Диктатор или нет, это был человек, который символизировал их страну на протяжении трех поколений. Долина была памятником не только ему самому, но и всем, кто погиб в жестокой войне. Волнение охватило публику, когда распространился слух о приближении Франко и кардинала.
Гильермо, водитель полковника, нацелил камеру на платформу и нервно повернул объектив.
Я одолжил его, чтобы получить хороший снимок, и теперь он не работает, я не могу сфокусироваться».
Это был хороший Никон с телеобъективом. Я нацелил его на сцену и сосредоточился.
Он это сделает, — сказал я. «Вы хотели сфокусироваться с помощью кольца, управляющего диафрагмой».
Я хорошо видел голову Франко, когда он поднимался по лестнице на платформу.
«Ой, скорей, дайте аппарат сюда», — попросил водитель.
«Еще немного».
Я направил камеру на массу ветеранов. Затем я провел его мимо очереди официальных лимузинов. Я видел крест. Медленно переместил линзу от основания креста к вершине. Вдруг мои пальцы напряглись.
На верхней части креста, на боковой стороне, я увидел металлический блеск, который, вероятно, был бы едва заметен неподготовленному глазу. Только сейчас я понял, что это тоже было место, где мог быть убийца. Там он мог спокойно ждать своего шанса и стрелять, не обращая внимания на толпу.
Если бы выстрел был произведен, никто бы не смог причинить ему вреда. Потому что где-то поблизости с веревочной лестницей пролетел вертолет, готовый поднять Оборотня с креста. Я рассчитал дальность стрельбы по данным объектива — около 1600 ярдов. Легкий выстрел для профессионала. У меня не было достаточно времени, чтобы добраться до платформы.
Кроме того, если бы Оборотень заметил меня, он бы немедленно выстрелил.
«Soldados y cristianos, estamos aqui por…!» — голос кардинала прогремел в громкоговорителях. Франко стоял справа от кардинала. Как только он подступит к микрофону, убийца мог выстрелить.
Я быстро подошел к подножию креста. Разумеется, швейцар отказался меня впустить.
«Лифт заблокирован. Когда генерал произносит речь, он всегда закрыт. Никто не может подняться наверх».
«Кто-то есть там сейчас наверху».
«Невозможно. Лифт был выключен весь день.
— Наверно он прошел наверх вчера вечером. У меня нет времени объяснять это».
Это был праведный старик в потускневшем костюме, которому должно было быть не меньше двадцати лет. На лацкане его лацкана висела единственная медаль. «Уходи, — прохрипел он, — или я позвоню в Гражданскую гвардию. Ни у кого не должно быть проблем, когда здесь Каудильо.
Я был против этого. Я схватил его за лацкан и прижал большой и указательный пальцы к его горлу. Он все еще стоял, когда потерял сознание. Я вернул его на место и извинился.
Я вошел. Лифт прошел под боковыми опорами креста. Он действительно был заперт.
… porque la historyia de un pais es mas que memoria… раздался голос кардинала, но как долго?
Я открыл дверь лифта ключом швейцара. Я вскочил и нажал кнопку ARRIBA. Двигатель ожил, и лифт с толчком взлетел.
Оборотень должен был слышать лифт. Когда он лежал на боковой части креста, он определенно чувствовал колебания. Возможно, это ускорило бы его выстрел, но, опять же, он был профессионалом. Он, конечно, не паниковал. Он мог подозревать, что в лифте была полиция, но у него не было оснований полагать, что кто-то знал, что он там находится. Он мог позволить себе игнорировать их визит; по крайней мере, я на это надеялся.
Казалось, что на подъем лифта ушло целое столетие. Через маленькие окошки я иногда мог видеть, как высоко я нахожусь, но не слышал, окончена ли речь кардинала.
Лифт достиг небольшой смотровой площадки возле боковых плеч креста. Я слышал, что кардинал все еще говорит, а также что он завершает свою речь. После него заговорил Франко.
Я нашел стул, который, вероятно, предназначался для посетителей, которые боялись высоты. Я вытащил его под панель в низком потолке. Я взял у швейцара брелок и после трех попыток нашел нужный. Панель откидывалась вверх.
«… Ахора, кон ла Грасиа де Диос и ла судьба Испании, Эль Каудильо».
Кардинал, вероятно, сейчас отступал, и теперь Франко возьмется обеими руками за балюстраду помоста, чтобы поприветствовать своих старых товарищей. Эффект от пули был бы ошеломляющим.
Я вылез через отверстие. Я оказался в бесплодном, пустом пространстве без света. Я ощупывал руками стены, пока не нашел лестницу.
Оборотень, вероятно, целится в ухо. Рядом с барабанной перепонкой имеется четырехсантиметровая область, которая наверняка приводит к летальному исходу.
Я добрался до вертикальной панели слева от моей головы. Свет просачивался сквозь щели.
Я услышал голос Франко.
Я пистолетом открыл панель и закричал. На расстоянии шестнадцати сотен ярдов тяжелая пуля калибра 7,62 пролетела мимо затылка Франко и врезалась в мраморный внутренний двор. Он прервал речь, огляделся и увидел след пули в мраморе. Легионеры взбежали по лестнице, образуя вокруг него защитный кордон. Толпа превратилась в котел.
Оборотень, лежавший на удивительно большой горизонтальной плоскости верхней части креста, оттолкнул панель ногой, захватив мою руку. Я махнул в сторону. Две пули пробили панель и прошли мимо меня. Свободной рукой я захлопнул панель. Оборотень слегка скользнул по мраморной платформе. Внизу зияла пропасть в триста метров.
Я вскарабкался на платформу и нацелил свой «люгер» на пряжку его ремня. Ствол его ружья был направлен мне в сердце.
«Итак, ты воскрес из мертвых, Киллмастер. Убить тебя непросто. Я должен был просто пристрелить тогда тебя».
Казалось, что винтовка в его руках ничего не весит. Как я мог принять этого человека за старого фермера? Он был одет как генеральный директор в отпуске: пиджак, идеально скроенные брюки и дорогие веллингтонские ботинки. Его волосы на висках блестели серебром, глаза были как бы непроницаемыми металлическими щитами. Он напомнил мне меня. Это было жуткое ощущение.
«Ты проиграл, Оборотень. Или ты наконец скажешь мне свое настоящее имя?
«Иди к черту.»
«Сегодня последний день одного из нас. Я верю, что это ты. В твоем ружье всего три патрона. Вы их все использовали. Вы закончили. На террасе легионеры обнаружили источник выстрела. Теперь они увидели наши две фигуры на боковой стороне мраморного креста. К подножию креста подъехал джип с крупнокалиберным пулеметом.
Установили оружие, прозвучал залп. Я нырнул, когда мимо пролетели пули. Оборотень схватил своё ружьё, как клюшку для гольфа, и выбил Люгер у меня из рук. Второй удар пришелся мне в грудь. В результате я соскользнул к краю платформы. Я не мог хорошо ухватиться за гладкий мрамор — все, что я мог делать, это пытаться отражать удары, как мог. Приклад попал мне в ребра, а затем в живот. Я прикрыл голову руками и прижал носки ботинок к узкому выступу между двумя мраморными плитами.
Он оглянулся через мое плечо, и внезапно я услышал звук вертолета. Орел поднял Стрелу, как и планировал. Я почувствовал давление воздуха от лопастей. Сквозь руки я увидел приближающуюся веревочную лестницу. «У тебя нет шансов, Киллмастер».
Оборотень грохнул винтовкой мне по рукам, прежде чем схватиться за веревочную лестницу. Вертолет начал плавно подниматься, его ноги теперь парили над крышей. Я встал на колени и обнял Оборотня за ноги. Веревочная лестница туго свисала из-за нашего общего веса. Возможно, пилот запаниковал, может, он хотел помочь Оборотню, но он немного дернул самолет. Теперь я сжимал лодыжки Оборотня, мои ступни касались платформы.
В этот момент веревка лестницы, за которую держался Оборотень, порвалась. Я немедленно отпустил его, повернув на четверть оборота, стараясь приземлиться на платформу как можно более ровно, руки и ноги разведены. Казалось, что у меня лопаются барабанные перепонки; Я чувствовал себя так, как будто у меня сломаны все ребра. Но я соскользнул к краю платформы и посмотрел вниз.
Оборотень все еще падал. Толпа, собравшаяся у подножия креста, разошлась. После того, как Оборотень упал на землю, от него почти ничего не осталось, кроме его кодового имени.
Глава 17
Теплое солнце Ибицы загорело мою кожу, а коктейль с ромом согрел меня изнутри. Я лежал, вытянувшись и расслабившись в шезлонге.
Оборотень и Мария были мертвы. Барбаросса сбежал в Швейцарию, и Васкес прострелил себе голову. Sangre Sagrada лопнула, как воздушный шар.
Хоук поклялся на стопке конфиденциальных отчетов, что на этот раз я действительно смогу спокойно наслаждаться отпуском. Он сказал, что только конец света может нарушить мой покой. И иногда приходилось ему доверять.
Пляжный мяч отскочил от песка и приземлился на мои солнцезащитные очки. Я рефлекторно поймал и свои очки, и мяч.
«Могу я вернуть свой мяч, пожалуйста?»
Я сел.
Хозяйка мяча была в белом купальнике. Другими словами, маленькие белые треугольники не покрывали большую часть фантастического объекта. У нее были длинные черные волосы и широко расставленные темные глаза. Мне казалось, что я все это уже испытал раньше.
«Он кажется мне очень ценным мячом. Вы можете доказать, что это ваше?
«Моего имени нет, если ты это имеешь в виду», — ответила она.
«Тогда становится труднее. Сначала скажи мне, не испанка ли ты.
«Нет», — улыбнулась она. «Я американка.»
«И ты даже не графиня?»
Она покачала головой. Верх ее бикини соблазнительно трясся, но я научился быть осторожным.
«И вы не разводите быков и не пытаетесь свергнуть правительство?»
«Нет это не так. Я ассистент стоматолога в Чикаго, и я просто хочу вернуть свой мяч.
«Ах», — ободряюще вздохнул я, придвигая к себе еще один стул. «Меня зовут Джек Финли».
Когда она села, я обратился к бару еще раз.
Какая у меня ужасная жизнь.
СПИСОК
ПЕРВАЯ I
Его не было в Красном Китае, но невозможно было не почувствовать его присутствие очень близко. Стены магазина китайского декоративно-прикладного искусства, очага маоистской пропаганды, были увешаны портретами Великого Рулевого с добродушной улыбкой на лице. Однако плакаты и надписи потерялись в мерцающем барахле, придающем Гонконгу его местный колорит, и пешеходы, толкаясь по Кантон-роуд, прошли, даже не взглянув на плакаты с огромными запоминающимися лозунгами.
Для меня Нью-Йорк выглядел провинциальным в этом кишащем муравейником муравейнике. Я не мог сделать ни шага, не наткнувшись на компактную толпу, заполнившую улицу, или не оглянувшись на мириады симпатичных маленьких девочек, которые являются одним из прелестей Коулуна, крупнейшего материкового города британской колонии.
Тем не менее, в то утро у меня не было глазеющих глаз. Я собирался заключить сделку, а не одну из тех рутинных вещей, которые бросаются в глаза. С Кантон-роуд я свернул в переулок на Натан-роуд, одну из главных улиц города. У меня была встреча вдали от переполненных киосков и американских баров. И человек, которого я собирался встретить, не любил, чтобы его заставляли ждать.
Согласно файлу AХ, с которым я ознакомился в Вашингтоне, По Чу был самым известным из китайских двойных агентов. Поскольку жадность была универсальной мотивацией, недостатка в предшественниках не было. Но, насколько мне известно, почти все они покинули этот мир ради лучшего. Достигнув преклонного возраста тридцати четырех лет, Пой Чу уже достиг известного результата. Затем у него было время сделать себе имя. Информация, которую он продавал, имела репутацию, во-первых, очень надежной, а во-вторых, совершенно секретной.
Дело, которое принесло мне, касалось только одной из этих сведений. И я был готов заплатить цену. Директор Хоук был предельно ясен: документ, предложенный Пой Чу, может позволить нам сбить с толку Пекин. Он все еще должен был попасть в наши руки… Одно было само собой разумеющимся: материалы, которые нас интересовали, покинули Китайскую Народную Республику. Сама по себе эта потрясающая ловкость рук заслуживала оваций стоя. Как мог двойной агент это осуществить? Я не знал. На самом деле, я почти ничего не знал, кроме места встречи, которое он мне назначил. По его словам, турецкая баня, в которой я должен был его встретить, была одним из самых безопасных и уединенных мест в городе. Это убежище для эпикурейцев с вызывающим воспоминания именем Юэ Лан — «Les Spectres en Anger» — располагалось на Темпл-стрит, зажатое между «дворцом» чоп-суей и маленькой прачечной.
Переговоры должны были проходить в парилке. Когда Пой Чу связался со мной в моем отеле, я понял по его голосу, что урегулирование сделки стало срочным. Металлический отпечаток страха заставил меня почувствовать, что нельзя терять время. Слышали ли пекинские мандарины о его двойной игре? Были ли у Пой Чу основания полагать, что его дни сочтены? В любом случае он потерял тот веселый и уверенный тон, который я знал его во время наших предыдущих интервью.
Мне потребовалось чуть больше четверти часа, чтобы добраться до Темпл-стрит. Я бы определенно взял гораздо больше времени на поездку на такси из-за бесконечного потока машин, направляющихся к Star Ferry в конце Натан-роуд. Туристы в этих отдаленных районах были редкостью.
Я оказался её в центре, но, за исключением толпы уличных торговцев, казалось, никто не интересовался мной. Отвергая ряд предложений, варьировавшихся от порнографии до обработанного опиума, я, тем не менее, старался поторопиться, избегая того, чтобы меня заметили. Но если кто-то меня подстерегает, им нужно время, чтобы слиться с толпой.
Дом 27 на Темпл-стрит представлял собой ветхое и полуразрушенное здание. Дверь была закрыта. Я позвонил, не поднимая глаз. Видимо, мое присутствие в этих местах никого не заинтриговало. Однако с некоторым облегчением я увидел, что дверь открылась, позволяя мне войти в Логово разгневанных призраков. Так и не сумев сдержать свое естественное любопытство, я нетерпеливо огляделся в поисках их, желая узнать, как они выглядят. Но существо, которое представилось мне, не было призраком.
Обтягивающее платье с широким разрезом на обтянутых шелком ногах идеально подчеркивало стройное тело щедро подареное матерью-природой. Сказать, что она была потрясающей, вряд ли будет справедливо. Она была просто потрясающей. И, как будто ее форм было недостаточно, чтобы привлечь внимание, у нее были сверкающие глазки типа «иди и посмотри сюда, моя милашка», которые цеплялись за твои и не отводились, пожалуйста, или нет. Мне это скорее понравилось.
Она согнулась пополам и пригласила меня войти, протянув руку с огромными ногтями, покрытыми кроваво-красным лаком. В конце узкого коридора я миновал занавеску из бисера и последовал за ней в приемную, оформленную в стиле современного массажного салона. Черный бархат и красный нейлон были смешаны с буйством пенопласта и искусственного дерева из тикового дерева. Множество китайских кукол, каждая из которых была привлекательнее другой, лежало на диванах и диванчиках.
— Месье хочет полное лечение с добавками? — спросила хозяйка, положив руку на плечо.
Она выставила одну ногу. Лоскуты платья раздвинулись, обнажив бедро, очертания которого заслуживают изучения, а чуть выше — зародыш «дополнения».
— У нас очень чистые девушки, — заверила она.
Затем, как торговец лошадьми, предлагающий живой скот, она взялась без дальнейших преамбул хвастаться мне бесчисленными качествами своего стада. По его словам, персонал и обслуживание не имеют себе равных. Она заставила меня так сильно увлечься и так заинтересоваться, что при других обстоятельствах я, возможно, закончил бы соблазнился и поторговался. Потому что, какой бы ни была цена, я теперь был уверен, что окуплю свои деньги. Но меня ждали.
Я спросил. — У вас есть парилка?
Мгновенно на красных губах дамы появился хмурый вид. Тактильные удовольствия, которые она пыталась мне дать, были явно более прибыльными, чем просто парилка.
Она настаивала. — Не надо массажа?
— Нет, — ответил я.
Она сделала мне жест рукой, значение которого, я полагаю, понимают все без необходимости добавлять слова.
— Нет, — повторил я. Не сегодня. Но все равно спасибо.
«Хорошо», — сказала она, выглядя глубоко встревоженной. Итак, нам сюда.
Извиняясь, что я стал причиной такого разочарования, я поспешил последовать её примеру. В дальнем конце комнаты была открыта жестяная дверь, и я последовал за ней в комнату по полу, покрытому черной и белой пластиковой плиткой.
— Я дам тебе ключ от твоей раздевалки. Это восемнадцать гонконгских долларов — она пояснила, прежде чем саркастически добавила: Не будет ли это слишком много для кошелька месье?
— Всё в порядке, — ответил я. Думаю, я побалую себя этим маленьким безумием.