– В общем, много полезного успел сделать, – не обращая внимания на жену, продолжил Ключников.
– Ага. Денег из тебя вытянул немало…
– Помогать другим – обязанность христианина.
– Вот-вот, – разозлилась Людмила. – Все они горазды рот разевать на чужое. Что-то я не заметила у самого батюшки особой щедрости.
– Он много работал, с этим ты не станешь спорить.
– По домам шнырять да болтать языком – не велика работа.
– Вы говорите о его работе в прошедшем времени, – вмешалась я. – Что-то случилось?
– Да, – неохотно ответил Ключников. – Он взял отпуск по состоянию здоровья, увез жену в город.
– Мой муж чрезвычайно добрый человек, – издевательски заявила Людмила, – и очень не любит называть вещи своими именами. У батюшки оказались не совсем обычные склонности…
– Прекрати, – отмахнулся Павел Аркадьевич. – Это клевета.
– Серьезно? Отчего тогда он так всполошился?
– Любой на его месте… кто-то написал на ступеньках церковной лестницы краской «отец Владимир – педофил». Гадость и клевета. Но тут же пошли слухи. Кто-то видел, он девочку по голове погладил, кто-то – мальчика по спине. Это что, преступление? Но все это росло как снежный ком… Честному человеку нелегко отмыться от грязи…
– Кому понадобилось травить батюшку? – удивился Вадим.
И в самом деле, каким образом и кому священник местной церкви мог перейти дорогу? Допустим, приход здесь небедный, но и златых гор не видно, а священника назначают отнюдь не прихожане. Поверить, что кто-то из церковных служителей так пакостит, домогаясь места, я не в состоянии, тогда кто? А главное, зачем? Или сплетни все же не на пустом месте возникли?
Ключников пожал плечами:
– Если б я знал, постарался бы сделать все, чтоб мерзавцы ответили за свои поступки.
– Вы пытались разобраться?
– Когда к церкви подбросили голову убитой козы, я счел это мерзкой выходкой, не имеющей отношения лично к отцу Владимиру. И только когда жена сообщила, что он… практически оставил службу… Слухи дошли до епархии, и у отца Владимира теперь неприятности. Я с ним встретился, но он сам был в недоумении относительно причин…
– Или хотел, чтобы ты так считал, – опять вмешалась Людмила.
– Из разговора с ним я понял, что с самого начала его восприняли в штыки… Мелкие пакости, на которые он поначалу не обращал внимания, закончились безобразной выходкой…
– Ты Райкин припадок имеешь в виду? – хмыкнула его супруга и, не дожидаясь ответа, принялась рассказывать: – Живет здесь одна баба, совершенно опустившаяся. Пьет и, извините, спит с кем попало. За выпивку. В общем, малоимущая, каким отец Владимир рвался помогать. Само собой, нигде не работает, зато рожает регулярно. Детей в детдом, и опять в загул. Не жизнь, а сплошной праздник. Сколько она их там насдавала? Пять или шесть? – обратилась она к мужу.
– Понятия не имею, – нахмурился он.
– Очень жаль, надо бы знать, кому помогаешь. В общем, отец Владимир в гордыне, которую он так старательно поносил, решил Райку спасти. Вернуть на путь истинный: чтоб пить бросила, работать начала и детей своих вернула.
– И что в этом плохого?
– Глупость, вот что, дорогой. Таких, как Райка, в трудовые лагеря отправлять надо, на хлеб и воду, а еще на принудительную стерилизацию, чтоб всяких уродов не рожала, которых нормальным людям всю жизнь кормить придется. А батюшка решил добрым словом… Она в церкви прибираться стала, хоть большого толку от нее никто не видел. Юбку нацепила до лодыжек, платок… преобразилась, одним словом. А уж крестилась каждую минуту.
– Но ведь она действительно бросила пить, – вздохнул Ключников.
– Ага. На пару месяцев. А потом явилась в церковь на воскресную службу пьяная в хлам и принялась батюшку поносить. Чего только не наговорила… будто бы батюшка ее, простите, соблазнил прямо в церкви, под образами…
– Ты же сама сказала, она была почти невменяемой.
– Не спорю. И она же заявила, что отец Владимир к детям интерес имеет весьма скверного свойства.
– Н-да, – хмыкнул Вадим, – батюшке не позавидуешь. И что было дальше?
– Из епархии приезжали. И наш участковый с Раисой разговаривал, – недовольно поморщился Ключников. Похоже, разговор ему был не только неприятен, но и изрядно утомил. – Раиса заявила, что ничего не помнит, пьяная была, какой с нее спрос. Участковый пригрозил сроком за клевету. Она к батюшке побежала плакаться, он простил по доброте душевной. В воскресенье она вновь пришла, и вновь пьяная. Рыдала и умоляла ей не верить и ее, грешную, простить. Но сделала только хуже, пошли слухи, что несчастную алкоголичку попросту запугали.
Подали десерт, и тут Людмила вздохнула с притворным сожалением:
– Милый, наши гости, чего доброго, передумают здесь землю покупать. Вы ведь планируете строиться?
– Пока и сам толком не знаю, – выдав улыбку из арсенала героя-обольстителя, ответил Вадим.
– Все эти Райки, как вы понимаете, совсем из другой жизни. На самом деле у нас тут тихо, и люди по большей части вполне приятные. Стрешневы организовали что-то вроде клуба. По субботам музыкальные вечера. Даже есть любительский театр. Представьте, я в прошлом году играла Офелию. – Она жеманно засмеялась, а я ехидно подумала: видно, с актерским составом совсем плохо, если не нашли никого помоложе.
– А сейчас что ставите? – спросила я без особого интереса.
– Ничего, к сожалению. У нас всем руководит Клавдия Александровна, жена Стрешнева, но в последнее время она неважно себя чувствует. Сердце. Возраст дает себя знать. – И выразительно посмотрела на Ключникова, тот отвернулся, нахмурившись.
Любопытно, на что мадам намекает? У нашего Ключникова с этой Клавдией Александровной роман?
Обед закончился, мы поднялись из-за стола, появилась Варвара: хозяйку кто-то просил к телефону. Как только она нас покинула, Ключников торопливо заговорил:
– Я не стал рассказывать жене о своих намерениях, то есть о том, зачем вы здесь. У нее есть недостаток, как, впрочем, у многих женщин ее круга: она очень болтлива.
– О том, чем мы тут заняты, в любом случае довольно скоро узнают, – пожал плечами Вадим. – Поселок маленький…
– Это помешает вашей работе?
– Нет, скорее наоборот. Когда люди чего-то боятся, они часто совершают необдуманные поступки. Пару дней мы просто хотим осмотреться. Составить представление…
– Отец Владимир хороший человек, что бы моя жена ни говорила. Очень жаль, что так вышло. В любом случае к истории с моей дочерью он не имеет отношения.
– Как знать, – усмехнулся Вадим. – Что ж, за обед спасибо…
– И что вы думаете? – вдруг спросил Ключников, спросил неуверенно, даже робко. – Отец в страхе за свою дочь бог знает что нафантазировал?
– Я ведь сказал, для начала нам нужно осмотреться.
Людмила, вернувшись, предложила перебраться на лужайку за домом. Волошин заявил, что предпочел бы прогуляться к реке. Я, само собой, его намерения поддержала и в избытке добрых чувств пригласила и ее с нами. Мое общество мадам точно не вдохновило.
– Возвращайтесь поскорее, – напутствовала она нас. – Будем играть в лото. У нас здесь все по старинке, милые деревенские радости.
Мы отправились к тому месту на реке, которое жители называли Соснами, предварительно выяснив у Ключникова, где оно находится.
Путь оказался неблизким. На пляже за домами, которые выходили к речке, мальчишки играли в волейбол, оттуда вдоль берега вела едва заметная тропинка. Впереди темнел сосновый бор, от которого место и получило название. И вновь я ощутила тревогу, словно разлитую в воздухе. Ветви сосен покачивались, хотя и намека на ветер не ощущалось…
Я услышала странный звук, похожий на шепот. Наверное, там, куда дотягивались верхушки сосен, ветер все-таки был. Несколько раз тропа уводила нас далеко от берега. За плотными зарослями ивы увидеть реку мы не могли. По этой причине девочки, не обнаружив подругу, и решили, что пропустили момент, когда она спускалась вниз по течению. Странно, что, кроме мальчишек, на пляже прямо возле поселка мы никого не встретили. Дачники обычно в лес ходят часто, за грибами-ягодами или просто прогуляться. Да и купанием в реке не пренебрегают, тем более что вода здесь чистая, берега живописные… А тут ни души.
Допустим, после гибели Иры детям запретили уходить далеко от домов, и взрослые могли избегать этого места по вполне понятным причинам. Такие трагедии забываются не скоро.
Вадим, который шел впереди, вдруг остановился и теперь не спеша оглядывался. Солнцезащитные очки он снял и вертел в руке.
– В чем дело? – спросила я.
– Ставлю штуку баксов, что за нами наблюдают. Гнусное чувство, точно в спину таращатся через прицел винтовки. Ты как?
– Штуку баксов не поставлю, тем более что ее у меня нет, но на душе неспокойно. Деревья точно перешептываются.
– Чудеса, – пропел Вадим. – Чего ж здесь за хрень творится?
– Чувство, что за тобой следят, у тебя и в городе было. Ну а тут… мы материалисты и в мистику не верим. – Я улыбнулась пошире.
– Вот это верно, – кивнул он. – Мы просто покойников иногда видим, а бывает, с ними и разговариваем.
– Явное преувеличение.
– Говорю тебе, кто-то по нашу душу явился. Но показываться не желает. Пока.
– И сюда нас нарочно заманил? От города подальше…
– От Джокера, – поправил Вадим, и стало ясно: он не шутит. Кстати, почему бы и нет? Есть старое правило: разделяй и властвуй. Только кто он, этот таинственный злодей, и почему вдруг выбрал Черкасово?
– И кто это, по-твоему? Враг рода человеческого собственной персоной? – засмеялась я, торопясь перевести разговор в шутку.
– Детка, только очень наивные люди представляют Господа добрым старцем на облачке, а его извечного оппонента с рогами и копытами. Он может быть мужчиной средних лет приятной внешности.
– Доводилось встречаться?
Мы продолжили путь, теперь Вадим шел рядом, время от времени продолжая оглядываться.
– А то… у меня в учебке сержант был, до сих пор иногда снится… глаза открою и сразу крещусь: слава богу, пронесло. Хотя, может, он по другой причине снится, я ведь его путем и не похоронил.
– Что? – нахмурилась я.
– Расслабься, детка, я пошутил. Будучи долгое время принудительным материалистом, теперь при встрече с непознанным я теряюсь в ориентирах: что может быть, а чего не может. Но кто-то, без сомнения, нас пасет, и это уже достало, потому что ему давно пора спалиться. Отсюда два малоприятных вывода: либо он слишком хорош, либо я никуда не гожусь.
– И ты, и я ощущаем дискомфорт, это сигнал быть осторожными, а все наши догадки…
– Да я тоже так подумал, – хмыкнул он, и тут мы увидели пологий песчаный склон, по обеим сторонам которого росли плакучие ивы.
Пляж был небольшим, река в этом месте делала плавный поворот, образуя что-то вроде бухты, сильное течение отсутствовало.
– Похоже, это то, что мы ищем, – сказал Вадим, подошел к кромке воды и теперь смотрел на реку, которая дальше по течению делала еще один поворот. – Не хочешь искупаться? – взглянув на меня, спросил он.
– Нет.
Вадим пожал плечами, быстро разделся, сложил одежду на траве, вошел в воду и нырнул. Под водой пробыл долго, наконец я увидела его голову значительно левее того места, где он вошел в воду.
– Коряга здесь, – глотнув воздуха, сообщил он.
– Довольно странно, – отозвалась я. – Выходит, девочка плыла против течения.
– Вряд ли, это не так просто даже для меня. Скорее она шла вдоль берега, учитывая ее рост, примерно по грудь в воде.
– И путь ей преградила коряга?
– Зачем-то она пошла туда…
– Что-то увидела? Это что-то, вероятно, находилось в воде, иначе проще было идти по берегу. Так?
– Хрен знает, – вытирая лицо ладонями, проворчал Вадим, затем сделал два сильных взмаха руками и, оказавшись почти на середине реки, лег на спину. Его сразу же подхватило течением. А я устроилась в тени кустов, на некоторое время закрыла глаза, пробормотав:
– Ну, давай, покажись мне.
Через несколько минут я в который раз пожалела, что не могу этим управлять. Доминиканец в магазине Бергмана явился без всякого зова, в тот момент я меньше всего хотела его видеть. А вот девочка о себе знать не давала. Всплеск воды, солнечные зайчики, тени на песке и звенящая тишина.
Потом возник звук, навязчивое гудение. Оса? Может, это знак? Может. Только я не особо в них разбираюсь.
– Помоги мне, – шепотом попросила я. – Расскажи, что здесь случилось?
Я вновь закрыла глаза и сидела так довольно долго. Ничего не происходило. Блики на воде, тени, тишина.
– Как знаешь, – буркнула я, уже жалея, что не приняла приглашение Вадима. Может, в самом деле искупаться? Плыть против течения не хочется, придется сюда возвращаться по берегу.
Я потянулась за очками от солнца, которые убрала в сумку, и вот тогда почувствовала ее присутствие. По спине прошел холодок, очень медленно я повернула голову. Девочка стояла в трех шагах от меня, слишком близко. И слишком явно я ее видела. Не колеблющаяся тень, как бывало раньше. Это больше походило на голограмму.
– Ни фига себе, – ахнула я, абсолютно к такому не подготовленная.
Спутанные волосы падали на лицо, она смотрела исподлобья, недоверчиво и сердито, точно я отвлекала ее от чего-то важного. Купальник с юбочкой и тонкими бретельками.
– Извини, – пробормотала я и едва не засмеялась, поняв всю нелепость своего поведения. – Я хотела сказать… помоги мне, пожалуйста. Мне важно знать, что с тобой произошло.
В этот момент видение потеряло свою четкость, очертания стали размываться, лицо девочки расползалось в стороны, пока вовсе не исчезло.
– Нет, нет, постой, – беспомощно бормотала я. И тут услышала плеск воды, к берегу плыл Вадим. «Это он ее спугнул?» – подумала я в досаде, а в следующее мгновение стало ясно: мы на пляже не одни.
Осторожно повернув голову, я увидела двух девушек из плоти и крови, а вовсе не бестелесных. Они стояли в том месте, где Вадим оставил вещи. Меня они не заметили, а вот Вадим вызвал у них живейший интерес. Он шел к берегу, преодолевая течение, и, надо сказать, выглядел так, что взгляд от него отвести было трудно. Красивое тело, сильное, тренированное, с каплями воды на загорелой коже. На ум сразу пришла характеристика в одной из книг Бергмана, посвященной карте Воина: «отвага и стать». Ему это подходило, как никому другому.
Девчонок он, конечно, видел, может, поэтому двигался не спеша, позволяя себя разглядывать.
«Скучать ему здесь не придется», – успела подумать я, прежде чем поняла: парочку на берегу девушками можно назвать с большой натяжкой, обеим лет по четырнадцать-пятнадцать. Они были довольно высокие и одеты по-взрослому, оттого и показались куда старше. Но лишь в первый момент, теперь стали заметны и детская припухлость лиц, и угловатость движений, свойственные подросткам.
Темненькая выглядела старше. Для ее возраста грудь довольно большая, косметикой она явно злоупотребляла, тени на глазах и тональный крем смотрелись нелепо на нежном девичьем личике. Нижнее белье она надеть забыла. Джинсовые шорты такие короткие, что при желании можно разглядеть промежность. У меня такого желания не возникло, а вот ее родителям стоило бы задуматься. Маечка едва прикрывала грудь. На шее золотой кулон на цепочке. Вычурный и, безусловно, дорогой. Вторая, рыжая, была худой, но сильной, руки и ноги спортсменки. Плаванием занимается или теннисом. Грудь плоская, наверное, поэтому она выбрала блузку с напуском, на черном фоне расшитые пайетками ярко-красные губы. Юбка тоже красная, примерно такой длины, как шорты у подруги. Обе в балетках. Брюнетка держала сумочку с ручкой в виде цепочки и весело ею помахивала.
Но поразил меня не их наряд, поразило выражение глаз, с которым они смотрели на выходящего из воды Вадима. Глаза баб, изголодавшихся по мужикам.
Рыжая подхватила джинсы Вадима и перекинула их через плечо, насмешливо крикнув:
– Привет.
– Привет, пигалицы, – отозвался он, приглаживая волосы. – Штаны на место положи.
– А если нет?
– Положи, – без нажима повторил Вадим.
Меня девчонки по-прежнему не замечали.
– Ты крутой, да? – встряла в разговор брюнетка.
– Завязал с крутостью с Нового года. Вредно для здоровья. – Он подошел, взял джинсы и стал одеваться, стоя к девчонкам спиной.
Они хихикали и пихали друг друга локтями.
– А если б я их не отдала? Ты ведь не стал бы обижать девушку?
– Отучаемся говорить за других, – проворчал Вадим.
– Откуда ты такой взялся? Как тебя зовут?
– Его зовут Вадим, – решила я вмешаться.
– Для вас дядя Вадим, – усмехнулся Волошин.
Я поднялась и пошла к ним, улыбаясь и весело их приветствуя. Несмотря на все мое дружелюбие, девчонок точно ледяной водой окатили. Обе как-то сжались, личики приобрели обиженное выражение, рыжая сморщилась, точно собиралась захныкать.