– Мисс Кинг в очередной раз права, – кивает лорд Элленби, рассматривая тварей, которых вытащили из ушей аптекарей.
Линнея наконец возвращается к бедеверам, и Майлос теперь от нее не отстает. Я не знаю, то ли он хочет загладить недостаток веры в нее, то ли просто считает теперь своей личной миссией присматривать за ней.
Дни текут, а мы с Олли роемся в своих мозгах, пытаясь найти способ отыскать Экскалибур. Я по большей части после патрулирования сижу где-нибудь в углу, закончив отчет, и снова и снова перечитываю мамино письмо.
Если ты обнаружила это письмо, то нашла и первую подсказку и уже на пути.
Понимая, как мне кажется, маму, я думаю, что здесь есть скрытый смысл, вот только мне не хватает ума его обнаружить. Я ни разу не показывала это послание Олли – оно слишком личное, предназначено для меня одной, – но наконец сдаюсь и протягиваю ему письмо. Может быть, он увидит что-то такое, чего не увидела я…
Когда Олли читает мамины слова, выражение его лица становится таким, что у меня горло сжимается от стыда и чувства вины. Он старается сохранять бесстрастность, но я уже начинаю понимать своего брата. Его глаза останавливаются на словах о любви, которые мама оставила мне, а не ему. Он в письме даже не упомянут. Я представляю, что он должен чувствовать… что бы чувствовала я, если бы такое письмо получил Олли, а не я.
Я бы чувствовала себя преданной, одинокой, нелюбимой. И я именно такой себя и ощущала все те годы, когда мы с Олли были врагами, только на этот раз все должно быть еще хуже… ну, она ведь была нашей мамой. Предполагается, что матери одинаково любят своих детей. Разве не так? Разве это не то, что должно быть?
– Это же очевидно, – говорит наконец Олли. – Подсказка там, где мы нашли это письмо.
– Ты думаешь, в той дыре еще что-то спрятано?
Олли пожимает плечами.
– Может быть, это что-то такое, что только ты сможешь увидеть, раз уж она хотела, чтобы именно ты это нашла.
– Может ли все быть так просто? – задумчиво бормочу я.
– Не переоценивай это, Ферн, – говорит Олли. – Мама, может, и считала себя умной, но это не помешало ей упустить то, что происходило прямо у нее перед носом.
Резкость в его голосе не ускользает от меня, но у нас нет времени в этом разбираться. Мы сразу возвращаемся к конюшням. Лэм явно не слишком нравится так быстро вновь оказаться под седлом, и она дает мне понять это, фыркая и не желая двигаться иначе, чем ленивой рысью. Я пытаюсь умаслить лошадь с помощью похлопываний и морковки, но поскольку ей не нужно проводить целый день в школе, а потом делать домашнее задание, я не слишком благодушна.
Олли всю дорогу молчит, да и я, по правде говоря, не склонна к болтовне. Мы оба думаем о маме и о том, что можем найти в нашем доме. Мы там не были с той ночи, когда нашли ее записи и это письмо. Но когда мы оказываемся у дома, мне, как ни странно, не хочется входить внутрь.
– Идем же! – от двери зовет меня Олли. – Без тебя мне не вернуть дому прежний вид.
Мы оставляем Лэм и Балиуса в палисаднике, преобразуем дом из того вида, который он сейчас имеет в Итхре, в ту версию, которую должны были найти по желанию мамы.
Заканчиваем мы наверху, в комнате, которая должна бы быть моей спальней. В Аннуне она совершенно пуста, если не считать цветастых занавесок.
– Нам бы очень помогло, если бы мы знали, что ищем, – замечаю я, поднимая одну доску пола и заглядывая в пространство под ней.
Я пытаюсь заполнить пустоту, что возникла между Олли и мной, но не жду ответа, да его и нет. Олли, всматриваясь в дыру, где мы нашли письмо, сует в нее руку, шарит внутри.
– Ничего, – сообщает он.
Я наклоняюсь ниже.
– Там темно. Может быть…
Я создаю на своей ладони шарик инспайра, превращаю его в яркую лампочку. Сунув ее в темное пространство, поворачиваю так и эдак, и вот…
– Посмотри-ка! – говорю я брату.
Я замечаю что-то в нижнем углу, почти неразличимое на неровной поверхности древесины и совершенно невидимое без света моего Иммрала. Занавески качаются на сквозняке, бросая пестрые тени на непроницаемое лицо Олли. За окном щебечут птицы. И в свете Иммрала мы видим маленький символ, вырезанный на дубовой доске.
– Не могу разобрать, – бормочет Олли, жарко дыша мне в ухо.
– Это орхидея, – отвечаю я. – Любимый мамин цветок. Она оставила нам первую подсказку.
8
– Обои в гостиной разрисованы орхидеями, – вспоминает Олли.
Мы, спотыкаясь, бежим вниз по лестнице в комнату, которая в Итхре превратилась в спальню Олли. Сейчас здесь нет никакой мебели, только голые стены, а та, что находится напротив выходящего на улицу окна, оклеена винтажными обоями с рисунком из экзотических цветов. Олли проводит по ней ладонями, его глаза закрыты, он читает воспоминания. Когда он отступает от стены, у него из носа сочится кровь.
– Под обоями, – говорит он мне.
Мы беремся за углы – я за нижний, он за верхний. Олли отрывает широкую полосу обоев, и мое нежное сердце художника страдает от такого осквернения.
Постепенно открываются буквы, написанные на штукатурке. Это мамин почерк, но выглядит он небрежнее обычного, как будто мама очень спешила закончить работу. Вскоре все обои сорваны, мамино послание предстает перед нами целиком.
Три задачи лежат перед тобой, искатель меча,
Три испытания, чтобы доказать, что ты его достоин.
Великий предатель использовал Экскалибур для разрушения,
Ты должен использовать меч для исцеления.
Первое – испытание силы.
Второе – испытание веры.
Третье испытание, самое трудное из всех,
Это испытание смирения.
Всего их пять, и пять в целом.
Иди вперед, защити нас
И не позволь мечу попасть в руки другого Артура.
– Вау! – восклицаю я в тишине комнаты. – Спасибо, мама, это нам поможет.
– Да, но ближе к Экскалибуру нас не подводит, – вздыхает Олли.
– Должно быть что-то еще, – говорю я, отдирая еще кусок обоев. – Она не могла оставить нам только это.
– Для тебя, – подчеркнуто произносит Олли. – Давай не будем приукрашивать. Она хотела, чтобы ты нашла меч, не я.
– Это не важно, – возражаю я, хотя мы оба знаем, что это важно.
Может быть, не для поисков Экскалибура, но для всего остального – для хрупкого мира, что воцарился между нами… это имеет решающее значение.
Олли теперь тоже подходит к стене, ощупывает ее в поисках воспоминаний, пытаясь найти нечто упущенное нами.
– Может быть, что-то на орхидеях… – бормочу я, роясь в обрывках обоев под ногами.
Но тут мне в голову приходит кое-что еще… это связано с замечанием Олли. Я не знаю, следует ли говорить это вслух. Мне не хочется рисковать, причиняя брату лишнюю боль, когда я знаю, что он и так уже получил слишком много душевных царапин. Но если это поможет нам найти Экскалибур…
– Она написала это не для меня.
– Ее письмо…
– Смотри! – Я показываю на верхнюю строчку сообщения. – «Искатель меча». Не «Ферн» и не «дочь». Это может быть буквально любой, обладающий Иммралом.
– Но она написала, что оставила его для тебя.
Я ищу объяснений.
– Может, она имела в виду, что я должна только найти его, но не могла сказать об этом прямо?
– И почему бы?
Я смотрю на куски обоев, стараясь понять соображения нашей матери. Я достаточно узнала о ней, чтобы понимать: все, что она делала, имело какую-то цель. Она любила меня, и подозреваю, она догадывалась о том, что я обладаю Иммралом. Возможно, это причина того, что я не упомянута в данном послании.
И тут у меня падает сердце. Я ведь и еще кое-что знаю о моей маме, нечто такое, что я пытаюсь скрыть от себя самой. Она была беспощадна. И если я права, если мама знала о моем Иммрале, то она никому об этом не сказала.
– Возможно, мама действовала с кем-то еще, – говорю я, – но они не знали, что она хочет, чтобы я нашла меч.
– В этом есть смысл, – кивает Олли. – И это может объяснить еще кое-что, о чем я думал.
– И что это?
– Мы мало знаем об Экскалибуре, но мы знаем, что Артур был единственным, кто мог с ним справиться. Это заставляет предположить, что пользоваться мечом может только тот, кто обладает Иммралом, иначе почему бы маме самой не взять его, когда она его нашла?
Я начинаю понимать, к чему ведет Олли.
– Значит, ты думаешь, она действовала с кем-то, обладающим Иммралом, но кто не знал, что она хочет, чтобы меч нашла я?
– А мы знаем только одного человека, кто в то время был рядом с ней и имел Иммрал, и вряд ли она хотела ему довериться.
Мы оба думаем о Мидрауте. Мама содействовала его падению шестнадцать лет назад. Я не могу представить, что они работают вместе, словно партнеры в каком-то школьном проекте.
– Давай еще поищем, – говорю я.
И Олли снова начинает исследовать стену. Я уже собираюсь выйти из комнаты и снова пойти наверх, чтобы еще раз заглянуть в ту дыру, когда Олли тихо ругается себе под нос.
– Что-то нашел? – спрашиваю я.
– Да… – мрачно отвечает Олли. – У нас проблема.
– Еще одна? Замечательно!
Несмотря на сарказм, у меня тяжелеет в желудке, словно я уже знаю, чего ждать. Я берусь за протянутую руку Олли, а другую он прижимает к стене. Знакомая искра инспайра проносится между нами, и я впускаю в себя воспоминания, закрывая глаза, чтобы лучше их видеть.
Появляется женщина, но это не моя мать. Я невольно присвистываю. Это Хелен Корди, или Эллен Кассел, как ее звали в Аннуне. Убийца моей матери, ассасин, некогда попавшая под чары Мидраута. Она выглядит моложе, намного моложе, чем когда я видела ее несколько месяцев назад. Полагаю, на шестнадцать лет моложе. Примерно в то время она убила нашу мать.
Эллен бродит по дому, надолго задерживается наверху. Когда она снова спускается вниз, то долго и пристально смотрит на обои. И в одно мгновение превращается в золотого трейтре, убившего в прошлом году множество моих друзей. Если бы Олли не сжимал так крепко мою руку, я бы инстинктивно бросилась бежать или сражаться.
Трейтре когтем разрезает обои, аккуратно, на полосы. И снова превращается в Эллен Кассел, и та так же аккуратно снимает эти полосы со штукатурки, чтобы увидеть послание под ними. Олли отшатывается от меня, нарушая связь, и воспоминание исчезает.
– Там есть еще, – говорит мне Олли. – После пришел Мидраут и приклеил обои на место.
Мы смотрим друг на друга, тяжесть открытия обрушивается на нас.
– Так он знает… – шепчу я.
– И он нас опережает, – добавляет Олли. – На шестнадцать лет.
– Думаю, пришло время рассказать лорду Элленби, – произношу я после долгого молчания. – Нам понадобится вся помощь, какая только найдется.
9
Лорд Элленби воспринимает новость именно так, как и предполагалось. Он молчит, пока я, запинаясь, рассказываю ему о письме мамы и наших поисках Экскалибура. Потом Олли говорит о том, как увидел Эллен и Мидраута. Мне очень редко приходилось видеть, чтобы лорд Элленби кричал в гневе, но в тот момент он испускает гортанный рев разочарования. Но тут же берет себя в руки, хотя его грудь тяжело поднимается, а кулаки сжаты.
– Извините, – бормочет он. – Мне не следовало…
– Простите, что не рассказали вам раньше, – говорит Олли. – Мы не хотели пробуждать надежды.
– Это я не хотела, – перебиваю я брата. – И просила Олли ничего вам не говорить.
Лорд Элленби кивает, но, несмотря на его слова, я вижу, что на самом деле он зол на меня.
– Да, я понимаю, Ферн. Но мне бы хотелось… Ну, что есть, то есть.
Я понимаю его гнев – конечно, нужно было разобраться во всем, и я была готова к его реакции. Но все равно поневоле тревожусь, что лорд Элленби – и Олли тоже – винит за это маму. Как-то раз, когда мы возвращались в Тинтагель, Олли сказал:
– Разве она не могла просто оставить его для тебя в Тинтагеле? Все равно ведь никто из нас не мог бы им воспользоваться, а Мидраут не проник бы в замок.
Я подавила желание броситься на защиту мамы, потому что, честно говоря, и сама думала о том же. Почему она постаралась устроить все так сложно? Наверняка были другие способы сделать так, чтобы Экскалибур не попал в руки Мидраута, даже если мама действовала вместе с кем-то еще и не могла рассказать им о своих истинных намерениях.
Глядя теперь на лорда Элленби, я гадаю, что он думает о своей давней подруге. Предполагаю, что и сама я на его месте чувствовала бы себя преданной. Почему мама не дала ему хотя бы одну из подсказок, вместо того чтобы связывать его загадками и клятвами? Выглядит так, словно она ему не доверяла.
– Как вы думаете, сэр, каким должен быть наш следующий ход? – спрашивает Олли.
Но лорд Элленби не отвечает. Вместо того он открывает встроенный в стену шкаф, за которым скрывается нечто, что можно описать только как святилище. Он никогда прежде не казался мне религиозным человеком, так что я не в силах сдержать любопытство. В центре я вижу группу фигур, окруженных свечами самых разнообразных размеров. Когда лорд Элленби зажигает каждую из них, комнату наполняет пьянящий запах – ладан, розы и яблоки. И все вокруг – резкий свет, голоса аптекарей, копающихся в грядках под окном, – приглушается.
Когда лорд Элленби возвращается к своему письменному столу, чтобы написать что-то на листке бумаги, я подхожу к алтарю. Фигурки сделаны из стекла, воска и железа. Их лица неопределенны, и тем не менее в них ощущается нечто знакомое. Как в старой кукле, извлеченной из глубин чулана.
– Прости меня, Ферн, – тихо произносит лорд Элленби.
Он держит листок в руке. Я не могу рассмотреть, что там написано, просто наблюдаю, как он подносит листок к одной из свечей и тот загорается.
– Посмотрим, что они могут сказать, – бормочет лорд Элленби, потом поворачивается к Олли и ко мне. – Что ж, я рад, что теперь вы решили прийти сюда. Ясно, что мы должны найти Экскалибур раньше Мидраута. И что более срочно, нам необходимо выяснить, почему Уна думала, что для тебя так важно его иметь, Ферн.
– А вдруг Мидраут его уже нашел? – спрашиваю я, озвучивая свои самые глубинные страхи.
– Нет, – отвечает лорд Элленби. – Думаю, если бы меч был у него, мы так или иначе узнали бы об этом. А это значит, что у нас остается шанс.
Он отправляет меня и Олли обратно в Итхр, обещая, что к нашему следующему патрулированию придумает первые шаги плана.
– А пока что никому ни слова об Экскалибуре, не обсуждайте его ни с кем, кроме меня, хорошо? – ворчит он.
Учитывая то, что мы держали все в тайне все эти месяцы, задача не слишком трудна, но я отчасти разочарована. Я надеялась, что лорд Элленби хотя бы своим капитанам сообщит о том, что происходит.
– Но ведь трудно будет удержать все это в тайне от Самсона? – спрашиваю я как можно более безразлично, когда мы с Олли идем к платформе, уводящей из Аннуна.
– Вообще-то, нет, – пожимает плечами Олли. – Лорд Элленби ведь именно это нам говорил.
– Да, но Самсон…
Я хотела сказать «друг», но это не отражало всего полностью. Я без труда не стала бы ничего выбалтывать Наташе или Рейчел. Так почему же с Самсоном все совсем иначе?
– Он наш командир, – убедительно произношу я. – Потому это и странно.
Олли смотрит на меня с веселым недоумением:
– Ну, как скажешь, сестренка.
Впервые за много месяцев я вдруг начинаю листать мою рыцарскую книгу в Итхре. Я читаю свои записи за прошлый год. Они создают для меня нечто вроде дорожной карты моего путешествия. Дело не только в том, что я узнала об Аннуне и о том, как работают наши умы, когда мы спим, но и в том, как я вижу эти миры.
Поначалу мои записи сосредоточены на практической стороне рыцарства. Я пишу о том, как летать, какие формирования лучше всего для конкретных видов кошмаров. Но потом я начинаю записывать дополнения к тому, что узнала. «Потому ли это, что они не могут избавиться от гнева?» Это рядом с описанием кошмара какого-то охотника. Потом, через несколько страниц, перед началом описания одного из патрулирований: «Может, это и безумие, но тот сновидец кажется мне очень похожим на Олли. Кроме того, что он явно по-настоящему одинок и напуган. А Олли ведь этим не страдает?»
Мое горло сжимается от подступивших слез, я быстро возвращаюсь к началу книги. Я не могу плакать в классе. Потом я замечаю дату наверху одной из первых страниц. Это сегодняшнее число. Как я могла забыть? Этой ночью Самайн.
Среди всего, что происходило в последнее время, тот факт, что уже прошел год с тех пор, как я узнала о танах, ускользнул от меня. Я забыла о той Ферн, что стояла в гостиной своего дома в Итхре и наблюдала, как ее брата-близнеца окружал странный свет, о той Ферн, которая отправилась в Аннун, собираясь просто узнать, что случилось с ее матерью; которая и не думала заводить друзей. Да разве это могла быть та самая Ферн, что сейчас сидела за своим письменным столом?