Виктор, покупавший ореховые трубочки у пожилой женщины в белой панаме, рассмеялся:
– Даму бомбит. Вот потеха.
– Кому потеха, а кому не до смеха, – вздохнула продавщица, – есть такие кляузники, иногда без повода всюду жалобы строчат, а так – со зла или от скуки. А им верят, проверки устраивают, штрафуют людей, могут вообще закрыть торговлю. Люди в убытке, без работы сидят, а эти, извините, "писатели", довольны: забава удалась. И эта, похоже, из таких. Ну, нет у парня сдачи, неприятно, конечно, но не край же. А ведь такая и впрямь всех собак на парнишку спустит из-за порции мороженого. Есть же люди!..
Соседка спустилась на пляж, воинственно вскинув голову и раздувая ноздри. На ней было весьма самонадеянное бикини, открывающее плоскую костлявую фигуру, и воздушное голубое парео. Рядом, капризно хныча, семенила светловолосая двухлетняя девочка в розовом костюме. Она едва удерживала сачок и большую куклу.
Дама, взяв два лежака и зонт, долго и придирчиво указывала, как их установить, сетуя на тупость пляжного служащего, и, не стесняясь в выражениях, комментировала "убогий совок".
– Сударыня, – подал голос Виктор, – не знаю, приходилось ли вам бывать на мировых курортах класса "люкс", но там бы вы не вписались в интерьер. Никто вам не позволил бы называть служащего тупицей и имбецилом и раздевать ребёнка догола.
– Что вы себе позволяете? -с готовностью взвизгнула зубастая. – Какой-то молокосос будет еще меня учить! Своим детям указывайте, как им на пляже ходить! Моей дочери нужны воздушные и солнечные ванны! Не нравится, отвернитесь! Дома сидите, если вас дети раздражают!
– Ладно, Витя, – сказала Вероника, приподнимаясь, – и правда, ее дело. Хочет, чтобы ее ребёнок садился на чьи-то плевки и медуз – пускай. Откуда ей знать, какие правила действуют на пляжах Ниццы или Валетты, если она и о местных-то правилах ничего не знает. Наверное, начиталась иронических детективов, где богатые дамы смотрят на всех, как на грязь, и копирует. Скорее всего, она сама бывала только на пляжах Козодойского озера в деревне Куроплюево, где дети до третьего класса в первозданном виде бегают.
Дамочка покраснела, потом побледнела, ища достойный ответ, а потом, узнав женщину, которой уже нахамила утром в отеле, замахала рукой, подзывая служащего и потребовала переставить лежаки под навес. "Вот сюда! Нет, левее! Куда вы ставите?! Я же сказала, где нужно! Господи, тут что, все такие тупые?"
– Второй раз за день она меня насмешила, – еле выговорил Виктор, когда разгневанная дама перебралась с дочерью под навес. – Но главное – результат достигнут, она убрала от нас свое голопопое сокровище. А то я опасался, что девочка вздумает отдать дань природе, не отходя от лежбища. однажды мне так угробили новые мокассы, и с тех пор я всегда настороже.
– По-моему, она не так проста, как кажется, – с прищуром посмотрела вслед скандалистке Орлова. – На людях она косит под сварливую мещаночку, а на самом деле… – девушка пересказала Виктору услышанные на пирсе разговоры дамы. – И загадочная тайна, которой нас весь день интригует Наум, тоже связана с ней.
– Вот почему ты так задержалась у пирса… Только не говори, что ты окунаешься в новое расследование! Ты же на отдыхе. Нет, ну это и правда смешно! Уже второй раз она принимает меня за наглого малолетку, сующего повсюду нос от нечего делать, – Морской снова расхохотался.
– А какая у нее будет рожа, когда Наум представит ей нас! Она будет в шоке от того, что обхамила в отеле самого Морского и журналистку, которую рекомендовал ей Наум, приняв нас за безобидных туристов! И правда смешно, – Ника взяла из пакетика сладкую трубочку с орехами и с аппетитом надкусила. – Кстати, как ты смотришь на то, чтобы сходить в музеи?
– В этот? – Виктор указал своей трубочкой на белеющее на скале имение Степнова-Морского. – С удовольствием. Кстати, фамилия у него интересная… Почти как моя. А ну как я – родственник писателя? – усмехнулся он. – Чем черт не шутит, да?
Белая дача на вершине скалы была дачей популярного в 50-е – 60-е годы прошлого века писателя-мариниста, героя войны Степнова-Морского. До революции она была фамильным имением Степновых. Вихрь 1917 года разметал Степновых по всей Евразии. А в опустевшем имении по очереди перебывали ревком, детский дом, здравница, госпиталь… А после войны орденоносец Николай Степнов получил в подарок от властей родной дом своих предков, изрядно потрепанный за тридцать лет, прошедших после революции…
Голубая дача, воздушная, словно парящая над городом, с обширным парком, тенистыми аллеями, площадкой с фонтаном и видом с площадки на море, горы и город, была жемчужиной Алустоса. Многим хотелось увидеть дом, где жил автор батальных исторических романов; дом с такой богатой историей, отобранный у владельцев в 1917 году у деда и возвращенный в 1947 году внуку. Поток туристов весь год поднимался по белоснежным ступенькам к воротам музея.
– Он ведь взял псевдоним, – задумчиво сказал Виктор, – прибавил к фамилии приставку "Морской" потому, что все его произведения были посвящены морю, флоту, героям-морякам… А я до сих пор мало интересовался генеалогией своей семьи.
***
На улице, спускающейся от центра Алустоса к набережной, среди многочисленных магазинчиков с фруктами, южными сладостями, местной натуральной косметикой и сувенирами был указатель, приглашающий в еще один дом-музей – флигель, где жил писатель Пчелин, очень известный до революции и вынужденный эмигрировать в годы печально известного Исхода. Пчелин был небогат, собственного дома не имел и двадцать лет до революции жил в имении своих друзей, в гостевом флигеле. И этот небольшой одноэтажный домик, увитый диким виноградом, тоже привлекал внимание гостей города.
Путь к нему шел через территорию пансионата. Извилистая брусчатая дорога змеилась мимо корпусов с большими окнами и балконами, летней эстрады и детской площадки. На балконах громоздились мокрые плавательные круги и матрасы и весело трепетали на ветру разноцветные полотенца и купальники.
Вероника не завидовала тем постояльцам, чьи окна выходили на подъем к музею. Каждый день, без выходных, с 10 до 18 часов мимо снуют экскурсанты, вещают экскурсоводы, щелкают объективы. Хотя в Алустос мало кто приезжает затем, чтобы сидеть в номере, тем более днем, в разгар курортного сезона. Пляж, прогулки, экскурсии – отдыхающие всегда находят, чем разнообразить свой досуг. А к их возвращению музей уже закрывается.
Наум не удержался от смеха и колкой шутки, увидев на одном из балконов развешенное на просушку белоснежное женское белье внушительных размеров.
– Я думал, что такое уже никто не носит, – заметил он. – Такие рюши, кружева и комбине с розочками предпочитала моя бабушка Гершвин лет эдак сорок назад.
Бабушка Наума прожила сто два года. Она еще успела пожурить внука за развод с женой и легкомысленные краткосрочные связи с женщинами: "Серьезный человек, юрист, а скачешь, как кузнечик! Вот я с мужем шестьдесят лет прожила, всякое бывало, но тогда люди более ответственно относились к браку!"
– Что я слышу, Наум! – воскликнула Вероника. – Ты лазил по чужим бельевым шкафам?!
– А я в детстве, играя в прятки, часто залезал в мамин гардероб, – на щеках Морского появились смешливые ямочки. – За ее платьями было так хорошо прятаться, никто не находил! Правда, один раз я забрался в ее зимнее пальто и чуть не угорел от нафталина…
Они неспешно шагали по брусчатой дорожке, где Наум пообещал им какие-то бесподобные селфи с видом на море и возле дерева с тремя стволами. "Так переплелись между собой, – усмехнулся адвокат, – что авторы Камасутры рыдали бы от зависти: им такое и не снилось!"
– А бабушка мне была не чужая, – не моргнув глазом, выкрутился Наум.
– Ты на все найдешь ответ.
– Профессиональная привычка, Ника.
Заорал телефон Виктора.
– Что у вас? И ты не знаешь, как поступать в подобных случаях? Уж с такой ерундой можно и самим справиться. Ну а это и подавно твои проблемы, не мои. Что?! – Морской резко изменился в лице и окончательно превратился из молодого человека с трогательными ямочками на щеках в мужчину с ледяными глазами и резким голосом. – Так. Я понял. Выясните и разберитесь… Черт-те что, осеннее обострение, – прошипел он, закончив разговор.
– Не завидую тем, с кем твои бойцы будут разбираться, – сказала Вероника. – Сразу вспоминается сауна "Релакс"…
– На самом деле я белый и пушистый, – льдинки в глазах Морского растаяли, и улыбка снова стала мягкой и тёплой. – Только не все это понимают, и приходится давать им по шее, чтобы дошло быстрее.
– "Мадам, за что вы таки ударили мужа утюгом по голове? – утрируя характерный одесский говорок, рассказал анекдот Наум. – Ваша честь, я таки ему весь день доказывала, что у меня покладистый характер, а он таки не верил!"
Все трое рассмеялись.
– Итак, дети мои, – произнес Гершвин, когда веселье стихло, – возле дерева, о котором я вам говорил, есть неплохая площадка для отдыха и, если на ней никого нет, можем поговорить там.
От музея им навстречу спускалась худощавая молодая женщина в зеленом летнем платье и темных очках. На ходу она пыталась затолкать в сумку новенькую книгу о жизни Пчелиных в Алустосе и не рассыпать при этом сувениры из пакета с желтым смайликом "Спасибо за покупку!"
– Лилька! – окликнула Вероника, узнав свою подругу. – Прямо день удивительных встреч.
Лиля Дольская жила в Мариенбурге, дачном пригороде Гатчины, работала в библиотеке и дружила с Вероникой со студенческих времен. Они вместе учились в Университете Александра Запесоцкого на факультете культуры, но после выпуска их пути разошлись. Лиля вернулась в Мариенбург, а Наташа начала работать в "Невском телескопе". Но, благодаря социальным сетям и регулярному транспортному сообщению, девушки часто виделись. Вероника любила проводить выходные в "одноэтажном районе" в уютном Лилином домике. Лиля иногда приезжала к ней в отпуск. Правда сейчас встречи стали не такими регулярными – Вероника познакомилась с Морским, а Лиля встречалась с модным прозаиком Аристархом Кораблевым, частым гостем на культурных мероприятиях в библиотеке. "Повезло вам, девчонки, – веселилась их общая подруга Тася, – у одной Морской, у другой – Кораблев. Надо мне для полноты картины найти какого-нибудь Речкина или Берегова! "Ты уже нашла Янина, – ответила Ника, – и он лучше любого Речкина"
В прошлом году Ника, Виктор, Лиля, Наум и Тася оказались в эпицентре головокружительных событий, в ходе которых Тася впервые после давнего развода познакомилась с мужчиной, который произвел на нее впечатление. Дмитрий Янин, который представился новым знакомым, как преподаватель социологии, на самом деле оказался сотрудником государственной безопасности. Он тоже был в разводе, с женой расстался отнюдь не дружелюбно и до встречи с Тасей был убежден, что хватит с него первого неудачного опыта семейной жизни… Сейчас Дмитрий и Тася отправились в свадебное путешествие в Анапу в пансионат "Фея-2", а Тасина дочь от первого брака, 20-летняя Оля, перешла на четвертый курс все того же Университета, где 15 годами ранее учились Ника и Лиля. "Отстаете, девчонки, – веселилась на свадьбе слегка подвыпившая Тася, – обычно это вы всегда впереди планеты всей, а я так, в кильватере трюхаю! Думала, опять мне раньше придется на вашей свадьбе шарики задницей давить и за букетом гоняться!" "А в этот раз мы для разнообразия решили тебя пропустить вперед", – отшутилась Вероника.
– Ника! – Лиля оставила попытки застегнуть сумку и подбежала к ним. – И правда, вот так встреча! Добрый день, Виктор! Привет, Наум!
– Уже можно сказать "добрый вечер", – уточнил Гершвин.
– Да, у меня тоже отпуск, – рассказывала Лиля подруге, пока мужчины по очереди делали селфи возле причудливо переплетенных стволов дерева. – Приехала три дня назад. Летом приезжали сюда на выходные с экскурсией от профсоюза, и мне так понравилось, что я решила провести отпуск в этом пансионате. А вы?
– Мы рядом, в "Морском", – Ника указала на белоснежный корпус отеля за деревьями. – Соседи, можно сказать. Витя решил остановиться именно в отеле его имени.
– А я выиграла в лотерею на набережной флаер на бесплатное посещение боулинг-клуба, – Лиля показала яркий листок – с собой могу привести пятерых, на одну игровую дорожку. Не хотите ли пойти? Тогда останется найти еще двоих. Заодно и поучусь шары кидать.
Виктор и Наум охотно согласились провести вечер в боулинг-клубе и запланировали выход в свет на сегодняшний вечер. Гершвин сообщил, что у него как раз есть два недостающих человека и позвонил кому-то, чтобы изменить место встречи. "В "Дом вверх дном" я лучше в более приятной компании схожу, – пояснил адвокат, – а с ними в боулинге как раз будет удобно вести конфиденциальный разговор. Как я помню, там всегда такой шум-гам стоит, что фиг кто подслушает чужие разговоры… Будет забавно, дети мои, – потер руки Наум, – постарайтесь только громко не смеяться. Обещаю вам настоящий ужин с дураком, как в кино!" "Твои дети лейтенанта Шмидта? – спросила Вероника. – Наум, колись уже, что ты нам хотел сообщить? Хватит тянуть кота за сокровенные места!"
Гершвин выдержал артистическую паузу, пока все подтягивались к площадке сбоку от брусчатого "серпантина", порылся в пачке "Ротманса", выбирая сигарету, долго прикуривал, закрывая огниво от ветра… И когда Ника от нетерпения уже готова была стукнуть его по затылку, адвокат неспешно начал:
– Итак, дети мои, обратилась ко мне тут некая дама, приятная во всех отношениях, назвавшись Розалией свет Гельсингфорской…
– Гельсингфорская? – привстала Вероника. – Не родственница ли фотохудожника Кирилла Гельсингфорского, у которого в августе была выставка на Невском?
– Супруга, – кивнул Гершвин. – Так вот, девичья фамилия милейшей Розалии – Степнова и дама утверждает, будто является внучкой писателя-мариниста из Алустоса. Так как до революции имение двести лет принадлежало семейству Степновых, спрашивает дама, нельзя ли признать его национализацию в 1917 году и последующую трансформацию в музей незаконной и вернуть сию недвижимость потомкам почтенного рода Степновых. Мадам просит меня о помощи в борьбе за фамильное достояние, приносящее ныне доход государству, столь некрасиво обошедшемуся с ее пращурами в огневые годы революции, и я назначил ей встречу для обсуждения деталей…
Вероника оторопела. Она сразу вспомнила собеседницу Наума на пирсе. Так значит, эта неприятная особа с крупными зубами и влажными деснами, склочница и хамка, и есть Розалия Степнова, именующая себя внучкой мариниста? То есть по мужу она Гельсингфорская. Да, Ника была знакома с ее мужем Кириллом. Он был фотохудожником, любящим запечатлевать красоту и пластику женского тела на контрастном фоне. Черный, серый и красный колер, декорации "каменные джунгли", "поле боя" и "постапокалипсис". И на фоне этого изящно изгибались точеные девичьи фигурки – сама жизнь, грация, нежность и красота среди бездушного камня, металла, оружия, пожарищ и разрушений. Выставки Гельсингфорского имели ограничение "18+" и на входе строго проверяли документы у некоторых посетителей. Но ценители искусства не видели в его композициях никакой пошлости. "Каждый воспринимает то, что ему ближе по уровню развития", – говорил Гершвин. Вероника была с ним согласна. Она понимала, какой смысл вкладывает Кирилл в свои композиции. В советских "Тихих зорях" тоже была сцена в женской бане. Но кто мог бы упрекнуть режиссера в скабрезности?.. Гельсингфорский не раз уговаривал Веронику принять участие в съемках. "Фон подберем – конфетка, – вскидывал руки к потолку высоченный Кирилл с огненно-рыжей гривой и в круглых очках "а-ля Оззи Осборн". – Берег моря после кораблекрушения, черное небо, свинцовое море, обломки разбитого корабля… И среди этого – дева-воительница, сильная, статная и прекрасная!"
"Ну и рожи будут у моих коллег, – думала Вероника, – если они увидят на следующей выставке такую картину: я стою нагишом среди разбитых досок, в рогатом шлеме и с мечом… Мама точно в обморок упадет!"
Итак, "муж-негодяй", который всегда должен помнить, как он виноват перед женой и во искупление грехов скупать для нее весь ассортимент "Картье" и "Тиффани", был вычислен. А сейчас, похоже, над ним нависла угроза развода, раздела имущества и лишения родительских прав… "Однако и бедняжка-жена, измученная мужниными фотомоделями, тоже не безупречна", – Вероника вспомнила утреннюю возню и хихиканье на балконе отеля и фривольные ласки в лифте. Так значит, эта особа, по словам Наума, претендует на дом-музей Степнова-Морского…
– Да местные власти схватят по два инфаркта на брата, если она всерьез собирается претендовать на музей, – Наум уже смолил вторую сигарету, – или приложат бабенку кирпичиком по темечку. Музей Степнова-Морского ей подавай!.. Это же жемчужина Алустоса, как наш Эрмитаж или Третьяковская галерея в Москве!