Созвездия тел - Лора Мэйлин Уолтер 7 стр.

– Мне просто хочется, чтобы все осталось как раньше, – сказала я.

– Поздновато для этого, – покачала головой Мари.

Я притихла. Из угла приемной доносилось тиканье напольных часов. Я сосредоточилась на этом звуке и ждала, ждала, пока наконец дверь в конце коридора не распахнулась и из нее не показалась Кассандра с сияющими глазами.

– Джулия говорит, что у меня будет карьера в какой-то престижной области, скорее всего, в медицине, – сообщила она. – Она считает, что эта комбинация может помочь мне попасть в медицинский университет.

– Как здорово. – Я и не подозревала, что Кассандра мечтала стать врачом, но если ее отметины указывали на такой исход, то это все меняло. – Она что-нибудь еще сказала?

– Только то, что мы и сами уже истолковали. С будущим мужем я пока не знакома, так что встречи с ним придется подождать.

Я взглянула на подругу и представила себе жизнь, которая, как она считала, была ей уготована – профессиональный успех, хорошее материальное положение, любовь к еще не знакомому мужу. Кассандра, конечно, воспримет это все как само собой разумеющееся. Ей и в голову не придет, что все это может пойти прахом.

– Подождите здесь, – сказала я подругам. – Я сейчас.

Я направилась в кабинет Джулии. Она сидела за рабочим столом и смотрела в коридор, как будто дожидалась меня. Возможно, она чувствовала, как я нервничаю, как часто стучит мое сердце.

– Селеста. Заходи.

Я села.

– Кэсси вроде довольна. Вы сказали ей именно то, что она хотела услышать.

– Я сказала ей все как есть.

– Может быть, вам стоит предостеречь ее. – Пока я произносила эти слова, взгляд мой привлек документ в рамке, висевший на стене позади стола. Надпись была на латыни.

– Что это такое? – спросила я.

Джулия оглянулась.

– Это мой университетский диплом.

– Я не знала, что вы окончили университет. – Несмотря на то что профессиональным толкователям полагалось получать лицензию на работу и придерживаться свода определенных правил, за высшим образованием они обычно не гнались. Толкование было отдельным искусством, которое не укладывалось ни в одну из академических дисциплин.

– Когда-то я думала, что стану кем-то другим. Инженером, например. На это, по крайней мере, надеялся мой отец, – хохотнула она. – А мама вообще хотела, чтобы я стала домохозяйкой, как она сама. У меня пять братьев и сестер. Представляешь? Но такой вариант будущего отмер, когда у меня появились взрослые отметины. На мне, как на бумаге, было написано: ни замужества, ни детей.

– Ужасно. – Я предполагала, что Джулии было немногим за тридцать и она все еще могла родить ребенка, но никогда не задумывалась, суждено ли ей вообще иметь детей. Видимо, считала, что она просто еще не успела обзавестись семьей.

Но моя оценка, похоже, ее не задела.

– Меня настигло мое истинное будущее, – сказала она. – Став толковательницей, я помогаю людям, особенно юным девушкам. А материнство и так никогда не входило в мои мечты.

– Ну наверное. – В мой голос закралась нотка сомнения.

– Знаешь, – продолжила Джулия, – я давным-давно поняла, что могу прожить ту жизнь, которая подходит именно мне, а не кому-то еще. Возможно, и ты однажды это осознаешь.

Я почувствовала себя оскорбленной, хотя и не поняла почему.

– Я и так знаю, кем хочу стать. Психологом.

– Прекрасно. Я лишь имею в виду, что иногда наши природные способности могут стать сюрпризом. Как в случае с твоим братом и его талантом к толкованию. Такое не предскажешь.

– Может, и так, но он же еще юн. Нет смысла продолжать его обучение.

– Ты удивишься, Селеста, но у него настоящий дар.

Но я-то в будущем сюрпризов не ожидала. Особенно для самой себя – мягко скажем, довольно посредственной толковательницы.

– Смотри, – сказала Джулия, – я тебе покажу.

Она обошла стол и поставила левую ногу на край моего стула. Она закатала штанину и открыла мне свою щиколотку, которую браслетом окружало скопление отметин. Я чуть не ахнула.

– О, Джулия. – Я наклонилась поближе. Перед моими глазами было созвездие, которое предрекало несчастье. – Что именно это значит?

– Смотри, какой разброс значений. – Она указала на мелкие родинки, окружавшие скопление более крупных – светлые отметины смешивались с темными. – При таком количестве возможных вариантов дать точное толкование почти невозможно. Единственное, что я с уверенностью могу сказать, сверившись с «Картографией будущего», – это скопление указывает на грядущую потерю. – Она взглянула на меня. – Когда твой брат впервые его заметил, он присел и долго его изучал. Разобраться так и не смог – смысл подобных предсказаний проясняется только со временем, – но он смышленый парень, у него отличная интуиция, и он не пасует перед трудностями. У него дар, Селеста.

– Но ведь он же юноша. У него нет будущего в толковании.

– Я верю в него и верю, что он отыщет свой путь. Вот что важно. – Она опустила штанину и убрала ногу с моего стула. – Знаешь, ты во многом на него похожа. Если он что-то задумал – так тому и быть. Насколько мне известно, у тебя столь же серьезные планы насчет твоей карьеры. – Она вгляделась в мое лицо. – Позволь спросить, чем тебя так влечет сфера психологии?

Задумавшись, я отвела взгляд. Меня никогда не спрашивали, почему я хочу стать психологом. Когда учителя или родители друзей узнавали, кем я хочу быть, они обычно просто улыбались, словно я сказала что-то забавное. Иногда отпускали шуточки о психоанализе – например, что в моем присутствии им стоит следить за словами, иначе я разгадаю все их секреты.

– У меня был знакомый психолог, – нерешительно произнесла я. – Мамина подруга. Мы виделись давно, я была совсем маленькой. Когда мы ходили к ней домой, она разрешала мне играть с ассоциативными карточками.

– Помню такие. Когда-то они были очень популярны. На каждой карточке был рисунок, просто чернильное пятно – так?

– Ага, двухцветные пятна: черно-красные. – Я кивнула. – Я обожала эти карточки. Мамина подруга объяснила мне, что показывает их пациентам и спрашивает, что они там видят. У каждого свой ответ, сказала она, потому что дело не столько в картинке, сколько в том, что каждый человек на нее проецирует. Меня очень заинтересовало, насколько по-разному работают наши умы и как мы раскрываем свою суть, всего лишь описывая, что видим на картинке.

Джулия пристально смотрела на меня.

– По тому, как ты это объясняешь, кажется, что ты ведешь речь об искусстве толкования.

– Это совсем другое, – поспешила возразить я. – Мастерство толкователя состоит в том, чтобы разобраться, что именно сообщает предсказание. Как с отметинами у вас на щиколотке – они говорят о конкретном событии в будущем, пусть даже это будущее нам пока неведомо. А у психологии нет таких узких рамок. – Я сделала паузу. – Мне нравится мысль о том, что выбор есть. Что общая картина подразумевает больше одного ответа.

– Логично. И все же твои слова указывают на то, что из тебя может выйти отличный толкователь. Как и из Майлса.

Джулия вечно все сводила к толкованию. Они с моим братом смотрели на мир с одного угла – как на одну длинную череду предсказаний, которые нужно было просто разгадать.

Я медленно поднялась.

– Мне пора. Подруги меня заждались, и мама Кассандры дожидается нас дома.

– Конечно. – Джулия тоже встала. – Если вас с девочками нужно проводить до дома, я буду рада с вами пройтись.

Я покачала головой и сказала Джулии, что мы пообещали маме Кассандры держаться вместе и нам не страшно. Мне казалось важным сообщить это Джулии, подчеркнуть нашу храбрость. Словно убедив ее, что мы сильные, умные и осторожные, я могла убедить в том же и себя.

Мы с подругами вышли от Джулии и быстро зашагали по улицам. Арка осталась где-то позади, и мы попали в самое сердце города: вот суд, вот старый каменный храм с покосившимися надгробиями, а вот штаб-квартира банка, на которой висел плакат с папиной рекламой. Возле банка царила какая-то суета, толклись мужчины, и я инстинктивно оцепенела.

– Все в порядке, – сказала Мари. – Им не до нас.

Я снова посмотрела в ту сторону. Один мужчина придерживал лестницу у белой стены, а другой на нее взбирался. Я стояла и разинув рот смотрела, как первый угол плаката отклеился от стены и повис. Следом отклеилась вся верхняя половина.

– Пойдем, Селеста, – сказала Кассандра. – Нам не стоит на это смотреть. – Они с Мари мягко потянули меня и зашагали по бокам от меня, словно это я была той, кого нужно беречь.

Они велели мне не оглядываться, но я все равно это сделала. Я смотрела, как папина реклама оседает и сминается. Смотрела, как скукоживается красивое лицо, как схлопывается одинокое обнаженное тело. Смотрела, пока плакат не повис целиком, готовый отвалиться. Смотрела, пока не заболела шея, пока подруги не заставили меня отвернуться.

Я услышала, как он упал – где-то позади.

Справочник по толкованию девочек и женщин

Приложение IX: гендер и сексуальность

6

На следующий день Кассандра заявилась в школу с пачкой розовых приглашений. Это была стопка плотных перламутровых карточек с тисненой надписью: «Мисс Кассандра Хан приглашает вас в эту субботу на вечеринку в честь своего взросления». Мое приглашение было адресовано не только мне, но и моим папе, маме и брату – наши полные имена возвышались над гладью бумаги.

Кассандра стояла возле моего шкафчика, перебирая оставшиеся приглашения. Она была взволнована, вся вибрировала нервной энергией, исходившей от нее, как пар, поднимающийся от раскаленного асфальта после летнего дождя. Она хотела, чтобы все было идеально. Хотела, чтобы главной темой вечеринки была она, а не созданный отцом плакат, похищение Дейрдре или еще что-то отвлеченное. Думаю, она имела на это право. Это был ее час.

Устраивать вечеринку в честь собственного превращения я не хотела – что было к лучшему, учитывая, что мои родители в жизни не сумели бы организовать такое вычурное празднование, как у Кассандры. Так уж у нас повелось с самого начала. Из-за того, что мы с Майлсом родились в один день, мы с детства отмечали этот праздник вместе. Мама покупала готовые разлинованные пригласительные в универсаме и заполняла их от руки. Каждый год у нас случалась война за внешний вид приглашений: Майлс хотел с роботами, я – со стрекозами. Компромиссом обычно становился рисунок с воздушными шарами. Нам даже в голову не приходило попросить у родителей приглашения двух разных видов или, если уж на то пошло, два отдельных праздника. Отцу на работе платили меньше, чем ему хотелось бы; плюс существовали всяческие долги и прочие взрослые проблемы, которых мы с Майлсом в то время не понимали. Мы лишь знали, что денег у нашей семьи было где-то между «хватает» и «маловато».

В тот день в школе меня поразило, сколько приглашений раздала Кассандра. Оливия, ученица выпускного класса, игравшая главные роли во всех школьных мюзиклах, замедлила шаг, когда проходила мимо нас. Кассандра покопалась в стопке приглашений и всучила ей карточку.

– Приходи ко мне на праздник, – жизнерадостно прощебетала Кассандра, – в субботу.

Оливия улыбнулась. В школе она считалась восходящей звездой, девушкой, которую обожали все и приглашали всюду, но она явно была не против удостоить вечеринку своим присутствием. Я была уверена в этом, как не ошиблась и в предсказании, что парни весь день будут ходить за Кассандрой хвостом, словно она их королева.

Приглашение от моей подруги стало предметом вожделения, символом успеха в обществе. Быть приглашенным к ней на вечеринку означало попасть в ее мир красоты, богатства и перспективного будущего. Весь день то тут, то там перед глазами у меня мелькала та пачка пригласительных – напоказ несомая по коридорам, намеренно демонстрируемая в классе. Я сунула свою карточку в учебник истории, но периодически приоткрывала книгу, чтобы ее потрогать. На ощупь бумага была шелковистой, гладкой. Даже не видя ее, можно было ощутить ее ценность.

Вернувшись из школы, я обнаружила, что дома пусто. Мама была у врача, а папа – все еще на работе. У Майлса был частный урок с Джулией. Я задавалась вопросом, откуда взялись деньги на эти его занятия и каким это образом он их заработал.

Пару лет назад, когда его пригласили на курс фотографии и попросили оплатить пленку, бумагу и реактивы, Майлс проявил изобретательность. Он сделал листовки о том, что готов выгуливать собак, и развесил их по всему нашему району. Он пытался сидеть с детьми, но мало кто был готов доверить ребенка мальчишке. Как-то раз мы с ним обошли соседей, предлагая подстричь им газоны или прополоть клумбы от сорняков, но в итоге я так сильно обгорела, что кожа облезала еще пару недель.

Майлс не сдавался. Он был твердо настроен попасть на тот курс фотографии и решительно искал способ на него заработать. Он снова заручился моей помощью – в этот раз мы решили поучаствовать в районной гаражной распродаже. Мы несколько часов копались в своих старых игрушках и выволокли во двор все ненужные предметы домашнего обихода. Величайшим жертвоприношением Майлса стал найденный им в гараже набор для игры в крокет. Набор был дорогой, из настоящего дерева, с шарами, увесистыми, как пушечные ядра. Он выставил набор для крокета на видное место перед нашим домом и полдня просидел возле него на складном стульчике, но набор так никто и не купил. В конце концов я решила сделать перерыв и прогулялась по улице, оценивая силы конкурентов. В тот момент Майлс и помощь ему в сборе денег стали не так уж для меня важны. На передний план вышло мое собственное любопытство, мой зарождающийся интерес к человеческой душе.

Именно на той распродаже я отыскала свою первую книгу по психологии – «Устройство разума». На внутренней стороне обложки была фотография автора, доктора Лорен Кистербош – в черном костюме, с авторитетно скрещенными на груди руками. Я купила книгу на мелочь, которую отыскала в карманах. Когда я вернулась домой, Майлс рассердился. Он сказал, что смысл гаражной распродажи в том, чтобы заработать денег, а не потратить их, но я возразила ему, что книга стоила всего двадцать центов – то есть почти ничего. Плюс это были мои деньги, а потом книга, которую я водрузила на самое почетное место на своей книжной полке. Она все еще там стояла, выделяясь красным корешком на фоне остальных моих книг.

Дома я выложила приглашение на вечеринку Кассандры на кухонный стол и ушла в свою комнату. Я направилась прямиком к книжному шкафу, решительно настроившись не думать о том, как Майлс расплачивается за свои уроки толкования. Как-то же выкручивается – он всегда находил способ добиться своего, когда чего-то очень хотел. А мне было пора сосредоточиться на собственных интересах.

Я сняла «Устройство разума» с полки, где оно теснилось рядом с другими книгами по психологии, которые я смогла раздобыть: это были старые учебники, которые я нашла в букинистическом магазине, уцененные труды малоизвестных специалистов, расхваливавших те или иные теории, биографии великих людей. Большинство этих книг вышло из-под пера мужчин, и портреты их авторов были напечатаны на задней стороне обложки во всю ее ширину. Седые, бородатые, в костюмах, с блестящими узлами галстуков. Я совершенно в них не разбиралась – не только в авторах, но и в самом содержимом книг. Даже «Устройство разума» доктора Кистербош, за изучением которого я провела больше всего времени, я понимала лишь частично. Материал был слишком сложен для меня, непостижим, и мне не терпелось повзрослеть и увидеть во всем этом смысл. Я думала, что жизнь – она такая: достигаешь определенной отметки – и бац, все сразу становится ясно.