Как-то заехал Мансур. Он по привычке отказался подняться в дом, пообщался во дворе с братьями, которые почти безвылазно дежурили у меня дома. Ночью по очереди оставались у Иннокентия. Я инструктировал их и по поводу Мансурова. Но, как ни странно, тот больше не заводил разговор про дело Багдасаряна.
Меня очень озадачило, когда Джулия позвала к себе Наилю, однажды зашедшую к нам с братьями. О чем они говорили битый час, никто не узнал. Жена попросила даже удивленную Гаянку оставить их наедине. Саламова вышла от нее с распухшими и заплаканными глазами, за что мы ее поругали. Не ответив, она птицей пролетела по ступенькам и юркнула в машину. Павел отвез ее домой. Позже Романов мне сказал, что она всю дорогу ревела, так и не ответив, в чем дело.
Впрочем, мы были в таком ступоре, что скоро забыли об этом довольно странном случае. Джулия никогда не была близка с Наилей, наоборот, казалось, относилась к ней настороженно. Да и общались-то они всего пару раз…
Арам заехал лишь однажды ранним утром. Было холодно и мы вошли в дом. Некоторое время молча сидели за столом, пили чай. Он даже не спросил про состояние жены. Мы это “обсудили” глазами.
Я рассказал про разговор с Мансуровым. О своих опасениях. Немного подумав, он согласился, что мне грозит опасность. Он не сказал нам – я понял, что и у него чемоданное настроение на тот свет. Казалось, хуже Арам никогда не выглядел.
– Хочешь, завалю его. Мне уже все равно… – он безразлично предложил.
Я покачал головой:
– Это осложнит ситуацию. Есть фактор Корейца.
– Ну, как знаешь…
– Ты разобрался с домом?
Он кивнул:
– Я там с Марго. Мы зарегистрировались. После моей смерти она унаследует мое состояние. Я кое-что накопил за время своей, в общем-то, не то волчьей, не то собачьей жизни, – он печально улыбнулся. – Знаешь, я благодарен Богу за Марго. И тебе за то, что подарил нам этот чудный уголок. Хоть в конце жизни я познал, что такое настоящее счастье. Жаль, оно продлится недолго.
– Арам, там трупы!
– Живых надо бояться… – он привычно махнул.
Уходя, оставил маленькую спортивную сумку, с которой зашел…
– Это была ваша доля с продажи камушек? – быстро сообразила Аталай, хотя соображать-то особо нечего было. На нее привычно зацокали.
Длинный кивнул…
– Я проводил Арама до машины. Перед тем как уехать, он опустил стекло и некоторое время молча смотрел на меня. Я навсегда запомнил этот его взгляд поверх черных очков – отрешенный, полный тоски и печали…
– Он с вами прощался… – опять заревела Аталай. – Господи, как все грустно! Почему ты не хочешь дарить людям счастье? – обратилась она к высшей инстанции уже более деликатно. – Встретились две несчастные, потерянные души, обрели наконец счастье, а ты их сразу обрекаешь…
– Бог не любит счастливых… – скривил губы Длинный. – Счастливые, выходит, в нем не нуждаются. А может, он и не такой всесильный. Или жестокий, или невсесильный…
Глава II
Из родственников не навестил Джулию только Спартак. Люди шептались, что у того крыша съехала. Он почти не выходил из дома, редко брился и оброс седыми волосами. Приходила лишь его жена – дородная дама, одетая во все черное. Впрочем, и она долго не засиживалась. Больше молчала. Нехотя отвечала на вопросы и почти всегда уходила, не прощаясь. Просто вставала и уходила.
Однажды Мансуров принес мне весточку. Старший Манучаров хотел меня видеть.
Я никогда не был у него дома. И сейчас он вряд ли пригласил бы, если жизнь текла прежним руслом. Я был для него прежде всего азербайджанцем, а после родственником, и к большому его сожалению. Да и к моему тоже. Он был одним из зачинщиков карабахской драмы, которая искорежила жизнь сотни тысяч людям, в том числе и мне. Я знал, что Спартак тогда сильно воспрепятствовал нашему с Джулией браку. Лишь четкая позиция младшего Манучарова заставила его отступить. Братья, несмотря на некоторые основательные различия в мировоззрениях, уважали и любили друг друга.
При очень редких встречах мы лишь холодно кивали друг другу. Все “рабочие” вопросы, связанные с Организацией, в отсутствии Мансура я обсуждал с Артуром.
Видимо, брат моего тестя сначала ждал, что я сам навещу его. Безусловно, он был информирован о ликвидации Багдасаряна – я подробно отчитался перед Корейцем. Но так как я игнорировал его, а после последовала и трагедия с Джулией, прошло довольно продолжительное время перед тем, как старший Манучаров решился на первый шаг.
Дом его находился вблизи хвойного лесочка, расположенного в пригороде Москвы, и не отличался особой помпезностью. Обычный двухэтажный дом. Вокруг были разбросаны несколько схожего плана строения, хозяева которых вряд ли друг с другом даже были знакомы. В таких местностях обычно поселялись люди, предпочитающие держаться вдали от городской суеты.
Старший Манучаров, видимо, тоже был таким. Замкнутый, но целеустремленный, привыкший властвовать в своей маленькой, но сплоченной империи…
Небольшую калитку во двор открыл старый, седой, но крепкого телосложения мужчина в поношенном свитере со свисающим подолом чуть ли не до колен. Услышав имя, он внимательно пробуравил меня близко посаженными на морщинистом лице глазами, огляделся на машину, где за рулем хмуро сидел Мансуров и, наконец, кивнув, пригласил внутрь. Видимо, получил соответствующее указание.
В большом саду между серо-зелеными деревьями бегали десятка три разноцветных кур и петушков, что являло собой непередаваемый контраст с замкнутостью окружающей среды. Лишь небольшая колония ворон, обитавших на верхушках деревьев, иногда с возмущенным карканьем выражала как бы протест против такого крикливого соседства.
Рядом с домом аккуратно были расположены подсобные помещения, из одного которого вышла полная женщина средних лет, обвязанная шерстяной шалью вокруг еле различимой талии и, не обращая внимания на нас, через узенькую низкую дверь втиснулась в соседнюю подсобку. Оттуда с криком и кудахтаньем вылетели еще несколько птиц.
Проводив меня в дом и указав на одну из дверей в полуосвещенном холле, старик молча растворился. Я стоял перед закрытой дверью и не решался постучать, до того унылой и безрадостной была атмосфера. Но дверь открыл сам Спартак Манучаров, своей седой, колючей щетиной похожий больше на старого итальянца, чем на армянина, и жестом пригласил меня в комнату. Впрочем, итальянцы и армяне, наверное, чем-то похожи…
В середине небольшого зала, треща внутри горящими углями, стоял большой кирпичный камин. Меня моментально окутал дурманящий запах. Видимо, подбросили дрова специальных пород.
Наверно свет раздражал хозяина. Потому комнату освещали лишь бледный свет, скупо просачивающийся из узких щелей занавесей и, то угасающее, то возгорающееся пламя из широкого жерла камина.
– Хозяйка остается у сестры, – нарушил неловкое молчание Манучаров, когда мы уселись друг против друга за небольшим круглым столом. Он скрестил перед собой узловатые, волосатые пальцы обеих рук и сжал. Видно было, ему до сих пор трудно было смириться с потерей Артура.
– А ваш внук?
– Cтасик с Гаянэ. Мама ее приехала из Еревана и остается с ней. Она, говорят, больше времени проводит с твоей женой… Как Джуля?
– Спасибо, плохо.
– Понятно… – он вздохнул. Кажется, взгляд его из-под обросших, всколоченных бровей еще больше потускнел. – Я не выхожу из дома. Я сейчас не знаю, во имя кого и чего должен выходить.
– У вас чудный внук.
– Я его давно не вижу. Все остановилось после смерти Артура. Мир перестал для меня существовать…
Я посмотрел на его воспаленные глаза и все равно пожалел. В этот миг я не врага перед собой видел, а потерявшего единственного сына безутешного отца.
Скольких родителей я оставил без сыновей? Кто оставил моих без Искандера? Может, до сих пор матери убитых мною ребят проклинают неизвестного “убийцу”…
“Господи, зачем?
Кто ответит на этот извечный вопрос человечества?
В чем суть твоего божественного беспредела?
Никто…
Никто никогда на эти вопросы не сможет ответить…”
Старик-прислуга открыл дверь и впустил в комнату полную женщину с шалью с подносом в руках. Она молча разложила перед нами стаканы, варенье, сахар, разлила из небольшой емкости чай и покинула комнату.
Но мы не притронулись. Нас “поили” мысли.
Я вынул из кармана сверток и положил перед ним.
Спартак долго изучал предмет глазами, перед тем как дотронуться. Он выглядел рассеянным и, наверное, никак не мог осмыслить, что могло бы быть внутри этого маленького и аккуратно завязанного сверточка.
Наконец он открыл его, и на стол вывалился отрезанный от основания, почерневший и опухший палец Ашота Багдасаряна, на котором в полумраке царственно засияло великолепное кольцо, представляющее из себя немалую ювелирную и, видимо, антикварную ценность.
Старик словно в ступоре застыл перед страшным зрелищем. Это кольцо должно быть являлось предметом гордости его хозяина и объектом зависти всех тех, кто участвовал в их совместных мероприятиях. Кольцо невозможно было не узнать. Но вряд ли кто тогда мог предвидеть столь печальную участь для его хозяина, который, наверное, этим же сейчас почерневшим от мертвых тканей пальцем, все еще носящий это кольцо, теребил по столу, когда что-то шло не по его замыслу или какой-то упертый индивидуум вроде Артура Манучарова перечил…
– Значит, действительно мертв… – наконец произнес он, слегка дрогнувшим голосом.
– …
– Ты… сам?
Я кивнул.
– Я перед тобой в долгу.
– Вы тут ни при чем. Я исполнил приказ…
Спартак на минутку умолк, опустив взгляд. После отчужденно спросил.
– Зачем ты ненавидишь меня? Ведь это… так?
Он пытливо присмотрелся.
– …
– Да, вопрос неуместный…
Дверь приоткрылась. На крыльце показался старик и вопросительно уставился на хозяина. Тот кивком позвал.
– Убери эту дрянь… – он с отвращением указал на согнутый палец. Как будто он звал нас туда, где ныне обитал его хозяин. – Кольцо вымой и принеси. Чай остывает… – он вновь обратился ко мне и сам сделал глоток.
Я нехотя тоже отпил. Спартак, словно размышляя, начал говорить.
– Я всегда ненавидел турков. Я считал, что чем их меньше, тем для нас просторнее. Теперь судьба распорядилась так, что за моего сына отомстил азербайджанец, к тому же являющийся мужем моей умирающей племянницы… Отомстил армянам… Сплошные парадоксы, не так ли? – с горечью усмехнулся. – Что творишь? – обратился он незрячим взглядом в пустоту, к невидимому оппоненту.
Я вздохнул. Что-то похожее я уже слышал от Казанцева. Что ответить? Он и так жизнь прожил впустую. Может, за его деяния и Всевышний наказал его, отняв единственного сына. Ведь у Бога нет пальцев, чтобы воткнуть в глаза грешников. Он так и реагирует. Может, чуть поздно, но прицельно.
Наверное…
Вошел старик. Принес кольцо. Теперь оно сияло перед нами без страшного пальца Багдасаряна.
– Зачем убили моего сына? – Спартак взглядом отпустил старика. – Мне сказали страшные вещи. Якобы он организовал налет на их квартиру, присвоил… народные деньги. Но это чушь! Артур не способен был на такое! Я всегда ругал его за мягкотелость… – он вынул платок и вытер внезапно появившиеся слезы. – Теперь его преподносят мне, как злодея.
– Это неправда. Его подставили.
– Кто? Зачем?!
– Все они понесли заслуженную кару. Убийцы, заказчик… Можете мне верить.
– Верю… – прошептал Манучаров. – Почему-то я тебе верю… А ты… не можешь рассказать?
– Нет. Есть вещи, которые должны храниться в памяти.
– …
– Я пойду. Мне надо к Джулии.
– Забери кольцо.
– Мне оно не нужно. Заройте в могиле Артура. Пусть осознание того, что он отомщен, вас успокоит…
Уже у двери он меня позвал. Первый раз по имени.
– Рафаэль, у меня к тебе еще просьба.
– Я слушаю.
– Помнишь, стекольный завод в Мытищах? Где мы собирались.
– Мне не интересно, где и зачем вы собирались.
– Это неважно. Ты знаешь, где этот завод. Артур за него платил… Сейчас он закрыт. Людей я отпустил в бессрочный отпуск. Я предлагаю тебе приобрести этот завод. Дома всегда будут строиться. А в них нужны стекла.
– Вы хотите мне его продать?
– На тех условиях, которые предлагаю, я его тебе дарю. Отдай сколько можешь денег Гаянэ. Ей не помешает.
– Но…
– У меня отказывается брать.
– …
– Я теперь ненавижу это место!.. – Спартак, стиснув зубы, сжал кулаки. – Все началось со стен этого проклятого завода… Я уже сломлен, не смогу дать отпор этим мерзавцам. Ты сможешь. Пусть это будет моей местью.
– Хорошо…
На пороге я обернулся. Спартак сидел с сжатыми кулаками и застывшим взглядом в одну точку – на кольцо перед собой.
Я тихо прикрыл за собой дверь…
Длинный вновь вынул сигарету. Это означало, что он хочет передохнуть. Легкий шумок прошелся по аудитории. Кто ухватился за сигарету, кто за помаду, а кто умчался в уборную.
– Вы меня простите за кольцо, – смущенно промолвила Аталай. – Я-то, глупая, думала, вы хотите его присвоить.
– Зачем ему присвоить кольцо, дура? – постучал костяшками пальцев по лбу Ветеран в тельняшке. – Это же вещдок! Они и так нехило забурились… Братан, – обратился он к рассказчику, – снимаю перед тобой шляпу.
– Кепку, – поправил Бакинец.
– И заодно носки грязные, – презрительно зажала нос Гюлечка, – видно, ты их не менял после последней отсидки… Боже, как можно носить белые носки с черными туфлями? Что за извращенный вкус?
– Вот щас как сниму твои колготки…
– Ну все, хватит! – привычно стукнул ладонью Прилизанный. – Носки, колготки… Давайте еще труселя. Тут серьезная тема, а вы колготки.
– Ты что, все это время палец Ашота в холодильнике держал? – хмуро спросил Бакинец.
– В морозильнике.
– Тебе больше нечего спросить? – это огрызнулась Гюля.
Длинный потушил окурок, глотнул из рюмки и продолжил…
– Завод я оформил. Заплатил Гаянэ. Она очень удивилась и не хотела брать деньги в небольшой коробке. Но я ее убедил, что завод принадлежал Артуру, и что деньги пригодятся.
– Артур их всех ненавидел… – она оглянулась на Джулину комнату. Жена сегодня никак не просыпалась, потому все нервничали. – Это отец подвел его к этой черте со своими армянскими делами. Они постоянно ссорились.
– …
– Ненавижу его! Ненавижу их! Люди нормально жить хотят, а они все еще в мире грез. Древность свою откапывают!.. Господи, зачем я родилась в этой убогой стране?
– Ты свекра прости, он и так…
– Не могу. Мы собираемся в Америку. Там родня. Хочу, чтобы Стасик держался подальше от этой грязи.
– Думаешь, там чище?
– Мне все равно. Лишь бы подальше отсюда. После Артура и Джулии я тоже умру здесь от тоски.
– …
– Ты можешь с нами… – отводя взгляд, она нерешительно предложила.
– …
– Что тебя держит здесь после Джулии?
– Как ты это представляешь?
– Распишемся. Фиктивно, конечно… Господи, да какая разница! Первое время мне нужна будет поддержка. Я боюсь, Рафаэль… – она расплакалась.
Я неуклюже обнял ее, пытаясь успокоить. Уткнувшись мне в грудь, она еще долго ревела.
– Забудь… – после, вытирая глаза платком, выговорила. – Просто… просто мы в одинаковом дерьме. И дети… Кто лучше поймет?
– Все у тебя наладится, девочка.
– Уже нет… Ни у меня, ни у тебя…
Резко оттолкнувшись, она ушла, поникшая, оставив меня в оцепенении…
– Бедняжка… – вновь заревела Аталай. – Еще одна несчастная…
– А те люди? Ну те, которые должны были заменять Ашота Багдасаряна, пришли на завод? Вы сказали, двое соскочили? – спросила Гюля.
– Нет. Наверное, узнали о продаже или просто не решились, – ответил рассказчик. – Ведь люди реально озлобились против них. Я посадил на заводе Павла. А он провел чистку. Часть армян-рабочих были мастеровые – работяги. Их не тронули. Избавились от приблатненных – от тех, кто на чужом горбу в рай пытались попасть. После уже начали набирать интернациональный состав – русских, украинцев…
– А наших? – спросила Аталай.
– Ну и наших, – улыбнулся Длинный. – Мы выбирали нормальных, специалистов. Фактор национальности не был приоритетным.
– А сколько вы денег взяли из Зеленого дома? – вдруг вспомнила Аталай. – Вы, кажется, забыли назвать цифру.
– Ничего я не забыл, – сухо ответил Длинный. – Зачем вам это? Любопытной Варваре нос оторвали, – он натянуто улыбнулся. – Мы не бедствовали. Идея приобретения завода и Наильке понравилась. Деньги приходят-уходят, а дело остается.