– А какие?
Материалист Полуяхтов почему-то понизил голос, а рука приподнялась, словно он намеревался сотворить крестное знамение, но вспомнил о своей партийной принадлежности и передумал.
– У одного горво разорвано. Зубами. Второго когтями исповосовали вдоль и поперек. А третьему и вовсе шею перекусили. Это ж какие квыки надо иметь!
В библиотеке Хабаровска, пока было время, Вадим полистал справочную литературу. Выяснил, что из хищников в Якутии водятся бурые, а на арктическом побережье белые медведи, росомахи, рыси, лисицы. Из последних трех никто не тянул на монстра, способного отхватить человеку скворечник. Среди медведей, конечно, попадаются и великаны, с одним таким Вадим когда-то сталкивался на Мурмане, в ходе экспедиции под началом Барченко.
– Не медведь это, – убежденно сказал Полуяхтов. – Повадка не та.
– А что вы сами об этом думаете? Есть же какая-то гипотеза?
Школяр, которому на самом деле было лет двадцать пять, промычал что-то нечленораздельное, а затем развел руками.
– Знав бы, не став бы вас дергать. Для меня это загадка. Мне из Якутска не отвучиться, сив маво, а бандюганы не дремлют. Тут ведь еще и политика… Антисоветские элементы всю эту чертовщину на знамя подняли, на всех угвах кричат, что чудовища якутам в наказание посваны – за то, что те Советскую ввасть у себя позволили установить. И чем дальше, тем хуже будет.
– Опасная пропаганда, – заметил Вадим. – У вас, кажется, и так контра не дремлет.
– Не то свово! – Полуяхтов шмякнул об стол пухлую папку с надписью «Контрреволюционные выступления на территории Якутской АССР в период с 1920 по 1926 год». – У нас Гражданская война, считайте, не заканчивавась. То бевогвардейцы бузят, то туземцы… Год назад еле-еле восстание тунгусов подавили, но затишье, чую, ненадовго. Уже новые провокаторы бучу поднимают, не в этом году, так в следующем снова повыхнет… Живем, как на вувкане!
Теперь для Вадима все прояснилось. Расположенная на задворках страны автономия сотрясалась от непрекращающихся мятежей. Милиция, армия, части особого назначения – все было брошено на поддержание порядка, однако власти чувствовали свою слабость и вполне обоснованно переживали по поводу будущего. Шаткие позиции Советов усугублялись близостью враждебных держав – Японии, Китая, Североамериканских Штатов, откуда поступала негласная помощь контрикам. И к этому крайне неблагоприятному фону добавляются какие-то мистические события, под влиянием которых легковерные сибирские народы способны поднять бунт против большевиков. Достаточно только придать россказням о чертях нужную форму и направить в русло, выгодное организаторам переворота. Нечего и гадать, все это проделки заговорщиков. Что до характера ран, то есть такие убойных дел мастера, что сработают и под медведя, и под тигра, и под динозавра, будь на то заказ.
Да, это не игрушки. Вадим всмотрелся в участок карты чуть левее океана, разобрал под синим пятнышком обозначение: «оз. Лабынкыр».
– Есть там селения поблизости?
– Ближайшее – сево Томтор. Восемьсот верст от Якутска. И от сева до озера – еще верст сто.
– Ничего себе даль! И как нам туда добраться?
– Я все продумав, – оживился начмил, видя, что уговаривать московского гостя больше не требуется. – К Томтору провожена дорога, доедете на вошадях. У вас же немного покважи? А там наймете проводника, он в комбеде работает, проверенный парень, зовут Юргэн. Передадите ему от меня приказ, он вас доведет куда надо. Заодно и про чертей расскажет, он тоже что-то такое видев…
– Оружие дадите? А то у нас только это. – Вадим покрутил в руке хлипкую «корову».
– Дам, – пообещал Полуяхтов. – В меру возможностей. И еще сопровождающего выделю. Товарищ Бойко, мой зам. От сердца отрываю, но вам нужнее, вы здесь люди новые, кто-то довжен вас с местным житейским уквадом познакомить.
«Сопровождающий – это хорошо», – подумал Вадим. Еще и милиционер, обученный парень. Вкупе с Арбелем и комбедовцем Юргэном – целый отряд. Можно и против чертей выступить.
* * *
Без курьезов не обошлось. Начать с того, что арсенал, которым Полуяхтов снабдил москвичей, состоял из трех ружей, переделанных из старых подержанных винтовок конца прошлого века. Такие предназначались для промысловиков и назывались по фамилии конструктора – «фроловками». Стоит ли уточнять, что ружья применяли большей частью на охоте, а в боевых условиях эти двухзарядные, перевязанные для прочности проволокой пукалки никуда не годились.
– Все, что быво на скваде, – оправдывался начмил, по-ученически шмыгая носом. – Уже год доквадные в губком строчу – ни ответа ни привета.
Еще большая конфузия вышла с сопровождающим Бойко, оказавшимся совсем не того пола, на который рассчитывал Вадим.
– Генриетта, – промолвила некрасивая девица с каштановыми кудряшками и зарделась. Она, несомненно, стеснялась своего аристократического имени.
– Француженка, что ли?
– Нет. Родители у меня любили все иностранное. Решили, если будет сын, назовут Генри, а дочь – Генриетта.
– Своеобразно… – Вадим почесал затылок. – А как ты в милицию попала?
На «ты» они перешли сразу. Генриетта была моложе Вадима лет на пять, держалась естественно и без фанаберий.
– Захар предложил.
– Кто?
– Полуяхтов. Я в детской колонии работала, он меня там увидел. Понравилось ему, что меня даже самая отпетая шпана слушается. Говорит: иди к нам. Зарплата, харчи, обмундирование… Я и пошла.
Генриетта рослая, плечистая, голос зычный – да, с ней не забалуешь. Вспыхнувшая поначалу обида на Полуяхтова постепенно растаяла. Вадим почувствовал, что эта барышня сто очков вперед даст любому мужику.
Он справился для порядка:
– Стрелять умеешь?
– Здесь все умеют. В холода медведи с волками по центру Якутска бродят, пропитание ищут… – Она кашлянула и вдруг без запинки выпалила: – От топота копыт пыль по полю летит!
– Ты чего? – ошалел Вадим. – Что за народное творчество?
Товарищ Бойко опять засмущалась.
– Не обращай внимания… Я на следующий год уехать хочу. Родня в Ленинград зовет. Буду в театральный поступать, а там упражнения на дикцию сложные, чтобы сценическая речь выработалась. Вот я и тренируюсь загодя – скороговорки повторяю.
Якутия и ее обитатели представали для Вадима в новом свете. Когда ехал сюда, воображал, что столкнется с беспросветными невеждами и полным бескультурьем, а поди ж ты – начальник милиции изъясняется как ученый муж, а его заместительница в актрисы наладилась. Ежели переиначить слова Ломоносова, то впору разжиться идиомой, что «может собственных Платонов сибирская земля рождать». То ли еще будет!
Первого сентября вышли из Якутска. Генриетта не разочаровала – на коне держалась как влитая, многочасовые переходы были ей нипочем. А когда наперерез отряду выскочил из леса злобный волчара с ощеренной пастью, она, не моргнув глазом, срезала его наповал из «фроловки». Огонь-баба! Если еще и Юргэн окажется таким же боевым, то нечистая сила не страшна…
Увы, Юргэн оказался отнюдь не силачом и храбрецом. Непонятно, за какие заслуги отмечал его Полуяхтов. В Томторе – крохотном селеньице, где проживало не более сотни человек, – перед Вадимом предстал тщедушный малый, одетый в распашной кафтан из оленьей замши, на котором болталась перевязь с ножом в чехле и небольшой сумкой с табаком, трубкой и огнивом. Юргэну было около сорока, но выглядел он гораздо старше – суровая жизнь в тундре не способствовала сохранению цветущего внешнего вида. Вадим заметил, что и остальные жители Томтора не отличаются здоровьем и свежестью.
Юргэн не посмел ослушаться приказа, полученного от Полуяхтова, однако дал понять, что не горит желанием совершить экскурсию к проклятому озеру.
– Моя Лабынкыр целый год не ходила, – сознался он, начищая допотопное кремневое ружьецо, которому более приличествовало находиться в музейной экспозиции. – И твоя не надо туда ходить.
– Почему? – Вадим присел на пенек, согнав с него гревшуюся на солнышке ящерицу. – Что там такого, в этом озере?
– Улу Тойон свои слуги поселила. И сама прилетай.
– Улу Тойон? Кто это?
Вадим был слегка знаком с фольклором финно-угорских народов, но о мифологии сибиряков имел крайне смутное представление. А быть может, именно в тундровых легендах кроется разгадка всей этой дьявольщины.
– Улу Тойон – злой абас. Дух. – Юргэн не смотрел на собеседника и слова выцеживал без охоты. – Все нехорошее от него.
Больше Вадим, как ни бился, ничего не смог из него вытянуть и отложил расспросы на потом. Возможно, Юргэн не доверяет чужакам, присматривается к ним, потому и избегает лишних слов. Небось через денек-другой попривыкнет и разговорится. Обнадежив себя таким образом, Вадим скомандовал выступать. Юргэн посопел недовольно, но подчинился. Прочие же двинулись к озеру без понуканий. Арбеля подзуживало хотение поскорее столкнуться с неведомым и заповедным. Фризе воспринимал любые перемены с философским самообладанием, а Генриетта не верила ни в духов, ни в абасов, поэтому никого не боялась.
Двое суток продирались сквозь невысокий, но чрезвычайно густой и цепкий березняк. Местами его сменяли купы елей и лиственниц, но это не облегчало пути – наоборот, колкая хвоя расцарапывала открытые участки кожи, впивалась в одежду почище репейника. Подошвы грузли в мяклом, напитанном осенними дождями лишайнике. Надсадно стрекотали сороки, где-то хрустели ветки под лапами крупного зверя. А Вадим слышал еще и то, чего не улавливали другие: шелест опадающей листвы, плеск рыбы в ручьях, сторожкие прыжки белок… Якутская тундра обладала своей особенной, неповторимой прелестью, завораживала, очаровывала в мгновение ока.
Юргэн ехал во главе процессии на белом олене, увешанном поклажей. Олень, могучий и неутомимый, проламывал березовую поросль, словно тонкие соломинки, шел без устали мерным шагом. Можно было разжиться в селе такими же геркулесами и для всего отряда, однако Вадим посчитал, что одного будет достаточно. Олень – хорошо, но приглядывать за целым стадом – ненужная морока. Опять же пыхтят, топают – создают лишний шум, а кто знает, не придется ли проявлять скрытность, выслеживая вражье племя…
Когда на лес опустились сумерки, сделали привал. Юргэн тщательно выбрал поляну для ночевки, обложил ее лапником, а в середине развел большой костер. Условились, что будут попеременно дежурить до утра. На ужин Генриетта со свойственной ей сноровкой подстрелила жирного рябчика. Фризе, оказавшийся еще и знатным кулинаром, испек его в углях, приговаривая:
– Эс золь гут шмэкен… Это есть ошень фкусно! Когда я биль кляйне киндер, ми запекайт фляйш в огонь. Облизаль пальшик!
Рябчик, сдобренный солью и лесными травами, которые насобирал Юргэн, действительно оказался превосходным на вкус. Его уплели за обе щеки, после чего проводник вскипятил в котелке ключевую воду, бросил туда для запаха горсть морошки и пригласил всех на чаепитие. Так закончился день. Вадим не ощущал усталости, равно как и обеспокоенности. Опасения, связанные с лабынкырской нечистью, покамест не оправдывались.
Перед сном кинули жребий – первым выпало нести вахту Вадиму. Он дождался, пока все улягутся, завернулся в шинель, выданную в Якутске, и прикорнул под стволом елки, больше похожей на шатер. Зарядил «ТК», сунул в карман, а меж колен пристроил «фроловку». Пусть теперь кто-нибудь сунется!
Фризе захрапел, едва уронив голову на рюкзак. Минут через пять и Генриетта принялась выводить фистулой сонную арию. Со стороны Арбеля слышалось лишь неровное дыхание, изредка прерываемое покашливанием недолечившегося туберкулезника. Юргэн ворочался, раза два подскакивал, чем-то встревоженный, но наконец улегся и вроде бы уснул.
Вадим подбросил в угасающий костер припасенный с вечера хворост. Дни в Якутии в начале сентября были еще довольно теплыми, а вот ночами уже подмораживало, без обогрева задубеешь, а простывать сейчас нельзя.
Близилась полночь. Вадим видел желтобокую луну, выглянувшую из-за черных облаков. Ясная погода здесь, как он уже знал, – редкое явление. Недаром Якутск называют самым пасмурным городом страны. Похоже, Улу Тойон не шибко осердился на вторгшихся в его пределы иноверцев – вон и с погодой пока везет. Что-то будет дальше!
В лесу зашуршало, Вадим тряхнул головой, избавился от отвлеченных мыслей, приподнялся. Шуршало не животное, не птица. Где-то невдалеке шел человек, мелко переставляя ноги – опасался быть обнаруженным.
Вадим встал и сжал в руках «фроловку». Он обладал навыком передвигаться практически беззвучно – как могиканин из романов Фенимора Купера. Перекатывая ступню с пятки на носок, он углубился в кущи, ограждавшие поляну. Ориентировался на шуршание, которое делалось все громче. До его источника – метров пятьдесят, не больше.
На стороне Вадима были все преимущества: он и слышал, как будто к ушам приставили два громадных рупора, и видел в темноте по-совиному. Сделав еще два-три шага, он затаился за сосной, и взял ружье на изготовку. Ну-ка, поглядим, что за фрукт сюда чешет.
Шуршание приближалось. Теперь не было ни малейших сомнений, что целью незнакомца является лагерь, в котором безмятежно спят четверо путников.
Ан нет – Арбель не спал! Он продавил, как олень, завесу из веток и хрипло задышал рядом с Вадимом.
– Вы куда делись? Я проснулся, а вас нет… уф!..
Вадим гневно вскинулся, зажал болтуну рот, но поздно. Из стоявшей на особицу ивовой рощи, где только что раздавалось шебуршание, вылетела стрела с ярко-красным оперением и прошила горе-контролеру голову.
То есть так показалось – на самом деле угодила в шляпу. Арбель инстинктивно нырнул вниз, а Вадим наобум выпалил в кусты. Они закачались, за ними мелькнуло что-то цветастое и умчалось. Догонять не стал – не ровен час напорешься на засаду, себе дороже.
Арбель, удостоверясь, что опасность миновала, воззрился на свою шляпу, пришпиленную к дереву, как жук к картонке энтомолога.
– Это что же, – произнес он потрясенно, – меня сейчас чуть не убили?
– Р-расслабьтесь. – Вадим вытащил стрелу из волглой древесины. – Хотели бы убить, не промазали бы. Насколько я успел понять, стрелки здесь очень меткие. А это предупреждение.
– С чего вы взяли?
– Читайте. – Вадим протянул ему стрелу; к ней был примотан лоскут бересты.
Арбель подоткнул сползшие на кончик носа очки, но это не помогло.
– Ничего не вижу…
– Тут написано, чтобы мы не ходили к озеру. Кириллицей, с ошибками, но человек все-таки знает грамоту.
– Кто этот советчик? Может, Юргэн? Он, помнится, рекомендовал вам то же самое… уф!..
– Исключено. Юргэн был на поляне, когда я услышал шаги… Тс-с! – Вадим приложил палец к губам. – Это бегут наши. Их р-разбудил мой выстрел… Шура, давайте условимся: пусть они об этом не знают. – Вадим бросил стрелу в мшаник, а берестяное послание спрятал в карман. – Наш экскурсовод и без того назад оборачивается. Если ему эту цидульку показать, никакие приказы не помогут.
– Согласен, – торопливо шепнул Арбель и смолк, потому что из березово-елового сплетения вывалились Фризе, Генриетта и упомянутый Юргэн. Все трое держали оружие и крутили головами, ища, в кого бы бабахнуть.
– Что случилось? – выдохнула Генриетта. – Кто стрелял?
– Я, – лаконично ответил Вадим. – Послышалось, будто медведь ходит. Пошел проверить. Случайно нажал.
– Я не учуяла, чтобы медведь ходила, – засомневался проводник. – Медведь на много-много шагов пахнет, всякий охотник унюхает.
«А чтоб тебя с твоим нюхом!» – едва не сорвалось с языка у Вадима.
Но Фризе понимающе глянул на него и степенно прокрякал:
– Ин орднунг… все есть в порядке. Фэргэсен зи дас. Идемте спать.
* * *
Остаток пути до Лабынкыра преодолели без происшествий. И вот оно открылось во всей своей красе – таинственное озеро якутов. В центральной части к нему подступали скалы. Вадим взобрался на одну из них и увидел с высоты вытянутый с севера на юг прямоугольник, наполненный неподвижной свинцовой водой. На ее поверхности виднелись три островка, покрытые растительностью. Вадим отметил про себя, что проще всего подойти к водоему с юга – там побережье более пологое.
Юргэн с ним согласился, но к озеру не пошел – сослался на необходимость соорудить шалаш в качестве временного прибежища. Вадим отрядил ему в помощь безотказного Фризе, а с собой взял Арбеля и Генриетту.
Когда вышли на побережье, оказалось, что к воде подобраться не так просто. Всю береговую кромку усеивали обломки камней, сползших когда-то с окрестных гор. Они выпирали там и сям, давили в подметки, обувь соскальзывала с них. Генриетта едва не подвернула ногу, Вадим вовремя поддержал ее, за что был одарен благодарной улыбкой.