– Стража! Схватить его! Не дайте гурийцу уйти! – в гневе ревел Никита Схоларий. – Как поймаете, так бросьте его в катакомбы! Быстрее, пошевеливайтесь, болваны!
После того как второй заговорщик был схвачен и под конвоем выведен из покоев ромейской принцессы, великий логофет обратился к Палеологине:
– Вот, по твоему приказанию, моя госпожа, все и выяснилось. Заговорщики обнаружены и обезврежены.
Палеологиня отвела свой взгляд от мертвенно-бледного лица умершего страшной смертью старика Малхаза и с усилием выдавила из себя:
– Почему?
– Ответ на этот вопрос нам только предстоит найти, но я непременно разберусь в этом деле.
– Да, великий логофет, непременно разберись… – дрожащим голосом согласилась Палеологиня.
Не медля ни минуты, принцесса направилась прочь из злосчастной комнаты. А Элени, одарив меня своим прощальным, по-прежнему крайне испуганным взглядом, быстро последовала за своей госпожой.
Никита Схоларий сделал несколько шагов в мою сторону и цепко впился в меня своими маленькими колючими глазами. Я замер, пытаясь выдержать неприятный взор великого логофета, который, как мне показалось, пронзал меня насквозь.
– Для нас всех, Филат, большая удача, что принцессе вздумалось поиграть с тобой в прятки, – проговорил Никита Схоларий после небольшой паузы.
– Но мы с принцессой не играли ни в какие игры, – не понял я, что именно хочет сказать мне великий логофет.
– Нет, играли, – упорно продолжал настаивать Никита Схоларий. – Именно поэтому, спрятавшись за ширмой, тебе удалось подслушать важный разговор и раскрыть опасных заговорщиков, тем самым предотвратив страшное преступление. Ты меня понял?
– Да, господин, – безропотно принял я объяснение императорского чиновника о произошедших в покоях ромейской принцессы событиях.
– А теперь, Филат, ты вернешься к своим обычным делам. Выйдя из этой комнаты, ты забудешь обо всем, что здесь произошло. Ты более не вспомнишь и не заговоришь о случившемся с кем бы то ни было, если только я сам тебе этого не прикажу.
Я кивнул великому логофету, куда уж понятнее.
– Иначе, – и Никита Схоларий перевел свой колючий взгляд на тело мертвого старика Малхаза, – ты можешь сам оказаться на месте ничтожного предателя-гурийца.
Я вздрогнул. У меня не было ни вопросов, ни возражений. Единственное, чего мне хотелось, так это быстрее убраться из злосчастной комнаты и никогда вновь не видеть мертвенно-бледного лица старого гурийца со следами запекшейся крови и блевоты.
– Значит, мы с тобой пришли к соглашению, парень, ведь так? – зачем-то еще раз переспросил у меня Никита Схоларий. – Ступай, а я поразмыслю над тем, что мне с тобой делать дальше.
Последние слова великого логофета я предпочел пропустить мимо ушей и не воспринимать всерьез.
Кто-то из дворцовых слуг взялся сопроводить меня до дверей моей комнаты. Почти обессиленно я рухнул на свою кровать. Все произошедшее в покоях ромейской принцессы менее часа назад показалось мне чем-то нереальным и случившимся как будто не со мной.
Я закрыл глаза, ощущая непреодолимое желание забыться и провалиться в глубокую безмятежную тишину.
Глава 4. Возвышение
Я открыл глаза и прямо перед своим носом увидел лицо незнакомого мне человека. Это был парень приблизительно моего возраста, с густыми каштановыми волосами и большими серо-зелеными глазами, которые пытливо смотрели на меня в упор.
Не отвлекаясь на приветствие, парень заговорил со мной с явным вызовом в голосе:
– Мое имя Михаил Панарет. А ты кто такой и что делаешь в моей комнате?
– Приветствую тебя, Михаил Панарет, – немного сонно отозвался я, медленно осознавая, что наступило утро, и я умудрился проспать остаток вчерашнего дня и всю ночь. – Меня зовут Филат.
– Просто Филат? – выпрямившись в свой полный невысокий рост насмешливо переспросил у меня парень.
– Если тебе не нравится, то можешь называть меня господин Феофилакт Серапул, – съязвил я, понимая, что появился мой неуловимый сосед, который оказался не рад моему заселению в комнату.
– И откуда ты явился, господин Серапул? – недовольно фыркнул Михаил Панарет.
– Из Константинополя, – с таким же вызовом в голосе ответил я, ведь поддаваться и робеть перед своим соседом, кем бы он ни был, я не собирался.
– Я слышал, что три дня назад из Константинополя приехала ромейская принцесса – невеста императора Василия.
– Так и есть, – подтвердил я. – Я прибыл в Трапезунд на одном корабле с принцессой.
– Ладно, не обижайся, – неожиданно примирительным тоном отозвался мой новый сосед, а я несколько удивился такой резкой перемене, приготовившись в разговоре с ним отвечать колкостью на колкость.
– Мой отец служит при дворе в должности претора дима, – со значением сообщил мне Панарет.
Скорее всего, парень рассчитывал впечатлить меня подобным заявлением, но в те далекие времена я мало разбирался в иерархии придворных чинов Трапезундской империи, что, как выяснилось немногим позже, незначительно отличалась от иерархической лестницы Константинополя, знанием которой я в свои молодые годы также отчаянно пренебрегал. Единственным значимым титулом, способным по-настоящему меня впечатлить, вызвав смесь восхищения, страха и трепета, был императорский, так что у Михаила Панарета и его отца не было ни единого шанса.
– Моего отца заверили, что в этой комнате я буду жить один, – пояснил мне Панарет.
– Почему? Ты боишься других людей или стесняешься компании? – насмешливо осведомился я.
– Нет, но высокий статус моей семьи должен соответствовать… – замялся парень. – Вот какой чин, к примеру, имеет твой отец при дворе в Константинополе?
– Мой дед был мистиком при отце нынешнего ромейского императора Андроника, – припомнил я, решив умолчать про своего отца, ведь он никогда не был императорским чиновником и всю свою жизнь лишь проматывал то огромное состояние, что оставил ему мой давно умерший родственник.
Панарет радостно улыбнулся, как будто заявление о высоком чине моего деда при императорском дворе в Константинополе более пятнадцати лет назад имело для него какое-то на редкость важное значение.
– Ну а пока мы с тобой, Михаил, сами не имеем придворных чинов, то вполне можем делить одну комнату на двоих, – весело заключил я, на что мой сосед вяло кивнул.
В дверь постучали. Вчерашний мальчик-слуга принес нам завтрак: чечевичную кашу с крупными кусками баранины, пару горячих пшеничных лепешек, яблоки и кувшин все того же кислого красного вина. От вида нашего завтрака мой сосед скривился, а я принялся жадно поглощать принесенную слугой еду. Только теперь я понял, насколько проголодался, ведь вчера за весь день мне пришлось обойтись одним, хотя и достаточно плотным, завтраком.
– Как ты можешь есть такую редкостную гадость? – с отвращением спросил у меня Панарет, наблюдая за тем, как быстро моя тарелка становится пустой.
– По-моему, здесь неплохо кормят.
Мой сосед уставился на меня с нескрываемым удивлением, а затем проговорил с чрезмерным достоинством:
– У нас в доме на завтрак обычно подают пироги с фазаном и голубятиной, к тому же приличное вино, а не такую жуткую кислятину.
– Тоже неплохо, – согласился я, продолжая с аппетитом жевать горячую пшеничную лепешку.
Мне стало понятно, отчего Панарет с самого начала нашего знакомства вел себя со мной высокомерно и неприветливо. Парень происходил из какой-то знатной и, судя по описанию его ежедневного завтрака, на редкость зажиточной местной семьи.
– Значит, несколько последних дней ты провел у себя дома? – высказал я свое, вполне очевидное, предположение.
– Да, по просьбе моего отца господин Иова отпустил меня на целую неделю домой, – подтвердил мою догадку парень, так и не притронувшись к дворцовой еде. – У нашей семьи в восточном пригороде Трапезунда имеется большой дом с садом и прудом, в котором плавают белые лебеди.
– Господин Иова, это ведь тот старик, что служит в архиве? – не обратил я никакого внимания на подробности благосостояния Панарета и его семьи, задумавшись о том, что я всерьез недооценил забавного старичка, который при нашей первой встрече уж слишком пытался угодить моему учителю.
– Да, господин Иова руководит императорским архивом и библиотекой, – важно сообщил мне Панарет.
Получалось, что по приказу императора Василия Ливадин должен был перенять обязанности старика Иовы, который, как мне показалось, был не прочь передать свою службу более молодому и образованному господину.
– Пока ты отдыхал у себя дома, Михаил, в Цитадели многое переменилось. Вместе со мной из Константинополя приехал ученый господин по имени Андрей Ливадин, который по приказу императора назначен за главного в архиве и библиотеке.
– Ах, вот оно как! – беспомощно открыл рот мой сосед.
– Выходит, ты служишь в архиве?
– Я обучаюсь в императорской школе, – горделиво заявил мне Панарет и, будто нехотя, добавил. – Ну, и работаю в архиве тоже.
– Разве в Цитадели есть школа?
Известие о наличии императорской школы в Цитадели меня не обрадовало, а даже немало огорчило. Я смекнул, что мой учитель может настоять на том, чтобы и я начал посещать эту самую школу, чего мне делать решительно не хотелось.
– В императорской школе меня обучает господин Иова. Еще по одному разу в неделю я хожу в астрономическую школу Григория Хионидиса и в школу риторики Михаила Сапфа.
– Не слишком ли много школ для тебя одного? – нагло ухмыльнулся я, хотя в тот момент количество образовательных учреждений в Трапезунде начало меня изрядно беспокоить.
– Мой отец говорит, что я должен много и старательно учиться, – назидательно заметил мне Панарет.
– Для того чтобы стать претором дима после него? – смело предположил я.
– Почему бы и нет, – воспринял мои слова со всей серьезностью Панарет. – Учиться мне следует для того, чтобы получить важный титул при дворе и занять место, соответствующее высокому положению моей семьи в обществе.
– Угу, – выдавил я, ведь образ мыслей Панарета мне становился понятнее.
Признаюсь, свое обучение в скриптории Константинополя я всегда рассматривал как страшную муку и никогда не думал о том, что нудные занятия Ливадина могут принести мне какую-то значимую должность при императорском дворе.
Закончив с завтраком, я направился в библиотеку, а мой сосед с унылым выражением на лице поплелся в архив. Не нужно было быть всеведущим предсказателем, чтобы понять: бумажная работа не нравилась Панарету точно так же, как и мне. Однако парень не отчаивался, беспрекословно следуя воле своего высокопоставленного отца.
В библиотеке на моем столе по-прежнему лежала карта Трапезундской империи, которую я вчера принялся изучать; а вот рядом с ней появилась новая небольшая книжица с записками о землях Причерноморья. Я хмыкнул, будучи уверенным, что книгу для меня положил Ливадин, желая подобным образом поддержать мой неожиданный интерес к изучению местной географии.
Взяв книгу в руки, я начал быстро пролистывать ее страница за страницей в поисках сведений о Грузии и заинтересовавшей меня со вчерашнего дня Гурии.
– Ты изучаешь географию? – произнес бархатистый голос у моего правого уха. – Очень похвально, мальчик.
Я отвлекся от книги. Рядом со мной стоял господин Иова, который широко улыбался мне своей доброжелательной, местами беззубой улыбкой.
– Да, меня заинтересовала здешняя география, – сказал я старику почти правду.
– Господин Ливадин очень хвалит тебя. Он говорит, что ты самый способный из всех его учеников, – торжественно сообщил мне Иова.
Слышать подобные слова мне было ново и непривычно. Я и не подозревал о том, что мой учитель мог обсуждать меня с кем-то, а уж тем более хвалить. Что касается сообщения Иовы обо мне как о лучшем ученике, то я знал, что до сего самого момента я был единственным воспитанником Ливадина. Или, может быть, мне было известно не все о своем учителе? Как знать…
– И на чем же ты остановился, мой мальчик? – с искренним участием поинтересовался старик, который в общении со мной явно перенял манеру Ливадина.
– На Грузии, – начал я издалека.
– Грузинское царство, – одобрительно кивнул мне Иова, – древнее и славное государство.
– Грузинское царство – наш друг или враг? – прямо спросил я старика, ведь во мне мгновенно возобладало свойственное моей подвижной и беспокойной натуре любопытство.
– С древнейших времен Грузия является христианским государством, которое всеми силами и с Божьей на то волей противостоит поганым язычникам так же, как делает это Трапезундская империя. Следовательно, Грузинское царство – наш вернейший друг и союзник, – проговорил Иова учительским тоном.
– И Грузия никогда не воевала против Трапезунда?
Иова пристально посмотрел на меня, не иначе как тщательно обдумывая ответ на заданный мною вопрос, и продолжил говорить в прежней наставнической манере:
– Как и между кровными родственниками, между нами и грузинами иногда возникают противоречия, в основном в области дипломатии и торговли. Военные столкновения также случались, но до настоящей, открытой войны дело на моем веку никогда не доходило.
– На карте обозначено, что Грузинское царство состоит из многих земель: Картли, Имерети, Сванети… – принялся перечислять я.
– Грузинские земли не всегда были объединены под властью одного правителя. Сегодня во главе государства стоит царь Георгий, но в каждой земле есть свои местные князья, многие из которых всеми силами стремятся к обособленности и независимости.
– И что же? Они в этом преуспевают?
– Немногие. Вот, например, Гурийское княжество, – указал Иова на то, что интересовало меня более всего, то есть на Гурию. – Во главе Гурийского княжества стоит князь Гуриели, который является вассалом, но не грузинского царя, как это было многие годы прежде, а верным подданным нашего императора Василия.
– То есть гурийский князь находится в подчинении у императора Трапезунда? – уточнил я.
– Нет, князь Гуриели и его народ только лишь признают императора Василия как своего главного защитника и покровителя. В свою очередь, наш василевс в случае крайней нужды получает от князя военную и денежную помощь.
– А как насчет дани? – осведомился я, зная, что зависимые государства зачастую платят своему сильному, так называемому покровителю, золотые и серебряные монеты за защиту.
– Дань платят только варвары, – недовольно принялся жевать свою нижнюю губу Иова, видимо, потому, что мой последний вопрос пришелся ему не по душе. – А вассалы изволят вносить добровольные взносы в казну сюзерена.
– И часто возникает такая необходимость?
– Ну и вопросы у тебя, Филат! Их впору задавать не мне, а великому логофету Никите Схоларию! – внимательно посмотрел на меня Иова. – Вот уж он точно знает, кто и в каком количестве платит нашему славному императору звонкой монетой.
При упоминании имени великого логофета я вздрогнул, непроизвольно вспомнив события вчерашнего дня. Более задавать вопросы господину Иове о Грузии и Гурии я не решился, надеясь на то, что я успел не слишком переусердствовать с расспросами и не вызвал подозрение своим излишним любопытством у совсем неглупого старика.
– Однако я запамятовал, – вдруг спохватился Иова. – Господин Ливадин желает тебя видеть. Если ты поспешишь, то непременно застанешь его в архиве.
Я направился вниз, попутно размышляя о том, зачем могло понадобиться двум вчерашним гурийцам, без сомнения, являющимся подданными князя Гуриели, пытаться отравить ромейскую принцессу. Однако даже в свете новых, полученных от господина Иовы сведений я никак не находил ответа на мучивший меня вопрос.
В огромной по своим размерам комнате канцелярии все новые подчиненные Ливадина были заняты своими прямыми обязанностями. Трое из писарей дружно скрипели тростниковыми перьями, иначе называемыми каламами. За самым дальним столом я увидел моего соседа по комнате Михаила Панарета. С откровенно скучающим видом парень перекладывал многочисленные бумаги из одной стопки в другую.
– Доброе утро! – вежливо поприветствовал я всех присутствующих в канцелярии. – Я пришел к господину Ливадину.
В комнате резко установилась полная тишина. Писари отложили свои перья и принялись с любопытством таращиться на меня. Только Михаил Панарет оставил мой приход без внимания и все так же равнодушно продолжил перебирать бумаги на своем столе.