Старая часть города раскинулась на берегах священной реки, в окружении поросших лесом гор. Гостиница находилась рядом с мостом. Конечно, на ярком утреннем солнце он выглядел совсем не так, как на фотографии. Узкое пространство между ограждениями заполнял людской поток. Местные жители в ярких одеждах торопились по своим делам – кто-то пешком, кто-то на мопеде. Среди толпы затесалась даже парочка рыжих коров.
У моста сидел старый индус, завернутый в оранжевые тряпки. Голову венчал такого же цвета тюрбан. Темные глаза злобно уставились на Артема. Старик вдруг что-то громко закричал на своем наречии и замахал руками, словно пытался прогнать чужеземца. Артем уловил несколько раз повторенное слово «бхута». В одной из игр так назывались индийские духи. Что-то вроде вечно странствующих душ. Взгляд сумасшедшего старика, казалось, прожигал насквозь. Артем поежился и пошел прочь.
В отеле за стойкой регистрации его встретил усатый индус лет сорока, одетый в белую рубашку и черные брюки.
– Добро пожаловать, мистер… – индус заглянул в листок бронирования и произнес по слогам русскую фамилию. – Вы планируете остановиться у нас на семь дней?
Служащий отеля говорил медленно и отчетливо – видимо, привык общаться с иностранцами. Артем прекрасно понимал его, не зря закончил английскую спецшколу.
– Да, – он надеялся, что недели хватит: в январе туманы здесь бывают довольно часто, как пишут в Интернете. – И мне нужен велосипед в аренду.
– Хорошо. Вы можете взять за дополнительную плату.
– Не знаете, будет ли туман в ближайшие дни?
– Наверное, скоро будет, – индус пожал плечами. – Хотите сделать фотографии? Очень красиво. Но не ходите на мост, когда туман.
– Почему? – Артем напрягся.
Почему все гонят его прочь от моста? Сначала этот сумасшедший старик, а теперь служащий отеля.
Лицо индуса помрачнело.
– Это очень опасно.
Артему показалось, что в карих глазах промелькнул страх.
***
Он проснулся до рассвета, как делал уже третий день подряд, и посмотрел в узкое окошко. Сердце подпрыгнуло и часто забилось – улицу скрывала плотная пелена тумана. Наконец-то!
Ноги вдруг стали ватными, накатила волна тягучего страха, к горлу подступила тошнота. С трудом преодолев слабость, он наскоро оделся и вышел на улицу. Рядом со входом стоял арендованный велосипед. Артем дрожащими руками снял замок с колеса, уселся в седло и отправился в путь.
Езда успокаивала, страх отступил, и снова появилась уверенность в том, что все будет хорошо. Вдоль набережной двигался чей-то темный силуэт. Кому-то тоже не спалось. Кажется, у прохожего на шее висел массивный фотоаппарат, но в туманных предрассветных сумерках трудно было разобрать.
Через пару минут перед глазами появилась знакомая картина – тонкие спицы тросов и узкая дорога между ними, ведущая в непроглядный туман. Артем остановился, одна нога на педали, другая на полотне моста, и надвинул на лоб трикотажную шапку. Наверное, сейчас со стороны все выглядело в точности, как на фотографии. Черная фигурка велосипедиста застыла перед стартом в неизвестность. «Путешествие на небеса», так назывался снимок.
На секунду показалось, что невидимая холодная рука прикоснулась к плечу. Артем вздрогнул, тряхнул головой, отогнав наваждение, и поставил вторую ногу на педаль…
Сначала он ехал медленно, оглядываясь по сторонам. Вокруг не было ничего, кроме узкой дороги, металлических оград и белой туманной пелены. Артем ускорился. Хотелось поскорее миновать вязкую полумглу и прорваться вперед. Туда, где ждала мечта.
Он мчался все быстрей и быстрей, но мост не кончался. На белесом полотне тумана выступили серые тени. Они приближались, оставаясь бесформенными сгустками, издавая шелестящий звук – многочисленные голоса что-то шептали на незнакомом языке. В сердце заполз липкий страх. Артем попытался притормозить, но ноги словно приросли к педалям и продолжали двигаться сами собой.
Серые тени обступили со всех сторон. Ужас заполнил каждую клеточку тела. Стало невыносимо холодно, тысячи невидимых ледяных иголок вонзились под кожу. Артем перестал чувствовать влажный запах реки, освежающий ветер на лице, напряжение мышц. Только этот абсолютный холод. Казалось, будто кто-то капля по капле высасывал из окоченевшего тела эмоции, чувства и саму жизнь.
***
Однажды – какое бессмысленное слово, ведь время больше не имеет значения – он видит впереди, в тумане, темную фигуру велосипедиста – одна нога на педали, другая на полотне моста. Фигура поправляет трикотажную шапку и как будто застывает перед стартом.
Проезжая мимо, он касается призрачной рукой плеча велосипедиста – то ли пытается предостеречь, то ли ободрить. На самом деле, ему все равно. Чувства тоже полностью утратили смысл. Велосипедист вздрагивает, трясет головой, словно отгоняя наваждение, и ставит вторую ногу на педаль.
ОтверстияГерман Шендеров
Одинокая ворона боролась с размокшей в луже коркой черного хлеба – та разваливалась и никак не желала оставаться в клюве. Прошло много лет, а во дворе моего детства ничего так и не изменилось. Вот качели, на которых мы всей компанией семилеток учились делать «солнышко», вот мусорные контейнеры, из которых мы доставали картон, чтобы жечь высокие, как нам тогда казалось, до второго этажа костры. Как-то раз Илюха, мелкий и белобрысый, кинул в огонь какой-то баллон. Тот взорвался, кусок отлетел ему в голову, и с тех пор бедняга заикался.
Весенней слякотью зачавкала под ногами тропинка, что вела к гаражному кооперативу – всё, как и много лет назад. Вот узкий проход между домами, в котором мы с Мишкой, моим лучшим другом, как-то раз нашли порнографическую карточку. Находку мы бережно передавали друг другу, перепрятывали все в новых, более заковыристых местах как, самое настоящее сокровище, пока не спрятали так хорошо, что сами не смогли найти.
Вот и отцовский гараж, самый дальний в линии. Из-под серой краски проглядывает ржавчина, на замке обрезанная пластиковая бутылка – чтобы не заржавел. До боли знакомо скрипит длинный, похожий на гвоздь-сотку, ключ в замке, будто бы открывая некое хранилище детских воспоминаний.
***
Произошло это за пару месяцев до моего десятилетия, почти двадцать лет назад. Вот уже три с лишним месяца я не ходил в школу – отлеживался после тяжелой болезни. Заболел я глупо. Отец – антрополог по профессии – решил провести со мной день «по-мужски» и позвал меня на зимнюю рыбалку. Ему, наверное, в силу неопытности, показалось, что к началу декабря лед будет достаточно крепким. Он ошибся. Дотопал до середины озера, помахал мне рукой – безопасно, мол. Я только и успел пройти несколько метров, как услышал ужасающий треск, а потом меня накрыла темная ледяная вода.
Не знаю, как отец успел меня достать – очнулся я уже дома, чуть ли не через неделю, истощенный и едва способный говорить. Мать все плакала и кормила меня с ложечки, а отец трогал за плечо, будто проверяя что-то, приговаривал: «Живой! Живой!»
Из-за постоянного кашля – я выкашливал озерную воду еще добрые месяца два – и общей слабости организма родители наказали мне сидеть дома. По вечерам мать занималась со мной по школьной программе, чтобы я не отстал, а днем родители уходили на работу, и я оставался один.
Чтобы я не умер со скуки, отец, скрепя сердце, торжественно выдал мне пульт от громоздкого видеомагнитофона «Грюндиг» – семейной гордости. Вдобавок, отец, видимо, под давлением чувства вины, принес с рынка целую стопку кассет. Чего там только не было – «Том и Джерри», диснеевская «Белоснежка», мультфильмы Тэкса Эйвери, почему-то без перевода, и – совершенно неожиданно – невыносимо жуткий «Восставший из ада», который я так ни разу и не набрался смелости досмотреть до конца.
Так, упакованный учебниками и видеокассетами, я, по плану родителей, должен был провести дома безвылазно добрые… не знаю, сколько. Каждый день они приходили домой, наскоро осматривали меня, пихали мне градусник подмышку и говорили: «Ты еще слишком слаб. О школе не может быть и речи!» Какой мальчишка не обрадовался бы таким каникулам! Но друзей родители приглашать тоже не разрешали – опасались, что те меня могут чем-нибудь заразить, и я не выкарабкаюсь.
Но на то и нужны лучшие друзья, чтобы поддержать в трудную минуту. Как-то раз у меня зазвонил домофон. Дома, кроме меня, никого не было, я взял трубку, и это оказался Мишка Горлов. Он страшно обрадовался, услышав мой голос и, несмотря на мои увещевания – касаемо запретов отец был очень строг – все же напросился в гости.
Первые пару раз я жутко нервничал, но с какого-то момента это стало традицией. Мишка частенько прогуливал школу, и поэтому, выйдя из дома, прятался где-нибудь во дворе – в ракете или за мусорными контейнерами – и высматривал моих родителей. Увидев, что те вышли из подъезда, он пулей бежал к домофону, и я его впускал, чтобы смотреть вместе «Тома и Джерри», «Белоснежку» и пытаться сквозь пальцы посмотреть хотя бы пять минут «Восставшего из ада».
Так было и в тот день. Влетев ко мне домой, он был необычно возбужден. Спросил с порога:
– Слушай, а ты у своих предков когда-нибудь малинку находил?
– Где, в огороде? – удивленно спросил я.
– В каком огороде? Ну, клубничку? Порево? Находил, нет?
– Да не-е-е… – с сомнением протянул я. Я сомневался в значении этого слова, знал лишь, что это что-то неприличное. – Откуда у них?
– Ага, все они не такие… Прикинь, я у Шибаевых дома был…
– Брешешь! Как они тебя пустили?
– Да я с их мелким математикой занимаюсь.
– Ты? – я едва не покатился со смеху. – Да ты таблицу умножения до сих пор не знаешь!
– Какая разница? Причем здесь таблица? Что ты привязался? Не хочешь – не слушай!
– Да слушаю-слушаю! – что Мишка попал в репетиторы Шибаевым, меня и правда не удивляло – этот куда хочешь без мыла влезет. – Ну и?
– Ну, я ему понаписал примеров, а сам пошел посмотреть, что дома лежит… – по лицу Мишки пробежала тень. – Ну я так, из интереса чисто!
– Ох, Мишка, попадешься ты однажды…
– Да я не взял даже ничего! Ты дослушай! Нашел кассету. Не подписанная, без названия. Включил – а там… Блин, даже не знаю, можно ли тебе говорить вообще.
– Слышь! Сказал «А», говори «Б»…
– Ну, короче, там как на той карточке, помнишь? Только по-настоящему все! В движении! Прямо… все видно, прикинь! Там баба такая, в чулках, и негр…
– Фильм какой-то что ли? – не понял я тогда.
– Да какой фильм на хрен! Там этот негр ее прямо на свой кочедык насаживает!
– Да ладно? – протянул я с сомнением. – Такое… наверное, не снимают.
– Ты дурак, что ли? – с какой-то даже жалостью спросил Мишка.
На секунду я представил себе эту сцену – получилось весьма смутно. Какая-то баба в чулках – мне представилась тетя Ната из гастронома, а негр почему-то был дикарем с костью в носу и держал в руках огромную корягу – так мое воображение в тот день истолковало слово «кочедык». Я не удержался и прыснул.
– Чего ржешь? Дурак совсем?
– Да так… О своем. А с чего ты решил, что этот фильм у моих родителей тоже есть?
– Он у всех предков есть. Ну, не он, а какой-нибудь навроде…
– Я все кассеты пересмотрел, – кивнул я на полку. – Если бы такой был, я бы его уже нашел.
– Ага. Наивный чукотский мальчик. Думаешь, они его на виду хранят? Такое обычно прячут.
И Мишка, наглый от природы, не дожидаясь моего разрешения, принялся распахивать шкафы в гостиной.
– Эй, это мамины вещи! – вмешался я, когда он по плечо залез рукой под стопку одежды.
– Она должна быть где-то… Может, здесь? – Горлов, невзирая на мое возмущение, продолжал копошиться в родительских пожитках. Вдруг оторвался, оглянулся на меня, спросил: – А что тебе сегодня мамка оставила?
– Котлеты и пюре.
– Айда перекусим?
От пюре Мишка благородно отказался. Отрезал нам по два куска черного хлеба и сделал два бутерброда с котлетами. Он такие называл «чизбургеры». Макдональдса в нашем городе тогда еще не было, так что ему было невдомек, что в чизбургеры обязательно кладется сыр.
Подкрепившись, Горлов с новыми силами бросился на поиски «малинки». Взобравшись на рискованную конструкцию из двух стульев, он принялся шарить по антресолям, сбрасывая на ковер целые комья пыли. Наконец воскликнул:
– Есть! – и едва не полетел на пол, благо я придержал.
В руках у Мишки действительно оказалась кассета без подписи. Более того – таких кассет мы оба, оказывается, никогда не видели. Толще обычной, она имела сбоку небольшое окошечко, а внутри виднелась еще одна кассета, только раза в четыре меньше – точно одна кассета была беременна второй.
– Ну что, смотрим?
– А может, не надо? – при взгляде на эту кассету на меня тогда нахлынула необъяснимая паника.
Почему-то мне казалось, что или магнитофон зажует эту странную кассету, или родители как-то прознают о том, что я брал чужое.
– Да не ссы ты! Главное, момент запомнить, с которого началось, чтобы на него отмотать обратно, а то спалят.
«Грюндиг» с приятным скрежетом проглотил кассету, а Мишка уже колдовал с пультом.
– У тебя видик на нулевом? – уточнил он с видом знатока и тут же переключил на нужный канал.
Пузатый «Филлипс» зашипел на нас рассерженной кошкой. Экран пестрил белым шумом.
– Пустая, – с каким-то облегчением и странной гордостью за родителей выдохнул я.
Почему-то тогда мне казалось, что найди я у них «малинку», мое отношение к ним изменилось бы навсегда.
– Погоди, ща промотаем! – с уверенностью сказал Горлов, нажимая на кнопку «FWD». Магнитофон действительно издал звук, похожий на «фвыд», и пленка закрутилась быстрее. Вдруг белый шум разошелся, превратился в полоски, а на их фоне темнела какая-то картинка. – Йес-с-с!
Мишка отпустил кнопку перемотки, изображение замедлилось.
– Говорил же, твои тоже смотрят…
Зернистое изображение показывало женщину, совершенно голую. От смущения я на секунду отвернулся, тут же почувствовав, как вспыхнули щеки. Но что-то мне подсказало, что перед нами никакое не порно. Женщина на экране не была похожа на ту памятную «даму червей», что раздвигала какие-то розовые складки между ног и сладострастно облизывалась на камеру. Вместо чулков и пояска на женщине были наручники, державшие ее руки высоко над головой, а ноги были прибиты к полу гвоздями!
– Я не хочу это смотреть! – с замирающим сердцем сказал я, отворачиваясь, а Мишка, наоборот, не мог оторваться от экрана.
– Нифига себе, смотри! Она же вся…
Горлов почти прильнул носом к экрану, рассматривая пленницу. Рот у нее был завязан какой-то тряпкой, на ляжках с внутренней стороны запеклась неаппетитная корка. Интерес подзуживал, я не смог удержаться и обернулся. С женщиной действительно было что-то не так. Вся она была покрыта какими-то дырками, разных форм и размеров. Частые отверстия на плечах и коленях, крупные, с яблоко, воронки на бедрах и грудях. Посреди живота вертикально висело что-то похожее на крышку от кастрюли. Я почувствовал, как холод наполняет кишки, скручивает их, выдавливая наружу писклявое, испуганное:
– Это же все не по-настоящему?
– Не… – Мишка, завороженный, не мог оторваться от экрана. – Это ж кино.
Вдруг тихое шуршание видеоряда прорезал громкий, до боли знакомый скрежет. Неверно его истолковав, я в страхе взглянул на входную дверь – не вернулись ли родители раньше времени? Но нет, звук шел из телевизора. На прикованную к стене женщину упал прямоугольник света, в кадре мелькнула какая-то дверь, и в помещение вошел…
– Это ж твой батя! – выдохнул Мишка, констатируя очевидное.
Отца я действительно узнал сразу. Высокий, в своем брезентовом рыбацком комбинезоне, он уверенно зашел в помещение с полным ведром воды. «Набрал на колонке», – подумалось мне тогда. Женщина при виде его задергалась, заметалась. Из-под прибитых к полу стоп потекли красные струйки.
– У него типа… любовница? – туповато спросил Горлов, глядя на телевизор. Я не смог из себя выдавить ни слова, а отец взял тряпку, окунул в ведро и принялся смывать со своей пленницы кровоподтеки. – Что это, а?
Я не отвечал. Лишь вглядывался до боли за глазницами в спокойные, уверенные движения отца, будто тот мыл машину – зимой она стояла во дворе, чтобы меньше бегать по холоду. Теперь я понимал, что у этого есть еще и другая причина: в нашем гараже, в том самом, в котором отец показывал мне, как менять масло, как выглядит карбюратор, учил пользоваться молотком и дрелью – в этом навсегда оскверненном клочке моего детства поселилась чужая женщина.