в больнице, мы мысленно держим драконов за бетонными стенами и стальными дверьми, за секретными трудовыми контрактами и нерушимыми подписками о неразглашении, и этим поддерживаем иллюзию того, что современность обходится нам бесплатно.
Если драконы так безопасны, как утверждает правительство и энергетические компании, то почему Гарвард-Ярд обнесен таким толстым забором, будто это тюрьма, а Уолл-стрит оправдывает свое название сверхукрепленными изоляционными барьерами? Заставляет думать, что нам что-то недоговаривают, верно?
В любом случае проблема эта есть не только в Содружестве Мэна и Массачусетса, и даже не только в других странах Северной Америки. Везде в этом мире, от Гибернской Республики до городов-государств Синитской Лиги, люди довольствуются тем, что тайны остаются тайнами.
Намек на такое положение дел можно даже найти в Античности.
[Анимированное изображение крутящегося эолипила с вылетающими струями пара.]
Первым в истории человечества, кто использовал драконью энергию, был Герон Александрийский. Он построил медный шар с двумя трубками, которые выходили из него в разных направлениях. Шар этот свободно вращался вокруг своей оси перпендикулярно трубам.
Герон также выложил внутреннюю сторону сферы кусками янтаря, на которых были вырезаны замысловатые мифологические сцены. Для освещения туда помещалось несколько светлячков, которые вращались в этом эмпирее, будто падающие звезды. Герон, очевидно, стремился создать произведение храмового искусства, чью скрытую красоту сумеют оценить лишь боги, а прихожане – только вообразить.
Однако, ко всеобщему удивлению, творение Герона возбудило любопытство местных египетских драконов, и две юные особи проскользнули в устройство сквозь трубки, точно гадюки. Затем, удовлетворенные произведениями искусства, обнаруженными внутри, драконы заполнили пространство сферы горячим паром. И тот, вырываясь из изогнутых труб, вращал сферу, будто та была живой. Устройство приносило радость и удивление всем, кто за ним наблюдал.
Герон продолжил создавать все более замысловатые версии эолипила и умер, будучи сравнительно молодым, от безумия. Некоторые античные писцы связывали смерть Герона с его работой.
ЛИ
Конечно, я разочарован. Я-то думал, мелкие драконы – это только аперитив к основному блюду, а не все, что есть в меню!
Радует хоть, что «Рыцари Маннапорта» больше не донимают меня с просьбами «сделать что-нибудь» с безопасностью города. Мне кажется, даже в роликах про антидраконий заговор, которые они смотрят в интернете, мелких особей не выставляют такими уж опасными.
Корпорации, одна за другой, перестали нам звонить.
И я позвонил им сам.
– Наши инженеры провели технико-экономическое обоснование. Эксплуатировать малых драконов просто неэкономично, – сказали мне. И все бубнили без конца про мегаватты, гигаватты и окупаемость, капитализацию, тарифы на коммунальные услуги и амортизацию.
Оказывается, драконы в Маннапорте едва попадают в киловаттный диапазон. Раньше, когда Джеймс Уатт привязывал очки-калейдоскопы к дракоше размером с осла и называл это паровым двигателем, такая низкая производительность еще могла быть приемлемой. Но сейчас? Не особо.
– Но мелкие драконы вырастают в больших, так ведь?
– Не всегда, – отвечали они. Взрослые драконы могут быть любых размеров, даже если говорить о драконах только одного вида. И наши миниатюрные дракончики, по заключению биологов, которые их изучали, больше расти не будут.
– Но у нас же их много! – отвечал я. – Разве вы не можете согнать их в кучу, чтобы они вместе сделали что-то полезное?
Они устроили мне лекцию по биологии и повадкам драконов, рассказали про нехватку квалифицированных нашептывателей драконов, про опасности «чрезмерного усложнения».
Как выясняется, драконы редко работают группами, если работают вообще. И их можно только завлечь, но не заставить работать. Последний раз заставить кучку малых драконов пытались в Чернобыле, и тогда случилась катастрофа, которую никому не хочется повторять.
– Я слышал, что где-то производят автомобили на одного человека и бытовые электростанции, которые работают на мелких драконах. – Я не сдавался. – Наверняка же из этого может что-то выйти?
– Это экономически целесообразно только в кибуцах и в крупных, густонаселенных мегаполисах, где богачи хотят повыпендриваться, – ответили мне. – Помните, драконам нравится оставаться там, где они есть, или мигрировать между определенными точками, которые они выбирают сами.
– Но драконы могут начать мигрировать.
– И кто захочет в Маннапорт, кроме тех, кто там уже живет?
Потом все разом перестали отвечать на мои звонки.
Но я не сдаюсь. Кто-то мне сказал, что в Японии добились таких успехов в миниатюризации, о которых мы можем только мечтать. Должен быть какой-то способ извлечь выгоду из наших дракончиков. Я в этом уверен.
АЛЕКСАНДР
Я говорю людям держаться как можно дальше. Драконы хоть и кажутся милыми и безвредными, но я-то знаю правду.
Джоуи был у нас самым умным в семье. В спецшколу ходил. Оценки у него были такие, что он мог свалить из Маннапорта и стать кем ему захочется.
Но моему брату хотелось только стать нашептывателем драконов, работать с ними непосредственно, а не просто «на отдалении наслаждаться плодами их трудов» – да, так он говорил, как в старой книжке, которые заставляют читать в школе. Говорил так, что хотелось его ударить. Как настоящий придурок!
– Юристы, банкиры, программисты – все эти паразиты, пиявки, – говорил он. – Вот что они делают, кроме того, что манипулируют символами, чтобы создать еще больше символов? А нашептыватель – он извлекает дыхание из дракона, благодаря ему существует вся цивилизация.
В день, когда ему исполнилось восемнадцать, он уехал из дома на электростанцию «ДРАКОГРИД» в Бостонской бухте. Там нашептывателям драконов хорошо платят, но это потому, что работа у них опасная, а способность к ней мало у кого есть.
Джоуи рассказал мне, что заставить дракона работать нельзя – его нужно к этому склонить. Он рассказал, как когда-то царица в Санкт-Петербурге построила у себя во дворце целую комнату из янтаря, чтобы дракону захотелось дышать огнем – наверное, она так подражала Герону Александрийскому? – и сильно обожглась. В детстве мне потом снились кошмары из-за этой истории.
Так, посмотрим, моя мама сохранила у нас курсовую работу Джоуи… Вот она. «Говард Хьюз остался в Лас-Вегасе, потому что думал, яркие огни и бесконечное обаяние всегда будут привлекать драконов, которые поддерживали его авиационную империю. Во время холодной гонки НАТО и ГЕАИА тайно нанимали артистов, чтобы те склонили драконов Варшавского договора перейти на их сторону. Но спустя сотни лет после Ньюкомена и Уатта, нашептывание драконов остается скорее искусством, чем наукой.
Я намерен стать великим артистом».
Драконы капризны, ленивы, и им быстро все надоедает. Даже если вам удастся поселить их в городе с сокровищами, книгами или какими-нибудь новыми диковинами, они скорее там задремлют, чем станут работать. И вот для этой последней задачи – сделать так, чтобы дракон послушно задышал огнем, – и нужны нашептыватели драконов.