– Ну еще бы, – отозвался он и посмотрел на Дейзи. – Скажи, а тебе не приходилось давать кровавую клятву верности Хорсшу-Бэю? Ты же из Дьюиттов! Я себе это представляю как крестины, только вполовину мрачнее и со всякими жутковатыми религиозными подтекстами.
Ох. По тонкому льду ходишь, Тео.
Я посмотрела на Дейзи. Нижняя губа у нее задрожала, хотя она изо всех сил пыталась сохранять невозмутимость. Если мы все – рядовые горожане – действительно гордились нашим родным городом и обожали его, то в семействе Дейзи эта самая гордость возводилась в абсолют. И формулировка «жутковатые религиозные подтексты» была до опасного близка к истине.
– Может, нам всем еще и извиниться перед тобой, что мы все, в отличие от тебя, родились в благополучных семьях? – выпалила Лена, мгновенно встав на защиту подруги. – То, что тебе, видите ли, так уж надо безо всякой причины бунтовать против всего и вся двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, вовсе не значит, что для остальных Именины города – пустой звук!
– А вот тут ты ошибаешься, – возразил Тео. – Причин у меня – хоть отбавляй.
– А лучше бы энтузиазма, – съязвила я.
Даже если нас, горожан, и впрямь можно было бы обвинить в чрезмерной любви к Именинам Хорсшу-Бэя, Дейзи говорила верно: злобный Гринч – это, пожалуй, последняя фигура, в которой мы нуждались. В конце концов, Тео заражал негативным настроем.
– Может, в поголовном увлечении историей города и впрямь есть что-то глупое, – сказала я, – но какая разница? Это ведь традиция. Да и потом, праздники – это весело. Ты вообще в курсе, что такое веселье? Или там… радость? Советую выяснить на досуге.
Паркер шагнул вперед и ласково мне улыбнулся. Я тут же залилась краской.
– Нэнси, не стоит так утруждаться, – сказал он. – Привести зануду на праздник – это, конечно, не проблема, но ты не можешь вытащить палку у него из…
Я с трудом подавила смешок, стараясь не растерять последние крупицы профессионализма.
Да что с тобой такое?
– Слушай, парниш, я тебя вообще не знаю, но ты ведь даже в редакции не состоишь, – напомнил Тео. – Так что сделай-ка милость, захлопни варежку и перестань тут умничать и критиковать меня и мой подход к жизни!
– Вообще-то, – осторожно покосившись на меня, начал Паркер, – с сегодняшнего дня я официально числюсь в команде «Первой полосы»! И очень надеюсь, что в ближайшем будущем мои заметки и впрямь окажутся на самой первой странице.
– Мы выбрали такое название, потому что все наши материалы достойны оказаться на первой полосе, – пояснила я.
– Хочешь верь, хочешь нет, но до этого я и сам догадался, хотя знаменитой юной сыщице и в подметки не гожусь, – ответил Паркер.
И хотя он явно сказал это в шутку, щеки мои вновь запылали. Да, по городу обо мне ходила молва. Но мне совершенно не нравилось, когда приезжие красавчики делали обо мне выводы по слухам, еще задолго до личного знакомства. А ведь сейчас ровно это и случилось. Великолепно.
Тео в замешательстве посмотрел на Паркера.
– Что-что? Ты теперь состоишь в редколлегии, я не ослышался? – Он перевел на меня взгляд и всплеснул руками. – И как же так вышло?
– Не в редколлегии, а в команде авторов, – уточнил Паркер. – А попал я в нее, когда попросил мистера Питилли дать мне рекомендацию.
Тео перевел взгляд на меня.
– Нэнси!
Я только пожала плечами.
– Чего ты от меня хочешь? Если Питилли одобрил его заявку, он в команде! Сам знаешь, таков устав.
И я говорила правду. Когда дело касалось раздачи тем для заметок, вся власть переходила в мои руки – как-никак я занимала пост главного редактора. Но примкнуть к нам мог любой желающий – для этого надо было всего-навсего подать заявку и заручиться рекомендацией кого-нибудь из учителей. Мистер Питилли вел у нас углубленный курс литературы и славился своей строгостью и придирчивостью. Если он и впрямь дал Паркеру добро на работу в газете, то явно не за красивые глаза.
– Что ж, прекрасно, – саркастично отозвался Тео. – Стало быть, еще одним леммингом больше?
Паркер пожал плечами.
– Если «леммингами» ты зовешь старшеклассников, которые с нетерпением ждут Именин города и мечтают о них написать, то да, определенно.
– Спасибо тебе! – с облегчением сказала Дейзи. – Наконец-то хоть кто-то оценил всю важность момента!
– Кто-то? – прыснув, повторил Тео. – Ты имеешь в виду поголовно весь город? Если хотите знать мое мнение, то это просто напрасная трата сил – и чернил, кстати сказать.
– Кажется, никто особенно и не горел желанием узнать твое мнение, – огрызнулась Лена.
Мелани встала и раскинула руки в стороны, точно полицейский, указывающий автомобилям, куда ехать.
– Послушайте, пускай думает, как ему нравится, – сказала она. – Нечего его за это гнобить!
Тео с Мелани пускай и не всегда сохраняли единодушие – вот как сегодня, – были близкими друзьями, и их семьи общались вот уже много лет.
Дейзи решительно покачала головой.
– Кто еще кого гнобит. Разумеется, если ему не нравятся традиции города – это его дело, но для нас это важная тема. Если уж ты сегодня не в духе, зачем вообще приходить на собрание?
Тео вскинул брови.
– А что, у нас свободное посещение? Я и не знал.
– Вовсе нет, – поспешила я заметить. – Просто одно дело – активно и корректно обсудить проблему, и совсем другое – без конца провоцировать, лишь бы только устроить скандал.
– Вот оно что! Вечно я забываю, что высказать непопулярное мнение – значит «устроить скандал».
– Боже ты мой, ты вообще можешь угомониться хоть на минуточку? – раздраженно прикрикнула на него Лена.
– Послушайте, ребят, мы так далеко не уедем, – вмешалась я.
– Если наш Холден Колфилд местного розлива так и продолжит сыпать гадостями из укромного уголка, то уж конечно, – процедила Лена, злобно покосившись на Тео.
Я судорожно переводила взгляд с одного на другого, думая, как же поскорее закончить эту дурацкую перепалку. Но с каждой секундой цель казалась все недостижимее. И вот, когда я уже собралась вскочить на стол и засвистеть, в окно вдруг что-то громко стукнуло. Мы вздрогнули и обернулись на шум.
– Что это было? – тихо спросила Дейзи.
Она была все еще на взводе после взрыва лампы в коридоре, хотя удар по стеклу испугал бы любого.
Мы обменялись настороженными взглядами. На ум пришло всего несколько вероятных причин такого вот громкого стука. Возможно, дело в птице, на полном ходу врезавшейся в стекло. Еще одна неприятная метафора. Но до чего же громким был этот удар! Птица едва ли могла наделать столько шума.
Мы застыли: никому не хотелось первым выглядывать в окно и выяснять, в чем дело, а заодно и проверять правдивость нашей гипотезы.
Никому, кроме меня.
– Что ж, – наконец проговорил Паркер, нарушив напряженное молчание. – Зато перепалка наконец закончилась, вы заметили?
И то верно.
Так себе утешение, конечно, но иных у нас не было.
Глава пятая
Когда я была еще совсем маленькой, у нас жила упитанная полосатая кошка, которую я назвала Капелькой. Она просто обожала оставлять мне в подарок недоеденные трупики своих жертв – головы воробьев, выпотрошенных бурундуков с торчащими ребрами и так далее. Добычу она клала у входной двери, даже не потрудившись слизнуть кровь с кончиков своих усов. Вряд ли меня ждало более жуткое зрелище.
Так ведь?
Я глубоко вздохнула.
– Это, наверное, птица, – проговорила я и, подойдя к окну, открыла его и выглянула наружу. – Иначе и быть не…
Я осеклась и сглотнула.
Вспомнить окончание фразы удалось с большим трудом. «Иначе и быть не может». Потому что один взгляд на улицу тут же с жуткой, кошмарной отчетливостью дал мне понять: может, и еще как.
– Ну что, Нэнси? Там правда птица? – дрожащим голосом спросила Дейзи. – Говори, не томи! Вон, от нее даже стекло треснуло…
Я подняла взгляд, чтобы посмотреть, и нахмурилась, не веря своим глазам. Стекло действительно пострадало, причем от места удара в разные стороны разбежались извилистые трещинки, вычертив на окне огромную, зловещую паутину.
– Так это и впрямь птица? – переспросила Лена, подойдя ко мне сзади. – Ни разу не видела, чтобы от птиц стекла так трескались. В него, видать, ястреб врезался, не меньше.
Она, конечно, предположила это в шутку, но удивительным образом оказалась не так уж далека от истины.
– Ты почти угадала, – мрачно ответила я.
Я распахнула окно пошире, свесила ноги и выбралась на улицу, спрыгнув в высокую траву. Опустилась рядом с трупиком на колени, чтобы лучше его рассмотреть, и тут же вспомнила одну из самых кровавых жертв Капельки – крольчонка, маленького, серого, с выбитым глазом и пустой окровавленной глазницей, полной мошкары и жуков.
В этот раз крови было поменьше, что уже радовало.
Порой даже такие мелочи имеют значение.
– Ну что там? – высунувшись в окно, спросил Паркер.
В отличие от Лены и Дейзи уверенности в голосе ему было не занимать.
Одна деталь – неприметная, но только не для меня и моего пытливого взгляда – привлекла мое внимание. Я подняла эту деталь – осторожно, чтобы не повредить тело, – и рассмотрела на свету. А потом встала и перевела взгляд на окно. Все уже выстроились у него, нетерпеливо и встревоженно поглядывая на меня. За стеклом проглядывал ряд напряженно приподнятых плеч и напуганных лиц.
– Кажется, это ворон, – сказала я остальным.
Более мрачный сородич ястреба, отъявленный любитель готики. Птица в наших краях редкая – во всех смыслах.
– Да ладно! – воскликнул Паркер и перемахнул через подоконник, чтобы посмотреть на птицу своими глазами. – С ума сойти!
То-то и оно. Мои знания в области орнитологии оставляли желать лучшего, но я была твердо уверена в том, что во́роны мне в нашем городе давно не встречались – разве только в сборнике стихов Эдгара Аллана По или в отделе украшений к Хеллоуину в магазинчике праздничных товаров.
Мы молча уставились на безжизненное тело. Сцена была поистине жуткой, и в то же время я не могла отвести глаз.
Это и впрямь был огромный ворон. Его чернильно-черное оперение влажно поблескивало в лучах полуденного солнца. Неудивительно, что, ударившись о стекло, он оставил на нем столько трещин – к тому же удар оказался очень мощным, он… чуть не оторвал птице голову. Точнее сказать, ее голову с силой вывернуло в обратную сторону, и теперь та держалась на нескольких кровавых лоскутках, а стеклянный глаз безжизненно смотрел в пространство.
А еще на во́роне был ошейник – во всяком случае, до той поры, пока его не обезглавило, – тонкий, коричневый и, судя по всему, кожаный. Но на этом странности не кончались.
Паркер взглянул на меня.
– Что ты там нашла? – спросил он.
– Ты это о чем?
– Я видел, как ты… подняла что-то. И это что-то лежало на самой птице.
– Ну… – я замялась.
Уже и не помню, когда меня в последний раз заставали за тем, что я предпочла бы утаить от любопытных глаз. Паркер видел, как я подняла улику, – и от этого я вдруг почувствовала себя страшно уязвимой. С таким же успехом он мог бы ворваться в женскую раздевалку у физкультурного зала, пока я переодеваюсь.
– Там… – я вновь осеклась, окончательно потеряв самообладание.
До чего же странно – страннее, прямо скажем, и некуда… Я искренне не понимала, как себя вести с этим загадочным красавчиком, который, казалось, видит меня насквозь (образно говоря, разумеется).
– В общем, я нашла записку, – наконец выговорила я, кивнув, и обвела взглядом озадаченные лица ребят. – Она была в клюве.
– Та-а-ак! И что в ней написано? – крикнула Дейзи, высунувшись из окна.
Я неохотно развернула сложенный вчетверо лист бумаги. В уголке темнело несколько сиротливых капель крови, и я осторожно взяла записку так, чтобы их не касаться.
– «Опасайтесь проклятия Именин города», – прочла я, стараясь сохранять невозмутимость. В конце концов, если не поддаваться панике, может, происходящее и впрямь будет казаться не таким уж и жутким?
Впрочем, это всего лишь теория.
Мне не хотелось дочитывать записку. Во-первых, произнести эти слова вслух значило наполнить их мощью, к которой я отнюдь не была готова. А еще я прекрасно знала, какой эффект они возымеют на слушателей.
Но если их не прочесть, они все равно никуда не исчезнут. Записка, которую я держала в руках, была более чем реальна и едва ли попала к нам по чистой случайности.
Я прочистила горло.
– «Празднование Именин города надо отменить».
– В общем, это просто шутка, да? – полчаса и десятки дискуссий спустя спросила Дейзи, каким-то чудом еще не утратившая надежду.
Мы по-прежнему сидели в кабинете, где обычно устраивали редакционные собрания (те из нас, кто вылез на улицу через окно, благополучно вернулись обратно), только теперь мы сдвинули столы в круг – нам казалось, что так будет удобнее и безопаснее. А еще я заперла дверь. Записка – жуткая, перепачканная кровью, выведенная неровным почерком, – лежала на столе передо мной и, казалось, смотрела на меня с немым укором.
– Шутка, конечно, иначе и быть не может, – сказала Лена, хотя интонация у нее была, скорее, вопросительной – и совершенно не уверенной. – Проклятие Именин города? Это еще что такое?
Этот же вопрос крутился у меня в голове с той самой минуты, как я впервые прочла записку, принесенную вороном. Как-никак Хорсшу-Бэй – мой родной город, и я прекрасно знаю его, а еще все его легенды, небылицы, истории о призраках.
Во всяком случае, так мне казалось.
Однако, выходит, существует какое-то городское проклятие, о котором я даже ни разу не слышала? Эта мысль, сказать по правде, тревожила меня куда сильнее самого проклятия. Проклятие всегда можно опровергнуть. Но что делать с сюрпризами?
Подчас с ними куда сложнее совладать.
– Хороша шуточка: запустить жутким вороном с запиской в клюве прямо в школьное окно! – заметила Мелани срывающимся голосом. – Как это вообще возможно? Неужели есть и такие умельцы? Попахивает каким-то хоррор-романом в жанре южной готики!
Я, конечно, прекрасно знала, что за Мелани водится репутация настоящей королевы драмы, но меня все равно удивило, как остро она отреагировала на зловещую птицу. С того момента, как ворон врезался в стекло, она держалась, напряженно вскинув плечи, а голос у нее стал чуть ли не на несколько октав выше, чем у всех остальных.
Прекрасный вопрос. А еще я спрашивала себя, возможно ли, что случившееся неспроста растормошило какие-то смутные воспоминания, ютящиеся в дальнем уголке моего мозга? Дежавю – или какое-то очень на него похожее чувство – донимало меня, точно зуд между лопаток, куда никак нельзя дотянуться. Но что же это за воспоминания? Честно говоря, после выпускного экзамена по английскому в восьмом классе я больше о вóронах и не вспоминала.
– Да-а-а, «Игра престолов» отдыхает, – заметил Паркер.
Казалось, из всех нас его меньше всего напугало появление зловещей птицы. Но почему? Об этом я старалась не думать.
«Наверняка и он в шоке», – снова и снова проносилась у меня в голове настойчивая мысль, точно кто-то поставил ее на повтор. От произошедшего даже мне, человеку, повидавшему немало, было не по себе, что уж говорить об остальных. Изуродованный труп птицы у окна уже сам по себе напоминал сцену из какого-то жуткого средневекового сюжета… да еще к тому же сулил недобрые вести, будто явился прямиком из античной трагедии.
Все это не на шутку тревожило.
Можно даже сказать, закладывало крепкий фундамент для нового расследования.
Но я не спешила признавать это – во всяком случае, объявлять вслух. Лучше пока повременить.
Я понимала, что эта новость обрадует далеко не всех. В конце концов, не каждому ведь нравится разгадывать тайны, в отличие от меня. К тому же Дейзи наверняка будет тяжело переживать тот факт, что празднование Именин города окажется под угрозой именно в тот год, когда она собирается в нем участвовать.
– Какая-то… дурацкая шутка, – заметил Сет. – Точнее сказать, ни капли не смешная. Да и вообще, как именно эта птица угодила в наше окно?
– Может, она вовсе и не для нас предназначалась? – предположила Дейзи.
Ее била нервная дрожь – впрочем, как и всех нас.
– Но у нее в клюве была записка, – напомнила Мелани. – Значит, кто-то намеренно это все подстроил. Обратите внимание: она врезалась прямиком в окно редакции «Первой полосы». Если весь этот спектакль не для нас, то для кого же?
Дейзи с напускной беспечностью пожала плечами – но я слишком хорошо ее знала, чтобы не заметить, как тщательно она скрывает испуг.