Окаянное призвание - Евгений Петрович Кузнецов 2 стр.


Тем временем он продолжал говорить таким же мягким голосом:

– Уважаемый Семён, мне нужно с вами поговорить, но это лучше не по телефону. К тому же я хотел бы познакомиться с вами лично. Приходите к трем часам в «Сити-тауэр», вам удобно? – вежливо спросил он и, не дожидаясь ответа, вышел на коду: – Вот и хорошо. Тринадцатый этаж. Не опаздывайте, пожалуйста.

– А офис? – опомнился я.

– Не имеет значения – весь этаж мой… как, впрочем, и весь «Сити-тауэр», – сообщил он и положил трубку.

– О боже… – выдохнул я и стек по стенке на пол.

– Сёма, кто тебе звонил? – встревожилась мама. – Никогда никто не звонит, а тут на тебе – позвонили.

– Ты не поверишь, мам, это был Абсис Русисович Саркимов, – от волнения я перепутал его имя – ничего удивительно, не каждый день мне звонит знаменитый миллионер, – тот самый владелец «Горноморсквуда»… и половины Горноморска впридачу.

– Ох, Сёма, Сёма… – не поверила мама… а жаль, могла бы вовремя уберечь сынулю от множества неприятностей, если бы рассказала, какой накануне ей приснился сон…

Часы на главпочтамте показывали без десяти три. Я спешил как только мог. Впереди уже белел «Бизнестаун», а за ним высился самый пафосный деловой центр Горноморска – «Сити-тауэр». Красоты здания, состоящего, казалось, сплошь из зеркальных стекол, в которых отражалось зеленое убранство Пушкинского сквера и синее небо, я не замечал.

Нервы были напряжены до предела, а в голову лезли одни только тревожные мысли: «Если тебе кто-то звонит, – рассуждал я, – значит, ему от тебя что-то надо – это золотое правило телефона. Так зачем же я понадобился Русинову? Отомстить за "свинский" репортаж? Непохоже, однако, чтобы он был зол на меня, да и столько времени уже прошло… А может быть, это вовсе и не он звонил… Тогда розыгрыш? В "Сити-тауэре"?! Ну нет…»

Взвинтив себя до предела, я ступил на мощеную известняковым травертином площадь перед входом в «Сити-тауэр» своими дырявыми туфлями с порванными шнурками, завязанными в нескольких местах узелочками. Я опаздывал всего на двадцать минут…

– Да, знаю, вы – владелец «Горноморсквуда», – ответил я, когда мой собеседник, кем бы он ни был на самом деле, спросил, осведомлен ли я о роде его деятельности.

Передо мной стоял невысокий, с покатыми плечиками и круглым животом, лысеющий, но старательно скрывающий это, человечек лет шестидесяти. Поверх белоснежной рубашки на его плечи был накинут тоненький свитерок темно-вишневого цвета. А на худеньких ногах болтались просторные черные брюки с безупречными стрелками, из-под отворотов которых выглядывали коричневые мокасины – один носок почему-то был черным и сморщенным, как будто его жгли паяльной лампой.

Со словами: «Пожалуйста, прошу вас, проходите», Абрам Саркисович – я решил, что это был все-таки он, – суетливо передвигаясь, завел меня в просторный зал для переговоров. Сразу было видно, что к интерьеру приложил руку какой-то жутко креативный дизайнер-минималист: посередине комнаты стоял длинный черный стол на металлических ножках и тринадцать абсолютно одинаковых черных стульев, расставленных вокруг стола на приличном расстоянии друг от друга. Вот и вся мебель. Похоже, хозяин этого офиса не страдал комплексом большого начальника и охотно садился на любое из них в зависимости от ситуации.

Три стены были выкрашены в нейтральный светло-бежевый оттенок без каких-либо отвлекающих внимание орнаментов или узоров. Я думаю, этот вид предназначался для рядовых или даже для провинившихся сотрудников. Зато другая «стена» представляла собой панорамное окно высотой от пола до потолка – и эта сторона, как я решил, конечно же, предоставлялась важным персонам, а так же служила для поощрения отличившихся подчиненных.

Я сел к столу на предложенное мне место, и перед взором открылся умиротворяющий вид голой стены, на которой были-таки нанесены едва заметные царапинки, видимо, каким-то специальным строительным инструментом. Как и предполагалось, ничто не отвлекало меня от собеседника, который сел напротив, хмыкнул и заговорил глубоким, приятным голосом:

– Хм… и не только. У меня самые разнообразные интересы в бизнесе… Итак, Семён… Ты же позволишь, чтобы я обращался к тебе на «ты»?

Я молча кивнул, и он продолжил:

– Вот и правильно, я все же немного постарше тебя… Впрочем, поговорим о тебе. Я в курсе всех твоих трудностей: ты – выпускник престижного университета, обладатель диплома с отличием, – получив элитарное образование, за последние три года сменил более десяти различных мест работы и сейчас страдаешь от безденежья, клянча пиво в долг в баре пивзавода…

Я даже не успел как-то отреагировать и только глазами изобразил недоумение.

– Не удивляйся, – угадал он мое состояние и улыбнулся, – у меня большие связи: я собрал о тебе подробную справку, и мне известно обо всех твоих злоключениях. Но ты легко можешь решить все свои проблемы, а заодно и проблемы моей газеты… с таким-то потенциалом, Семён… Дело вот в чем: я позвал тебя, чтобы предложить работу в «Горноморсквуде». Ну, что скажешь?

– Саркис Русинович, – у меня снова не получилось правильно выговорить его сложное имя, но Русинова это как будто не раздражало, лишь по левому глазу тенью побежала еле заметная судорога, – я ведь уже работал у вас в газете… курьером… один день…

– Это было недоразумение, – быстро ответил он. – Ты, даже работая курьером, написал блестящий репортаж. Понимаешь, что это значит? Это значит, что ты – настоящий журналист, прирожденный. Поверь, у меня в этом огромный опыт. Я же вижу, что ты недореализован… Это катастрофа – почему ты вдруг перестал писать?

– Русин Абрамович, – я снова все напутал, Русинов снова «ничего не заметил», а его левый глаз снова дернулся, – вы, похоже, не читали мои статьи?! К тому же Шеф сказал, чтобы я больше даже близко не подходил к компью…

Мигнув глазом, Русинов нетерпеливо перебил меня:

– Шеф… Вова ошибся. Я читал все твои статьи: вчера – три репортажа с выставки свинок, а сегодня днем – расследование правительственного антиалкогольного заговора. Блес-тя-ще! Кстати, я лично подписал этот материал в печать. Выйдет в ближайшем номере на передовице… Будешь работать у меня – все твои статьи будут только на первых полосах, – Абрам Саркисович выжидательно смотрел на меня. Казалось, его проницательные серые глаза улавливали каждую мысль, отраженную на моем лице. Я же молчал. От напряжения на его лбу проступили морщинки. – Гонорар за четыре публикации получишь завтра утром, когда выйдешь на работу в редакцию. – Морщинки еще глубже прорезали лоб Русинова, к ним добавилось несколько новых, и заблестели капельки пота…

– Абрас Саркимович, – я уже перестал стараться подобрать правильную комбинацию и говорил как придется, все равно он не обращал на это внимания, – но у меня же не журналистское образование, а я перфекционист…

Моя слабая попытка возразить была принята в штыки. После серии подмигиваний, Русинов с жаром заговорил, то повышая, то понижая голос:

– Да что ты говоришь?! Так, значит, у тебя курьерское образование?.. или, может, почтальонское?.. или поварское?.. а может быть, у тебя тунеядское образование?.. Думаешь, почему ты нигде не задерживаешься дольше месяца? Да потому что все это не твое. Ты ищешь себя, но не находишь. Как слепой котенок, ты упираешься лбом в углы, стены, натыкаешься на разные препятствия… но не видишь, где постелен мягкий коврик. Мне больно на это смотреть, Сёмочка, как ты пропадаешь без настоящего дела. Ты должен повзрослеть, найти себя, занять достойное место в обществе, чтобы тебя стали уважать, чтобы ты сам себя зауважал, в конце концов! – Я стыдливо молчал. – Пойми, наконец, ты – журналист от Бога, ведь журналистика – это не профессия, а призвание. Неужели ты сам ничего не чувствуешь? В тебе кипит могучая энергия! Это именно она открывает тебе глаза на истинную суть вещей, дает увидеть и понять то, чего не замечают и не могут понять все остальные, а потом заставляет писать об этом. Раньше она дремала, но вот проснулась в тебе, так не сдерживай, отпусти ее, пускай теперь она тебя поведет дальше. Ты станешь воином правды, джедаем пера, твоим оружием будет слово. Тысячелетиями эта великая сила выбирает себе лучших из лучших. Вспомни Теренция, Ювенала, Рабле, Вольтера, Свифта, Оруэлла… Шукшина, в конце концов! Теперь она выбрала тебя, а ты – в кусты?! Ты же пять лет изучал в ведущем вузе страны труды великих мыслителей. Или забыл уже практическую философию Канта? Ты не имеешь морального права закапывать в землю бесценный дар. У тебя есть долг – бесконечно развивать свой талант и возвращать его плоды обратно в мир, простым людям. И я предлагаю тебе… нет, я даю тебе возможность стать для них пастырем! – Абрам Саркисович все больше и больше распалялся, а его нервный тик все больше усиливался…

Так продолжалось еще полтора часа. Без четверти пять я, немного ошарашенный, вышел из «Сити-тауэра». Голова кружилась, под ногами все плыло, и учащенно билось сердце, а в воображении высился колоссальный воздушный замок моего героического будущего. Несомненно, Абрам Саркисович был самым настоящим сэнсэем. Даже если я ничего такого и не ощущал до нашей встречи, то теперь он точно пробудил во мне какую-то мощнейшую неведомую силу.

Глава 3

В понедельник десятого июня ровно в десять часов тридцать семь минут я стоял перед гостиницей «Континенталь», где на третьем этаже в четырехкомнатном номере размещалась редакция еженедельной информационно-аналитической газеты «Горноморсквуд» – частной собственности миллионера Абрама Русинова… Как я теперь знал, гостиница тоже полностью принадлежала ему… и еще много-много чего по всему городу. В третий раз судьба свела меня с этим местом и с этими людьми, а может быть, это был злой рок, я так и не понял… да и какая разница?! Одно было очевидно: от призвания не спрячешься в пивной пивзавода.

Я прошел через фойе, весело подмигнул девчушке за конторкой, сообщив по ходу, что направляюсь в издательство – по-моему, она меня и так узнала, потому что приветливо заулыбалась, как только увидела, как я двумя руками и не без помощи ноги открывал массивную дверь, удерживаемую тугой пружиной – и поднялся на лифте на третий этаж.

Центральная комната – журналистский цех – была полностью укомплектована народом. Все пятеро штатников, точнее, штатниц, потому что все журналисты были женского пола, сидели перед мониторами и старательно делали вид, что пишут что-то уровня Пулитцеровской премии. Представлять меня никому не требовалось, поэтому коллеги буднично поприветствовали меня как старого знакомого и продолжили свое мимодейство.

Только переступив порог, я сразу ощутил атмосферу, царящую в этой душной комнатенке: здесь меня ненавидели и одновременно завидовали мне – за былые «заслуги» и за то, что я пришел от самого Абрама Саркисовича, которого никто из них никогда даже в глаза не видел, кроме Шефа, разумеется. Шеф, то есть Владимир Аркадьевич Южный, наш главный редактор, тоже не проявил обычного гостеприимства. Видимо, он приберегал галантные манеры только для гостей.

Шеф жестом показал мне на свободный стол рядом со своей перегородкой и недовольно буркнул:

– Привет. Располагайся. Объяснять тебе ничего не надо.

Действительно, мне уже доходчиво все объяснил сам работодатель: «Сёма, перед тобой никто не ставит никаких конкретных задач и ни в чем не ограничивает, – говорил мне Русинов, напутствуя на ратный труд. – Ты волен сам выбирать направление и тематику репортажей и статей. Главное, чтобы это было остро и насущно. Вот как здесь, – он достал из кармана три потертые газетные вырезки, выбрал одну из них и начал читать. Оказалось, это был мой прошлогодний репортаж с закрытия выставки морских свинок. – "…Каждый горожанин и гость курорта, побывав на выставке и заплатив 200 рублей, смог увидеть не только свинок, но и свиней, организовавших этот балаган, поскольку человек никогда бы не осквернил хорошую идею и под видом любви к животным не маскировал бы жажду к наживе", – Сёма, мне нужна твоя экспрессия, нужно твое видение самой сути вещей. И еще одно, запомни золотое правило журналистики: никогда, как бы ни хотелось что-нибудь сгладить или умолчать о чем-то важном, но нелицеприятном, ты слышишь, никогда так не поступай – всегда будь предельно правдивым и откровенным, короче говоря, смело руби сплеча! Отчитываться будешь мне лично. На Вову не обращай внимания».

Я немного посидел на вращающемся кресле… Повращался на нем… Потом прошелся к окну, и как бы ненароком заглянул к Шефу за перегородку: там он предусмотрительно заготовил лекарство от любых невзгод – за его столом, у стены в углу, стояла коробка шотландского виски «Вандер Лайфсонс».

«Мало, – решил я и вздохнул. – С такой чувствительной нервной системой этого смешного количества надолго ему не хватит».

Налюбовавшись видом из окна, я вернулся на свое рабочее место, включил компьютер и запустил пасьяньчик «Косынка». В редакции царила бы гробовая тишина, если бы насупленные журналистки не молотили по своим клавиатурам как ошпаренные. Так прошел мой первый рабочий день в качестве штатного журналиста газеты «Горноморсквуд». К вечеру я понял две вещи: тупо сидеть в редакции я не смогу и с коллективом, судя по всему, не сработаюсь.

Тем не менее Русинов оказался прав: безотчетное доныне стремление к журналистике позволило мне как-то сразу, без раскачки, с головой погрузиться в работу. Уже на следующий день я легко и просто наладил контакт с информационным отделом – прозорливая менеджер редакции, рыжеволосая фурия по имени Геля, быстро смекнула, что неразумно портить отношения с протеже владельца газеты. Отныне я имел доступ к графику предстоящих мероприятий и, опережая нерасторопных коллег, оттяпывал себе самые «сочные».

Репортажи я писал в своем фирменном стиле, вытаскивая наружу всякую пакость человеческой натуры: лицемерие, лживость, алчность, глупость и тому подобную дрянь. Образно говоря, там, где все видели лишь красивые, ароматные фиалки да лютики-цветочки, я обнаруживал под ними горы зловонного навоза и вываливал все это месиво на страницы еженедельника для всеобщего обозрения…

За первые четыре недели моей журналистской деятельности газета преобразилась до неузнаваемости – стала жесткой, злой и… правдивой. Тираж с десяти тысяч экземпляров резко взлетел до тридцати. Ошарашенные читатели не понимали, что происходит – может, над ними проводят какой-то чудовищный эксперимент? – но все же с нетерпением ожидали новых публикаций загадочного журналиста и раскупали газету в первый же день после ее выхода. Репортажи становились все разухабистей из номера в номер, и людям, похоже, нравилось такое отношение к жизни нового корреспондента, ну а мне, черт побери, впервые в жизни нравилась моя работа! Мои статьи обсуждали даже бабушки на лавочках у подъездов. Но так было до поры до времени. Пройдя критическую отметку, количество моих поклонников неумолимо стало сокращаться по мере того, как все большее число горожан я отделывал под орех, задевая их ранимое самолюбие своим разоблачительным пером.

Постепенно первоначальное восхищение моей принципиальной позицией стало сменяться в обществе недовольным ропотом. Первой эту тенденцию, причем на себе самой, почувствовала секретарша Эллочка, о чем и сообщила на очередной еженедельной планерке… хорошо, что меня на ней не было. Горноморцы не стесняясь в выражениях высказывали ей по телефону свое недовольство, и она все это передавала дословно…

Тем не менее, несмотря на все недовольства, продажи не снижались, и типография стабильно каждую неделю увеличивала тираж «пылающей скрижали», в которую я превратил заурядный еженедельник. К середине июля тираж вырос до рекордных пятидесяти тысяч экземпляров. Считай, уже каждый третий горноморец был непосредственным свидетелем моего профессионального безумства.

Довольный учредитель подсчитывал прибыль и с удовольствием вычерчивал так полюбившиеся ему графики. Каждое деление на оси икс уже стоило сто тысяч рублей, и кривая стабильно зашкаливала за пятую отметку. Теперь, по сравнению с «пиком Мыс-тау», кривая напоминала Русинову кардиограмму гипертоника – очень богатого и очень счастливого гипертоника.

Кстати, процедура снятия электрокардиограммы действительно требовалась уже многим горноморцам благодаря моей журналистской деятельности. Число «пострадавших» множилось, армия недовольных росла и сплачивалась, а редакционный телефон уже не умолкал ни на минуту… Все шишки по-прежнему доставались сперва Эллочке, а затем – главному редактору. Шеф чашками глотал свое лекарство от всех невзгод, но против политики владельца газеты возражать не смел.

Сам же Абрам каждую неделю приглашал меня в свой офис на тринадцатом этаже «Сити-тауэра», усаживал лицом к панорамному окну, угощал вкусным полынным коктейлем и тщательнейшим образом разбирал каждую мою публикацию: хвалил за успехи и напутствовал на новые дерзновения.

«Сёма, – говорил он, читая очередной репортаж, – будь собой: естественным, ершистым – не надо себя причесывать. Ну зачем вот тут ты написал, что "…региональный оператор в последний раз напоминает: должники, накопившие крупные долги за вывоз мусора, обязаны погасить задолженность до конца года"? Говори прямо – "угрожает". Молодец, конечно, что ты затронул мусорщика, потому что он действительно обхамел дальше некуда, но почему ты так спокойно говоришь о "…принудительном заключении договора на обращение с ТБО в соответствии с Кодексом административных правонарушений" и о "…наложении штрафов"? Ты просто не разобрался в ситуации, здесь все глубже – надо было написать "…в соответствии с бесчеловечным Кодексом" или даже "…драконовским Кодексом". Отбрось условности и приличия, следуй за правдой, куда бы она тебя ни вела, и ничего не бойся – я с тобой», – и так далее.

Назад Дальше