Налюбовавшись пиком Мыс-тау, возвышающимся над соседним домом, я обогнул панельную девятиэтажку, в которой проживал с мамой в двухкомнатной квартире улучшенной планировки, и вышел на какое-то жалкое подобие улицы. Сразу за домом был детский садик, а впереди взору открывался участок подножия горы, густо застроенный двух и трех этажными особняками жилищного комплекса «Панорама», от вида которых очарование сразу пропадало. Минут через десять, попетляв по дворам микрорайона Солнечный, я вышел к оживленному Центральному проспекту. На противоположной стороне высилась типовая пятиэтажка, которая не привлекла бы требовательного к экологии и шуму жильца. Это и был дом Недоумченко. Светофор переключился на зеленый свет, и я перешел через автотрассу.
Дверь в темный подъезд была настежь открыта и подперта кирпичом. Из подъезда тянуло неприятным кисляком. Задержав дыхание, я вошел внутрь. Квартира номер девятнадцать располагалась на первом этаже. Похоже, воняло именно оттуда, поскольку между порогом и деревянной дверью, обитой светло-коричневым дерматином, зияла чернотой огромная щель. Я нажал на кнопку звонка, почему-то расположенную на уровне пупка, и за дверью раздалась птичья трель.
Буквально в ту же минуту послышались частые шлепанья по полу, как будто пробежала собака, ручка дернулась, дверь приоткрылась, и внизу показалась сморщенная мордочка. Посмотрев на меня снизу вверх, неведомая зверушка попыталось встать на задние конечности, судорожно цепляясь передними за край двери. Несколько раз проскользнув пальцами по гладкой обивке, существо с глухим стуком рухнуло на спину куда-то в темноту. Через мгновение дверь вновь распахнулась, на порог выползла на четвереньках маленькая, лохматая девочка и уперлась головой в мою ногу.
Из квартиры послышались звуки торопливых шагов. Я заглянул внутрь и увидел, что по коридору спешит немолодая черноволосая женщина с несуразной фигурой. У нее было какое-то аномальное распределение жировых отложений: тело имело квадратную форму что спереди, что сбоку. Сужаясь к низу, короткий, массивный торс переходил в узкую лягушачью попу с двумя непропорционально тонкими ногами.
На ходу женщина голосила:
– Э-эва-а, доча, ну куды ты необутая?!
Подбежав к двери, она поправила сбившийся халат на крупных, квадратных грудях, схватила ребенка под мышки и прислонила к стене. Девочке на вид было лет пять, но она была какая-то недоразвитая и дефективная: ребенок с трудом удерживался на тонких ножках, балансируя в воздухе руками. Где-то в глубине квартиры звучала танцевальная музыка, и казалось, что девочка дергается и раскачивается в странном танце.
Ее необычная внешность не могла не привлечь внимания: с крупной головы нечесаными космами свисали волосы светло-коричневого оттенка, почти рыжие, скрывающие лицо, сморщенное в противной гримасе. Впрочем, девочкина внешность вполне гармонично сочеталось с дефектами тела. Ее ручки-прутики странно корячились, а с кистями вообще творилась какая-то чертовщина: четыре пальца были судорожно сплетены в кулачок, а средний оттопыривался наружу в неприличном жесте.
Черноволосая женщина загнула своему чудо-чаду средние пальцы внутрь и стала заботливо натягивать ей на руки крошечные сандалики, приговаривая:
– Надень тухфельки, доченька, надень. Нельзя ходить без обувки по полу, нельзя.
Я как завороженный наблюдал за этим странным действом.
Наконец я не выдержал и обратился к ребенку:
– Детка, а что же ты обуваешь сандалики на ручки, а не на ножки, а?
Девочка посмотрела на меня ничего не понимающим взглядом, выдула из носа зеленый пузырь, тот лопнул, и она глупо заулыбалась.
Женщина закончила «обувать» ребенка и опустила его на четвереньки со словами:
– Вот так, Эвочка, а теперь бежи до дому, дочурка.
Девочка быстро убежала в комнату, ловко передвигая всеми четырьмя… ногами, и женщина сказала, обращаясь уже ко мне:
– Она у нас учится ходить… и говорить.
– Вы назвали дочь Эвой? – спросил я невпопад, приходя в себя после шокирующего зрелища.
– Да. Мы с мужем подумкова́ли, и я назвала ее в честь моей прабабки.
Я заглянул через ее плечо, чтобы еще раз увидеть, как, пуская пузыри из носа и изо рта, маленькая девочка бегает по полу, обутая на все четыре «лапы».
– А ты-то хто такой? – вдруг опомнилась женщина и уперла руки в широкие бока без малейшего намека на талию, загородив собой дверной проем.
Ее глаза с бледно-серой радужкой и тонким серым ободком, обрамленные черными слипшимися ресницами, царапали меня острой черной точкой зрачка. Я непроизвольно отвел взгляд, и скользнул глазами по ее лицу. У женщины были редкие и блестящие, как будто в масле, волосы. Они свисали до плеч по обе стороны грубого, скуластого лица, а так как шея у нее почти что отсутствовала, то и волосы не отличались особенной длиной.
– Ах да, – ответил я. – Извините, я не успел представиться. Меня зовут Семён Давидович, я журналист, – я протянул ей свою карточку. – Мы с Злославом вчера договорились о встрече.
– А мужа ешо нет дому, – ответила она, но в ее голосе по-прежнему слышалось недоверие.
– Да? Стало быть, я рано пришел.
Она замялась, не зная, о чем бы еще меня спросить, но зато я знал.
Теперь меня терзало любопытство, и я поинтересовался:
– Простите, а как ваше имя?
– Лета, – ответила женщина.
– Лета? – я удивленно приподнял брови.
– Это сокрущенное от Гнилета, – нехотя пояснила она.
– Какое у вас… э-э-эм… – я замешкался, подбирая подходящее слово, чтобы не обидеть собеседницу, – необычное имя.
– Да, – с гордостью согласилась она. – У нас только так и принято назувать.
– Понятно. А дочку, наверное, зовут Эвридикия? – предположил я.
– Ну зачем же? – обиделась Лета. – Эвелина.
– Прекрасное имя, и очень подходит вашей малышке, – ответил я, соврав по части второго утверждения, а про себя подумал: «Эвелина Злославовна Недоумченко, какое необыкновенно изысканное сочетание прекрасного и безобразного. Видимо, мамаша попытались хоть как-то компенсировать "благозвучную" фамилию папаши и нестандартный физический дизайн, доставшийся несчастному ползуну в наследство от обоих престарелых родителей. Интересно, это поможет в будущем этому цветочку, когда он пойдет в школу? Впрочем, вряд ли девочке суждено что-то иное, кроме специализированного интерната для дефективных детишек, где ее будут окружать такие же несчастные плоды чьей-то безответственной похотливой страсти».
Развеяв мои размышления, в проеме подъездной двери появился темный силуэт. Задержавшись у двери, узкоплечая фигура с крупной рыжей головой начала с остервенением срывать какое-то объявление, измельчая его в клочья, при этом вполголоса извергая поток проклятий. После акта вандализма эта фигура как ни в чем не бывало вошла в подъезд, поднялась на пять ступенек, прошествовала мимо меня, даже не глянув в мою сторону, с трогательной нежностью чмокнула Лету в скуластую щеку и просюсюкала ей на ухо глухим, дрожащим голоском:
– Здравствуй, Леточка.
Только после этого чудик повернулся ко мне, и я рассмотрел его как следует, а он меня, разумеется. Это и был муж Гнилеты, то есть Злослав Недоумченко, или сортирщик, как его окрестил Бабосян. Первое что бросилось в глаза в его внешности, это несуразно большой и заостренный нос, костистый, будто клюв экзотической птицы. Под ним неприязненно кривился маленький рот. Задранная верхняя губа полностью не опускалась, и под ней желтели мелкие крысиные зубы, вогнутые внутрь.
Одет Недоумченко был неординарно, с изюминкой: мягкая бабья кофта, синяя в мелкий красный цветочек, стекала по худосочным плечам, прикрывая круглый живот, обвислые бока и широкий зад. Вроде, ничего особенного, кофта как кофта, но вот ниже… На упитанные ляжки были туго натянуты заношенные голубые джинсы, обрезанные по колено и со свисающей бахромой. Видимо, так было модно у тех, кому далеко за пятьдесят. Завершали ансамбль черные детские кроссовки.
Почему-то его ноги вызвали особенный интерес. Сортирщик стоял раскорячившись в неестественной «балетной» стойке: ступни переплетенных ног были плотно прижаты друг к другу, а оба носка смотрели влево. Что-то неладное было с этими странными ногами, но, что конкретно, разобраться сразу было трудно.
Под моим пристальным взглядом Недоумченко занервничал и начал переминаться с ноги на ногу, не давая мне как следует присмотреться к его ходулям. И все же я обнаружил причину, вызвавшую к ним повышенный интерес. Сперва я даже не поверил своим глазам, но, как говорится, что есть, то есть: обе ноги были левыми.
Пауза слишком затянулась, пока мы пристально разглядывали друг друга: я – с неподдельным любопытством, а он – с нескрываемой неприязнью.
Неожиданно Лета встрепенулась и представила меня своему мужу:
– Злосик, к тебе жарнулист. Он говорит, вы договаривались.
Памятуя слова Бабосяна, я не протянул ему руку, а поприветствовал на словах:
– Добрый день, Злослав. Я пришел немного раньше… – я так и не успел закончить фразу.
Недоумченко нервно перебил меня:
– Какой ешо жарнулист? – каркнул он горлом, продолжая враждебно смотреть на меня.
– Независимый журналист, – пояснил я. – Или вы действительно хотите, чтобы приехал бухгалтер с «Сухогруза» и проверил вашу финансовую документацию… с вашими вечными задолженностями? – Я вопросительно поднял брови.
Недоумченко напряженно молчал.
– Злослав, я здесь для того, чтобы поговорить с вами, только и всего.
– Вы рано, – сухо произнес он и скривил еще более недовольную гримасу, и я сразу понял, от кого у девочки эти отвратительные ужимки.
– Да, рано, но я раньше вас это сказал, – подтвердил я. – Зато я успел познакомиться с вашей очаровательной женой и прелестной дочуркой. А теперь, когда мы все познакомились, можно мне к вам зайти?
Его лицо сморщилось еще больше, что казалось просто невозможным. Пересиливая себя, Злослав жестом пригласил меня в квартиру, буркнув под нос что-то вроде: «Проходьте». Лета напряглась, но все же посторонилась, и я вошел в узкую, темную прихожую.
Глава 8
На одно мгновение мне показалось, что из кухни выглянуло чье-то лицо и тут же скрылось, заметив чужака – очень бледное и испуганное лицо, – но я не успел разглядеть толком, кто это был. А может, на самом деле и не было никого, а просто зловоние вызвало отравление организма и мне это лишь почудилось? Не останавливаясь, я свернул за угол и чисто инстинктивно заглянул в ванную комнату, откуда лился яркий белый свет. То, что я там увидел, меня просто потрясло.
Поразившись от представшей взору картины, я замер посреди коридора и спросил, удивленно посмотрев на Злослава:
– Вы что, сушите туалетную бумагу?
И действительно, все пространство было завешано узкими, длинными бумажными полосками. Буквально через каждый сантиметр под потолком была натянута рыболовная леска, на которой просушивались ленты туалетной бумаги. Определенно, белая чугунная ванна, доверху наполненная густой жижей серого цвета, и была источником того отвратительного смрада, что распространился по всему подъезду.
Злослав ничего не ответил. Вместо этого он поспешно закрыл дверь в свою производственную лабораторию на дому и пригласил меня в комнату:
– Проходьте, присядьте вот здеся, – глупо улыбаясь, он показал левой рукой куда-то в сторону.
В правом углу комнаты в разложенном состоянии стояло старое продавленное лежбище, лишь отдаленно напоминающее диван. Сверху на нем валялось скомканное постельное белье. Судя по цвету, оно было не первой и даже не десятой свежести. Я из вежливости не стал отказываться и сел. Сидеть на самом краешке было не очень-то комфортно, но я побрезговал серого пятна, расползшегося по коричневой обивке, и потому решил потерпеть неудобство. Приходя в себя после увиденного в ванной, я огляделся вокруг.
Комната выглядела как крестьянская изба после налета оголтелой банды Хмырко. Голубые обои в мелкий сиреневый цветочек вступали в непримиримый конфликт с бордовым половиком на паркетном полу. Помимо дивана, из мебели здесь были тумбочка с телевизором, расположенные в противоположном углу, и светлый шкаф-пенал, торчащий как… прямо посреди комнаты – вот и все убранство, не считая бежевых тряпок, развешенных на пыльных окнах вместо штор, и нескольких горшков с какими-то вычурно пестрыми цветами на подоконнике.
Высокий желтый шкаф-пенал сразу вызвал мой интерес, и не только потому, что вокруг него бегала на четвереньках Эва. Шкаф был подключен к электросети: из просверленной в стенке дырочки по полу змеился черный провод и оканчивался вилкой, воткнутой в розетку. Вдобавок от шкафа исходил однотонный неприятный гул, а по полу распространялась весьма ощутимая вибрация, как будто от работающей мощной центрифуги. От низких частот уши сразу заложило и начала побаливать голова. Видимо, чтобы заглушать невыносимый гул, Недоумченко и гоняли телевизор на полную катушку. Похоже, без ущерба для здоровья долго находиться здесь было нельзя, а ведь мы еще даже не начали разговор, чтобы поскорее его закончить.
Перекрикивая телевизор, где сейчас кликушествовала и кривлялась молодая звездушка Лара Кара, я спросил в лоб, чтобы максимально сократить преамбулу:
– Злослав, ты знаком с Бабиком Бабосяном?
– Этот казляра тебя подослав? – ни с того ни сего завопила Лета и подскочила с дивана, похоже, намереваясь впиться когтями мне в лицо.
Между нами сидел Злослав, и он вовремя перехватил жену, иначе мне пришлось бы отправить ее в нокаут.
– Тише, тише, тише, все, все, все, Лета, Летушка, Летусик, – зашушукал он, успокаивая бесноватую жену и гладя ее по голове – сальные волосы Леты прилипали к ладони Злослава, но он на это даже не обращал внимания, – а потом, повернувшись ко мне, заорал и сам: – Сраздранец этот Бабисян.
– Постойте, – строго сказал я им обоим. – Давайте обойдемся без нервов, ладно? Сначала я все расскажу. Бабосян пока ни при чем. Начну с того, что ко мне обратился солидный господин, выполняющий посредническую функцию. Не называя имени заказчика, он поручил мне расследовать очень серьезные нарушения в шашлычной Бабика и написать о его кафе отрицательный отзыв. Я прекрасно осведомлен о твоем, Злослав, конфликте с Бабиком, и поэтому у меня к тебе следующий вопрос: ты любишь жареное мясо?
Оба супруга обалдело уставились на меня круглыми от удивления глазами, не произнося ни слова. Что значила их реакция, я не мог интерпретировать, для этого я знал их слишком недолго, и, чтобы выйти из затруднения, я «пальнул из главной пушки»:
– Не важно. А скажи, что ты делал позавчера в Долине?
– А тебе-то шо? – снова взвизгнула Лета, окончательно не выдержав нервного напряжения, которое я накрутил своими вопросами.
Я продолжал вопросительно смотреть на Злослава, и он ответил не менее пылко и уклончиво, чем его жена:
– Ну а мне, шо, не работать теперь?
Похоже, отвечать вопросом на вопрос было в его склизком характере, и мне пришлось переспросить:
– Что ты имеешь в виду?
– У меня там быв клиент. Ну а шо тут таково? Я часто езжу по вызува́м.
– По каким еще «вызува́м»? – Я уже с трудом сдерживал раздражение. – Что за тарабарщину ты несешь? Столько лет уже здесь живешь, пора бы и привыкнуть.
Он высокомерно задрал подбородок.
– «Здеся»? – воскликнул он. – Да я, шоб ты знал, я индженер, и учился в истинтуте! А теперь устраняю засорювания канализационноотводных систем.
Я пропустил мимо ушей его выпад. Злослав мог и соврать, и его ответ не подтверждал его невиновности, но он хотя бы не стал отрицать, что был в Долине, и мне не пришлось его уличать в этом. Похоже, Недоумченко был откровенен.
Чтобы удостовериться в этом, я как бы между прочим уточнил:
– По какому адресу ты был в Долине?
– Нумера дома не помню, – напряженно тужась, видимо, вспоминая, ответил он. – Я быв где-то за пересючением Третьего Дачного и Грушевой, там мага́зин какой-то.
И опять его «откровенность» ничего не доказывала: он мог быть и у Пеперяна, а мог и в «Бух-бухе».
Я решил поменять тактику и пошел на откровенную провокацию:
– А теперь вернемся к Бабосяну… Тихо! – прикрикнул я, как только заметил, что Гнилета открывает пасть. – Ты знаешь, что Бабосян не делает ничего такого, в чем его обвинили?
– А ты знаешь, – в тон мне ответил он, – шо Бабисян подкладува́ет в шашлык слабительное, шобы посетители не ходили в мой конфуртабельный и просторный санузел, а пользува́лись его грязной кабинкой? – Злослав начинал брызгать слюной, как только приходилось произносить имя ненавистного Бабосяна, а изо рта у него невыносимо смердело чем-то гнилостным.
– Это серьезное обвинение, Злослав, оно требует обоснования, – спокойно заметил я.
– Вот мое обоснувание, – Недоумченко быстрым движением левой руки – похоже, она была у него ведущей – достал из нагрудного кармана испещренный цифрами листок и замахал им у меня перед лицом. – Смотри: супруга вычуслила, что за месяц прибыль резко упала. Чем ты это объяснишь?