Юность императора - Ушаков Александр Геннадьевич 5 стр.


Тем временем посланные Наполеоне в лагерь противника лазутчики без особого труда оттеснили немногочисленную охрану и завладели знаменем «карфагенян». Победа была полной, и «римляне» в один голос славили своего предводителя.

– Если мы бы начали все сначала, – заявил тот, – я победил бы еще быстрее!

Заметив удивленный взгляд далекого от воинских забав аббата, он быстро изложил ему еще более остроумный план захвата чужого знамени.

Рекко задумчиво покачал головой. Да, видимо, все-таки не зря отдавал этот мальчик свой хлеб солдатам… А ведь ничего особенного на первый взгляд! Обыкновенный и не очень заметный ребенок. Но если заменить маленький рост несгибаемой волей, а слабость сложения – необыкновенной мощью и быстротой мышления, то мальчик представал совсем в ином свете.

К счастью для Рекко, помимо других талантов, у Наполеоне была превосходная память, и он всегда помнил добро. Став властелином Европы, он не забудет о старом священнике и пришлет ему двадцать тысяч франков.

– Ладно, ребята, – улыбнулся Рекко, – на сегодня все! А теперь отправляйтесь по домам и готовьтесь к завтрашним занятиям!

В тот день маленький патриот решил поразить не только аббата, но и всю свою семью и, облачившись в подаренную ему форму французского офицера, целый час ходил по саду под проливным дождем.

Напрасно испуганая Летиция умоляла его прекратить это самоистязание: Наполеоне не слушал мать. Когда он вернулся в дом, и мать спросила его, для чего он подвергает себя таким мучениям, он только пожал плечами.

– Мне надо привыкать ко всему…

Летиция вздохнула. В бесконечной борьбе с сыном у нее не осталось даже желания наказывать его. Да и какой смысл наказывать человека, который презирал побои?

Она еще что-то говорила, но Наполеоне было не до нее. На чисто вымытомнебе ярко сияло солнце, из сада тянуло сыростью, пахло цветами и посвежевшей листвой. Дома сидеть не хотелось, и он решительно направился к двери.

– Ты куда? – недовольно спросила мать.

– Пройдусь!

Летиция обреченно махнула рукой.

– Иди…

Глава III

Утром мальчик отправился на свою любимую скалу. Море сильно штормило, и далеко внизу огромные волны с силой бились о камни.

В высоком чистом небе парил морской орел, и Наполеоне залюбовался могучей птицей. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он встретился с орлом глазами и птица, не выдержав его пристального взгляда, взмахнула мощными крыльями и полетела в горы.

Интересно, подумал он, как бы повел себя этот орел, если кто-нибудь попытался бы отнять у него свободу? Безропотно променял бы это огромное синее небо на уготованную ему железную клетку или сражался бы до последней капли крови? Наверное, все-таки сражался бы…

Почему же тогда так легко смиряются с потерей свободы люди? Разве они не рождаются такими же свободными, как эта гордая и могучая птица? А если это так, то кто же дал право другим людям отнимать у них эту дарованную самой природой свободу? Это был вопрос вопросов, и сколько не бился над ним юный патриот, ответа на него он так и не нашел.

Вдоволь налюбовавшись бушующим морем, мальчик решил исполнить свою давнишнюю мечту и подняться по узкой расщелине, которая начиналась рядом с площадкой, как можно выше в горы.

Это рискованное восхождение чуть было не стоило ему жизни. Росшее на камнях небольшое деревцо сломалось, и Наполеоне повис над пропастью. На его счастье, кустарник выдержал, и мальчик упрямо продолжал карабкаться по скалам.

Уже очень скоро одежда на нем висела клочьями, а тело было покрыто ссадинами и царапинами, но он с таким упорством продолжал свое восхождение, словно от него и на самом деле зависел успех сражения.

Целый час играл он со смертью, пока не оказался на небольшой ровной площадке. Обогнув поросший рыжим мхом огромный камень, Наполеоне увидел мельницу.

Около нее, с наслаждением плеская воду на поросшую черным волосом грудь и бронзовое от загара тело, умывался рослый мужчина лет пятидесяти. Заметив одетого в окровавленные во многих местах лохмотья мальчика, он удивленно и в то же время встревоженно воскликнул низким голосом.

– Что с тобой? Заблудился?

– Нет, – покачал головой Наполеоне.

– А как ты сюда попал?

– Хотел подняться как можно выше в горы!

– Подняться в горы? – удивился мельник. – Но зачем?

– Проверить свои силы! – без малейшего смущения ответил мальчик.

– Для чего? – улыбнулся мельник. – Поспорил с кем-нибудь?

– Нет, – покачал головой гость, – я хочу стать солдатом…

– Хочешь стать солдатом? – удивленно воскликнул мельник.

– Да, стать солдатом и освободить Корсику! – ответил мальчик, пытливо вглядываясь в лицо мельника: засмеется тот или нет.

Мельник не засмеялся, и на его загорелом до черноты лице появилось какое-то несвойственное ему выражение. Он перевел взгляд своих погрустневших глаз на костер, и на какое-то мгновенье ему показалось, что он увидел в его пламени лица погибших товарищей.

– И как? Проверил?

– Не совсем! – покачал головой тот.

– Ладно, – улыбнулся мельник, – проверишь в другой раз, а сейчас будем ужинать! Проголодался, наверное?

Мальчик кивнул. После тяжелейшего подъема, на который отважился бы далеко не каждый взрослый, ему очень хотелось есть.

– Как тебя зовут? – спросил мельник, усаживаясь за грубый стол.

– Наполеоне Буонапарте! – назвал мальчик свое не совсем приятное для корсиканского слуха имя.

По лицу мельника пробежала тень.

– Сын Карло?

– Мне, – произнес мальчик, – стыдно за отца!

– Да, – понимающе покачал головой мельник, – бывший секретарь Паоли, который громче всех кричал «свобода или смерть» и первым побежал на службу к французам. Нет, не зря я никогда не верил тем, кто надрывается больше всех… Но к тебе это не относится, – поспешил добавить мельник, заметив, как помрачнело лицо мальчика. – Ты за него не ответчик! Главное, – улыбнулся он, – что из тебя растет настоящий корсиканец! Можешь называть меня папашей Луиджи! А теперь садись и ешь!

Маленькому гостю не надо было повторять подобное предложение, и он с удовольствием принялся за нежную поджаристую куропатку, запивая ее превосходным вином. Не отставал от него и мельник, который никогда не страдал отсутствием аппетита и особенно налегал на вино.

Насытившись, он взял из костра уголек и, раскурив трубку, выпустил такое огромное облако синего душистого дыма, что на какое-то мгновенье скрылся из вида.

– А где вы получили этот шрам? – спросил мальчик, даже не сомневаясь в том, что услышит сейчас какую-нибудь трагическую историю.

Сам того не ведая, он задел самое больное место, и на лице мельника появилось выражение глубкой печали.

– Лет пятнадцать назад, – глубоко затянувшись, начал тот, – пьяный генуэзец оскорбил невесту моего сына. В потасовке Геро ранил своего обидичка и убил одного из его товарищей. В тот же день его расстреляли…

Мельник вздохнул. Нет, никогда ему не забыть то ранне утро, когда его Геро вывели к свежевырытой могиле и генуэзский офицер взмахнул саблей. Он мотнул головой, словно стараясь отогнать от себя печальное видение и, жадно затянувшись, продолжал:

– Конечно, я расчитался с тем генуэзцем… Но убил я его в честном бою, на память о котором он и оставил мне вот этот самый шрам… – слегка коснулся он своими разбитыми работой пальцами правой щеки.

Печальные воспоминная нахлынули на мельника, он несколько раз глубоко зхатянулся и долго молчал, неподвижно глядя на пляшущее пламя костра.

– Несколько лет, – наконец продолжал он слегка дрогнувшим голосом, – я жил в горах и только ночью выходил на охоту! И каждая такая охота стоила жизни одному или нескольким захватчикам, и ты не можешь даже представить себе, малыш, с каким нетерпением я ждал той минуты, когда смогу сойтись с нашими врагами в открытом бою и как я был счастлив, когда этот священный для меня час наступил!

– Да, – воскликнул мельник, и в его потемневших глазах Наполеоне увидел такой восторг, словно ему удалось уничтожить всех прибывших на Корсику захватчиков, – мы славно бились и узнали, что такое свобода! Да вот только, – снова погрустнел он, – ненадолго…

Мельник налил вина и выпил. Тронутый его рассказом Наполеоне положил свою тонкую ручонку на его круглое плечо и с некоторой торжественностью произнес:

– Не печальтесь, папаша Луиджи! Вы честно исполнили свой долг, и теперь дело за нами! И я клянусь вам, что мы сделаем Корсику свободной!

Растроганный мельник прижал к себе мальчика одной рукой, а другой нежно погладил его по спадавшим на плечи длинным волосам. Глаза его повлажнели. Вот также он мечтал ласкать своих внуков, ибо после Корсики папаша Луиджи больше всего на свете любил детей.

– Дай-то Бог! – прошептал он, чувствуя, как по его изуродованной кинжалом щеке ползет предательская слеза.

При слове Бог, Наполеоне поморщился. Все связанное с церковью вызывало у него неприязнь, и для него не было страшнее наказания, нежели отстоять час в церкви. Несмотря на юный возраст, он интуитивно чувствовал: сколько бы люди не поклонялись этому самому Богу, он никогда не снизойдет до них. И он с явной неприязнью произнес:

– Бог ничего и никогда не даст! И свободу мы должны завоевать сами!

Мельник изумленно взглянул на мальчика. Он был верующим человеком и в то же время почувствовал скрытую в словах его странного гостя правоту. Да, в этой жизни надо было расчитывать только на себя, и если бы Бог на самом деле интересовался землей, он вряд ли бы допустил унижение одних людей другими.

В горах потемнело, на Корсику быстро надвигались сумерки, и Наполеоне засобирался домой.

– Спасибо за угощение, папаша Луиджи! – поднялся он с чурбака, заменявшего стул. – Мне пора…

Мельник прижал к себе мальчика.

– Приходи ко мне, малыш! – с понятной только ему грустью сказал он. – Ведь мне… – голос его неожиданно дрогнул, – не с кем перекинуться даже парой слов… Моя Анна ненадолго пережила Геро и осталась там, – махнул он рукой в сторону гор, – у Понте-Нуово..

Не плакавший даже под самыми жестокими наказаниями Наполеоне почувствовал, как у него защемило в горле и, боясь показаться слабым, он поспешил домой. А мельник еще долго сидел у костра и грустно смотрел на тлевшие у его ног поленья. Но это была уже совсем другая, никогда не испытанная им ранее светлая грусть…

Мальчик медленно спускался по узенькой тропинке к морю. Постепенно образ папаши Луиджо принимал в разгоряченном его рассказом воображении мальчика все новые черты, и, в конце концов, Наполеоне стало казаться, что он побывал в гостях не у обыкновенного мельника, а посетил какого-то мифического героя.

Ничего странного в этом не было. С трех лет он слушал рассказы кормилицы о подвигах своих соотчественников и привык видеть в каждом корсиканце патриота.

У берега маленький патриот услышал громкий смех и французскую речь. Выйдя из кустов, он увидел троих солдат, знакомого ему сержанта и офицера.

Они пили из большой плетеной бутылки вино и закусывали овечьим сыром. Сержант что-то оживленно рассказывал своим товарищам, и те то и дело покатывались со смеху. Заметив мальчика, хорошо говоривший по-корсикански сержант удивленно спросил:

– Откуда ты, малыш?

Наполеоне промолчал. Говорить о том, что он был в гостях у ненавидевшего французов мельника? Заметив его разовранную одежду и ссадины на руках, сержант понимающе покачал головой.

– Все готовишься стать солдатом?

– Да, – с вызвовом ответил мальчик, – готовлюсь!

– Зря, – махнул рукой сержант, – ничего у тебя не получится!

– Почему? – хмуро взглянул на него мальчик.

– Больно ты мал! – с наигранным сожалением развел руками Пьер. – Да и ни к чему это! Тебе никогда не победить французских солдат, лучших солдат в мире!

Прекрасно понимая, что сержант шутит, мальчик даже не улыбнулся. Да и какие могли быть улыбки, если над ним и его родиной смеялись ее враги! Разве это не они убили сына и жену папаши Луиджи? И разве он может спокойно слушать этот смех? Да никогда!

– В таком случае, – бледнея от ярости, – воскликнул он, я вызываю тебя на дуэль!

– Нет, – испуганно замахал руками сержант, – все что угодно, только не это!

– Почему? Боишься? – с трудом перевел дыхание Наполеоне.

– Конечно, боюсь! – кивнул Пьер. – Но не за себя! Дома, – продолжал он балагурить, – меня ждет моя малышка, и если ты, не дай Бог, убьешь меня, она приедет на Корсику и заставит тебя жениться на ней! И поверь мне, для тебя это будет похуже французского короля!

Он повторил эту фразу по-французски, и его товарищи снова громко засмеялись. Окончательно выведенный из себя мальчик выхватил из лежавших на траве ножен саблю и бросился на сержанта, чем еще больше развеселил солдат.

– Так его, малыш! Проучи его как следует! Давай, Набули, давай! – послышались одобрительные возгласы.

Мальчик был настроен серьезно, и когда сабля скользнула по ребрам продолжавшего дурачиться сержанта, улыбка слетела с его лица. Понимая, что парень разъярен по-настоящему, он отбросил все свое веселье и внимательно следил за его движениями.

Он был добрым малым, этот сержант, и теперь старался загладить свою вину. Сделав испуганный вид, он принялся отступать, а когда Наполеоне загнал его в колючий кустарник, поднял руки вверх.

– Все, сдаюсь! – тяжело дыша, произнес он. – И беру свои слова назад! Из тебя выйдет настоящий вояка!

Наполеоне отсалютовал побежденному противнику и, вернувшись на лужайку, вложил саблю в ножны. Солдаты наперебой принялись поздравлять его, а офицер отдал ему честь и торжественно произнес:

– Вы зачисляетесь в наш батальон! А чтобы еще больше походить на настоящего солдата, прошу вас принять вот это! – протянул он мальчику театральные усы. – Надеюсь, что когда у вас будут такие же, вы будете поручиком или даже капитаном! Всего каких-то пятнадцать лет!

Выслушав перевод, мальчик слегка поклонился.

– Благодарю вас!

Когда он ушел, все еще тяжело дышавший сержант задумчиво произнес:

– Не знаю, как насчет капитана, но солдатом этот парень может стать настоящим…

И никто из них даже и не мог подумать о том, что через пятнадцать лет этот мальчишка станет бригадным генералом и спасет Францию…

Увидев сына в окроваленной и разорванной во многих местах одежде, Летиция не на шутку испугалась. Но когда тот поведал ей о своих приключениях, она с трудом сдержалась, чтобы не отлупить его. Ему предстоял серьезный разговор с отцом, и, отложив наказание, она недовольно сказала:

– Приведи себя в порядок и приходи в столовую! С тобой хочет поговорить отец!

Через четверть часа одетый в нарядную красную рубашку Наполеоне появился в зале, отец ласково потрепал его по плечу и указал на стул. Мать села в углу, у окна.

– Тебе уже десять лет, Набули, – перешел к делу Карло, – и пора подумать о твоем будущем. Нам известно твое желание стать военным, и мы хотим отправить тебя во французскую военную школу…

Наполеоне изумленно уставился на отца. Неужели сбылась его мечта, и он станет военным? Но в следующее мгновение по его радостному лицу пробежала тень, и сдавленным голосом человека, у которого отнимают самое дорогое, он спросил:

– Значит, я должен буду оставить Корсику?

– Что делать, малыш? – развел руками Карло. – На Корсике нет военных школ… Впрочем, – на всякий случай добавил он, – если не хочешь, ты можешь остаться и стать юристом…

Наполеоне презрительно покачал головой.

– Так как? – испытующе взглянул на него Карло. – Поедешь?

– Да!

– Вот и прекрасно! – довольно улыбнулся Карло.

Говоря откровенно, он и сам был несказанно рад предстоящей поездке. Из Отена он собирался отправиться в Версаль, где министр финансов Неккер созывал представителей трех сословий, дабы к всеобщему удовольствию решить вопрос о налогах. Не смотря на свой асессорский оклад и членство во влиятельном дворянском «Совете двенадцати», Карло постоянно нуждался.

Причинами всех его бед были его непомерное расточительство и крах практически всех его начинаний. Заведенная с помощью французов школа шелководства не окупала расходов, солеварня не работала, и, дабы хоть как-то сводить концы с концами, он был вынужден закладыватьвиноградники.

И вот теперь, выбранный делегатом от корсиканского дворянства, он очень надеялся на то, что в обмен на свою лояльность французскому королю сумеет получить значительную компенсацию.

Назад Дальше