Галахов наливает себе коньяку, выпивает и подбадривает Пряхина:
– Продолжай, интересно говоришь.
Пряхин проделывает то же, что и Галахов: наливает, выпивает. И говорит, обращаясь ко мне:
– Что сегодня плодит преступность, профессор? Нехватка денег и взаимное заражение корыстью. Думаете, мне доставляет удовольствие искать сейчас Ваню с Клавой? Я их понимаю. Ребята всю свою молодую жизнь считали копейки. И вдруг – такой фарт! У них просто поехала крыша. А почему они считали копейки? Кто в этом виноват? Будем указывать пальцем? Поэтому не смотри на меня, как на ищейку.
Пряхин сделал паузу и объявил:
– Короче, я прекращаю поиск ребят. И сделаю всё, чтобы дело против них было прекращено. Бывайте здоровы.
Пряхин поднялся из кресла и, покачиваясь, вышел из студии.
Галахов встал, пошёл следом, но остановился в дверях и с недоумением спросил:
– Что это было? Откуда он знал, что ты здесь?
Я пожал плечами: ну, почему же не знал? Вполне мог знать.
Утром я позвонил Ване и сообщил ему о том, что Пряхин якобы прекращает розыск. Что это? Финт? Или одумался?
Ваня
Пряхин одумался? Нет, отец, Пряхин что-то задумал. Но раздумывать не было времени. Меня насторожило сообщение Эли насчет света.
Утром я поинтересовался у проживающего в соседнем номере мужика, как у него вчера вечером работал телевизор.
– Без проблем.
– Свет не гас, – прямиком спросил я.
– Нет.
Я спросил у других проживающих. Ответы были те же. Я не знал, что думать. Всё это было очень странно. Свет не мог вырубиться просто так в одном номере. Значит…
Надо было сматываться из Севска. Клава предложила разделить деньги. Она не хотела держать при себе всю сумму. Я не чистоплюй, но почему-то не могу касаться этих денег. Короче, я отказался. Как же Клава обозлилась! Я её такой ещё не видел.
– Хочешь, я выброшу эти вонючие бабки? – закричала она.
Я пытался её успокоить:
– Клава, но это же твои деньги.
– Значит, ты не хочешь иметь к ним никакого отношения? Готовишь будущие показания?
– По-моему, ты меня оскорбляешь, – сказал я.
– Я всего лишь отвечаю на оскорбление, – отрезала Клава.
Эля вышла на балкон. Она вернулась, когда мы ещё не закончили перепалку.
– Там какие-то кавказцы.
Я осторожно отодвинул штору. Внизу сидели на корточках двое чернявых ребят в темных очках. Лицо одного из них показалось мне знакомым. У меня даже сердце сжалось: неужели? Я всмотрелся. Нет, я не мог обознаться. Я слишком часто видел это лицо. Только сейчас оно было без бороды и без усов.
Ваха.
Александр Сергеевич Волнухин
Супруга президента хочет казаться простой и скромной. Это мешает ей быть естественной. А её неестественность в свою очередь мешает мне.
Я боюсь, что она относится к предстоящему мероприятию всего лишь, как к обязанности, положенной ей по статусу, и не придаёт должного значения важности темы. Нет, она считает её важной, но не настолько, насколько считаю важной я.
Когда говорят, что родина для ребенка начинается с семьи, это не звонкие слова. А неполные семьи – это, можно сказать, угроза государству. Если ячейки не целостные, государство – не крепость.
Мы составляем текст речи для того, чтобы выглядеть не хуже других. Ну, будем выглядеть. На трибуне. А по жизни? По жизни государство не работает на крепость семьи. Абсолютно. Совершенно. Фатально
Ваня
Ваха царапает ножом по капоту нашей машины. Клава бросается на балкон. Я едва успеваю перехватить её.
– Какого черта? – возмущается она.
Она не может понять, почему я терплю.
Говорю, кто такой этот кавказец.
– Как он узнал, что ты здесь? – удивляется Клава.
Хороший вопрос. Объяснение может быть только одно: Пряхин до сих пор связан с Султаном и Вахой.
Достаю пистолет с глушителем. Снимаю с предохранителя. Едва ли «духи» будут брать номер штурмом, но всё равно надо быть наготове. Это не просто бандиты. Это боевики.
Элю трясёт. Её буквально колотит от страха. Это действует на нервы.
– Может, позвонить в милицию? – робко спрашивает она.
Мы с Клавой переглядываемся. Милиция, скорее всего, приедет. Но не факт, что задержит «духов». Если даже у них проблема с документами, они откупятся. Надежды на ментов нет никакой.
Мы в западне. Нет выхода.
– Может, пригрозить, чтобы отошли? – неуверенно спрашивает Клава.
Пригрозить? Кому? Вахе?!
– Стрелять они не будут, – говорит Клава.
Это правильно. Пока не заберут деньги.
Анна Дмитриевна Смирнова
Ярослав, оказывается, хороший водитель. Ехал быстро, но у меня ни разу не замерло сердце.
Всю дорогу проговорили, а когда въехали в Свидлов, примолкли. Мы не были в родном городе больше двадцати лет. У нас никого здесь не осталось. Моя мама умерла, а отца я не знала. Ярослав тоже не знал отца, а мать оставила его в двухлетнем возрасте. Сдала в ясли и уехала покорять Москву по лимиту.
А потом и мы решили завоевать первопрестольную. Наташка, Ярослав и я. Но поехали только я и Ярослав. Наташка к тому времени была уже на шестом месяце. Ей бы, дуре, рискнуть. Может, заводское начальство не заметило бы живота. И родить в Москве, тогда ребёнок и мать автоматически получали право на прописку. Но для Наташки важнее была не прописка, а здоровье ребёнка. Ну и, конечно, она верила Ярославу. Устроится – тут же заберёт.
Ярослав устроился. Его сразу взяли инженером и дали отдельную комнату. А потом в его комнате оказалась я. У нас был банальный любовный треугольник. Только до поры до времени у меня была несчастная любовь, а у Наташки счастливая. В квартире Ярослава это положение поменялось.
А потом Ярослав сказал, что привык жить один. Я тут же отселилась в одну из комнат общежития, где жили еще две лимитчицы.
У меня появился Саша Волнухин. Ненадолго. А потом родился Ваня.
Ярослава страшно бесили разговоры в общаге, что Ваня его сын.
Конечно, он знал, что у Наташки кто-то родился. Но ему было безразлично, дочь или сын. Он боялся даже проявить интерес. Думал, Наташка тут же ухватится. И я не решалась восстановить отношения с ней. Боялась, что пошлёт подальше.
С возрастом я поняла, что люди чаще всего совершают подлости не потому что плохие, а от слабости. Почему я оказалась в комнате Ярослава? Потому, что мне было одиноко в Москве, хотя и хахалей хватало. Думала, инженер поможет перейти на более легкую работу. Ну и зависть, конечно, сыграла злую шутку. Почему у подруги такой парень, а – не мой?
С возрастом я поняла, что настоящие подлости мы совершаем только тогда, когда пытаемся оправдать подлости по слабости. То, что я за двадцать лет ни разу не съездила в Свидлов и не попросила у Наташки прощения, это и есть подлость.
Ехала я сейчас ради детей. Мы втроём должны подумать, как им выбраться из ситуации. А как при этом буду смотреть в глаза Наташке, даже не представляла.
Наташка знала, что мы едем. Готовилась. Нас ждал накрытый стол и такое радушие, будто ничего не было позади. И будто впереди ничего страшного. Даже слова, которыми она встретила Ярослава, прозвучали у неё необидно:
– Ну, здравствуй, блудный отец.
Наташка всегда умела держаться за счет чувства юмора.
История с Мешалкиной нас, конечно, впечатлила. Какая, однако, тварь! Но зато теперь появилась надежда, что не одной Клаве придётся отвечать за то, что произошло в коридоре суда. Только как доказать причастность судьи?
– Ты не сфотографировала её с Мартыном? – спросил Ярослав.
Наташка сказала, что даже не подумала, так растерялась. Но что могла бы доказать эта фотография? Ну, приехал к судье бывший подсудимый, которого она выпустила. Ну, скажет, приехал спасибо сказать. Ну, приобнял при этом от избытка чувств
Ваня
Эля плакала. Клава нервно ходила по комнате. Я стоял у входной двери. Её можно было выбить одним ударом. Чечи нетерпеливы. Они не будут долго ждать.
Мы теряли драгоценное время.
Клава остановилась перед Элей:
– Давай, подруга, попробуем перевоплотиться. Главное – нам пройти, а уж Ваня как-нибудь прорвётся.
Они начали гримироваться под старух. Клава надела силикон – готовая бабулька. С Элиным лицом пришлось повозиться.
Преобразились и с надеждой смотрели на меня: ну как? А никак. Дурацкий маскарад. Лица как бы старые, а одежда-то молодежная!
Эля снова заплакала. Клава сорвала с себя маску.
Я понял, что есть только один вариант.
– Пойдём напролом. Только не отставать. Ни на шаг.
Теперь надо было решиться, собраться с духом. Я взял ствол наизготовку и рывком открыл дверь. Прямо напротив меня стоял «дух», постарше меня, очень красивый, просто чеченский Ален Делон.
Делон был очень уверен в себе. Он стоял в расслабленной позе, держа ствол в опущенной руке.
Он не спел отреагировать. Я выстрелил ему в грудь. Громче выстреливает пробка из шампанского. Делона переломило пополам, он осел на пол. Я подобрал его ствол. Это была тяжелая, больше килограмма «гюрза», я видел такую у Вахи. Может быть, это была как раз «гюрза» Вахи. Очень ценная плётка, пробивает бронежилет, прицельная дальность 100 метров вместо обычных 50. Ёмкость магазина 18 патронов! Я был очень доволен. Я был особенно доволен, что выстрелил сразу, не стал тянуть. И выстрел был правильный – раненый в грудь обычно мгновенно теряет способность к сопротивлению.
«Дух» застонал, он приходил в сознание. Он мог закричать. Я ударил его по голове рукояткой «гюрзы». Он отрубился.
Мы пошли гуськом по коридору. Я – Клава – Эля.
Спускаясь по лестнице на первый этаж, я замедлил шаг.
Другой «дух» болтал с девкой, сидевшей на регистрации. Увидев странные лица (грим у девчонок остался, некогда было смывать), он насторожился. Я выстрелил ему в грудь. Его переломило, он свалился. Я выдрал из его кармана «стечкин» вместе с подкладкой, иначе не вынимался. Снова знакомое оружие. Неужели Ваха отдал все свои стволы, а сам сейчас безоружный?
Мы вышли из гостиницы. Здесь было чисто – никого Я велел девчонкам, ждать меня на соседней улице. Клава сделала протестующий жест. Но тут же сообразила, что я прав. Одному мне будет легче отбить машину.
Она попыталась отговорить меня:
– Нет, – сказал я.
Клава схватила Элю за руку, они быстро пошли в сторону от гостиницы.
Мне нужна была не столько машина, сколько Ваха. Я должен был рассчитаться. Во мне это сидело. Я должен был от этого освободиться.
Вывернув за угол, я ускорил шаг. Увидел меня совсем близко, Ваха не потерял самообладания. Но и особого дара речи не проявлял.
– О-о-о! – он с удивлением смотрел на направленный ему в грудь тэтэшник с набалдашником глушителя.
Я тяжело дышал. Меня возмутило, что он меня не боится.
Ваха смотрел мне в рот.
– Откуда зубы? Может, это не ты, хазки?
Я выстрелил ему в сердце. Он упал ничком, лицом в асфальт. Другой «дух» пружинисто поднялся с корточек. Он готов был броситься на меня. Я выстрелил ему в грудь и забрал его ствол – карманную «берету».
Ваха дёрнулся. Он был ещё жив. Я выстрелил ему в затылок. Он замер.
Я отряхнул с брюк кровь, открыл машину, сел за руль. Вытянул перед собой пальцы. Они дрожали, но не сильно. Мне это понравилось.
Пряхин
Сижу у себя в отделе. В утренней сводке происшествий значится то, чего я ожидал. В Севске (Брянская область) неизвестный тяжело ранил троих кавказцев, четвертый убит.
Если убит кто-то другой, не Ваха, это Султан переживёт. А если Ваха… Этот вариант я учёл. Отправил жену и сынишку к родителям в Вологодскую область. Жена будет собирать на зиму клюкву, сушить грибы. Обожаю суп из белых грибов. Сына хлебом не корми дай половить хариуса.
Связываюсь с Севском, интересуюсь у коллег, какие зацепки. Накануне поселилась странная компания. Парень и две девушки. Сняли номер на двое суток, а утром исчезли. Всего было произведено три выстрела, но никто их не слышал. Вероятно, огонь вёлся из пистолета с глушителем. Сомнений нет: это работа Вани.
Звоню Волнухину. Сообщаю, что натворил его сынок. Профессор в шоке.
Не верит, думает, беру его на понт.
– А ты позвони Ване. Он тебя лучше убедит. Но потом сразу – мне.
Отключаюсь, жду. Минут через десять профессор снова выходит на связь.
Упавшим голосом спрашивает:
– Что же делать?
Я понимаю, что Ваня не стал его посвящать, кого именно он грохнул.
Отвечаю:
– Даже не знаю. И же сказал, что прекратил все мероприятия по розыску.
– А почему? – спрашивает Волнухин. Чувствуется, что этот вопрос не даёт
ему покоя.
– Давал твоему сыну шанс. Не ради него, ради тебя. Но видишь, как
обернулось. Допускаю, что произошла бытовая ссора, кавказцы – ребята задиристые.
Но драка-то не на кулаках была и не на ножах. Пистолет откуда-то у Вани взялся. И
есть подозрение, что не простой пистолет, а с глушителем. Троих уложил, одного-смертельно, а ведь никто выстрелов не слышал. А что сам-то Ваня говорит?
Мне это было важно знать: сказал ему Ваня, что свёл счеты с Вахой, или не сказал. Но профессор не стал передавать свой разговор с сыном.
Держу его на крючке:
– Пока никто, кроме меня, не знает, чья это работа. Даю твоему сыну еще
один шанс.
Велю Гере держать связь со свидловскими ментами. Не мешало бы поставить на прослушку телефон матери Клавы. Они наверняка созваниваются. Из разговоров можно понять, где находятся и куда планируют бежать дальше.
Гера докладывает: телефон давно на прослушке. Есть новость: Гусаков и Смирнова сейчас в Свидлове.
Семейный совет? Похоже на то.
Вечером звонит Султан.
– Ты хотел убрать моих людей руками моего раба, шакал!
Играю оскорбленное самолюбие:
– Знаешь, Султан, если не веришь, давай прекратим отношения. Я не могу так работать. Какого хрена ты меня ни за что ни про что оскорбляешь?
– Потому что знаю твою подлую ментовскую натуру. Ты же оборотень. Как можно верить оборотню?
– Тогда давай распрощаемся.
Султан нехорошо смеётся:
– Конечно, распрощаемся, куда ты денешься. Но тогда, когда я это решу
Александр Сергеевич Волнухин
Ваня сказал мне, кого он убил: своего мучителя, Ваху. Но я не стал сообщать об этом Пряхину. Не знаю, что меня остановило. Наверное, просто недоверие. Не могу понять, случайная это встреча, или кто-то навёл чеченцев на след Вани. И не могу поверить, что Пряхин прекратил поиск. Скорее всего, это просто хитрость. Пряхин что-то выгадывает. Но что именно, понять не могу.
Звоню Галахову, может быть, он подскажет. Выкладываю ему новость. Андрей первым делом заостряет внимание на пистолете с глушителем. Ну, в самом деле, откуда он вдруг очутился у Вани? Приходим к выводу, что Ваня сам должен это объяснить.
Набираю его. Ваня поясняет, каким образом у него оказался пистолет с глушителем. Теперь всё понятно. Пряхин просто передал охоту за Ваней и Клавой другим убийцам.
– Нужно как можно быстрее добиться, чтобы Пряхина отстранили от этого дела, – говорит Галахов. – У вас же есть друзья в аппарате МВД. Идите к ним.
Легко сказать… Если влиятельные люди узнают, кто мой сын, отношение ко мне может резко измениться. Слух разнесется в считанные дни. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Нужно нейтрализовать Пряхина как-то иначе.
– По-другому не получится, – говорит Галахов. – Вы сейчас должны думать о сыне. Когда человек убивает человека, всё равно, какого и по какой причине, это ужасно не только для того, кто убит, но для того, кто убил. Ваш сын может вообще сойти с катушек.
Мне становится плохо. Галахов достаёт из аптечки корвалол, смешивает с водой. Я выпиваю. Андрей заканчивает свою мысль:
– Нам нужно как-то встретиться с вашим сыном. Мы запишем его показания и покажем их в МВД. Неплохо бы встретиться и с Гусаковым. Вы понимаете, к чему я веду? Если вам не поможет МВД, я покажу запись в своей программе. Связывайтесь с сыном, пусть обдумает, где лучше встретиться.
Ваня
Я остановил машину и сверился с картой. До границы с Украиной оставалось несколько километров. Мы свернули с шоссе в лесок, позавтракали и вышли на шоссе уже без машины. Нас подобрал рейсовый автобус. Он шёл в Хомутовку, а это уже Курская область. Хомутовка стоит на шоссе, ведущем к пограничному пункту.
Пока ехали до Хомутовки, я понял, что границу с Украиной нам в этом месте, после того, что произошло в Севске, пересекать нельзя. Нужно набраться терпения и ехать дальше на юг по территории России.
В Рыльске мы сели в поезд и с двумя пересадками доехали до Грайворона, это уже Белгородская область. Там сняли квартиру. Селиться с нашими засвеченными документами в гостинице было опасно. По улицам избегали ходить втроём. В первый день ели в забегаловках за соседними столиками. А на другой день Эля стала готовить дома.
Она делает обычные блюда, но подаёт их маленькими порциями, украшая зеленью и ломтиками фруктов и ягод. Очень красиво и очень вкусно.