Дальше к западу Ла-Реформа поворачивала наискосок вправо и проходила через парк Чапультепек. Высокие деревья склонялись над дорогой, образуя над ней зеленый полог, так что путь пролегал по чередованию пятен света и тени. Парк простирался и справа, и слева от дороги.
Мимо проносились попутные и встречные дешевые такси «песерос» — красные, желтые, темно-зеленые; движение было оживленное, машины ехали на удивление быстро. Эллен Мэри закурила две сигареты, протянула одну Грофилду и сказала:
— Красивый город. Пожалуй, когда-нибудь стоило бы приехать сюда просто так.
— Когда у вас будет возможность полюбоваться им, вы это имеете в виду?
— В общем, да.
Грофилд посмотрел на нее. Она безмятежно и непринужденно сидела рядом. Свет — тень, свет — тень, солнце подчеркивало прелесть ее волос.
— Все никак не пойму, в какую же переделку вы влипли, — сказал он.
— И не пытайтесь. Прошу вас. — Грофилд пожал плечами.
— Терпение — мое второе имя, — сказал он.
— А Алан — первое и настоящее?
— Да.
— Спасибо, спасибо вам за помощь, Алан.
— Ради Бога. Но что же я сделал?
— Вы соорудили «кистень». — Грофилд расплылся в улыбке.
— Это я завсегда, — ответил он.
В конце парка Чапультепек, у огромной статуи-фонтана, которая смахивала на самую большую в мире подставку для книг, Грофилд свернул с Реформы на авеню Мануэль-Авила-Комачо. В агентстве по прокату автомобилей он провел пять минут, изучая дорожную карту, и теперь удивлялся тому, что ей так легко следовать.
Девушка сказала:
— Вы еще не сообщили мне, куда мы едем. Задумали преподнести мне сюрприз?
— Нам обоим. Я никогда еще там не был, но наслышан об этом местечке. Оно к северу отсюда, примерно…
— К северу? Но ведь Акапулько на юге. Может, нам следовало бы ехать в сторону Акапулько и остановиться до пятницы где-нибудь по пути туда?
— Нет, ничего подобного. Я посмотрел карту, и, похоже, в Акапулько ведет только одна дорога. Она проходит через Тахко и сворачивает на юг, к побережью. В Акапулько можно попасть только по ней из любого другого места, значит, нашим приятелям только и надо, что ехать по ней, пока они не найдут нас.
— О-о. Я этого не знала. Только одна эта дорога?
— Только одна эта дорога.
— Но это же нелепо. Акапулько — большой город, курорт.
— Одна дорога.
— Боже милостивый, да ведь нет такого города, чтобы к нему вела всего одна дорога! Должны же быть дороги, которые идут с севера на юг и с востока на запад, так всегда бывает. А это уже две, даже четыре, потому что ехать можно во всех направлениях.
— Только не в Акапулько. Согласно карте, туда есть только дорога из Мехико-Сити, и все. Она ведет в Акапулько с севера и обрывается. Южнее Акапулько лишь океан. На востоке и западе — побережье, но вдоль него нет дороги. Возможно, в один прекрасный день она появится, но сейчас ее нет.
— Тогда как же мы доберемся туда?
— Над этим мы еще успеем поломать голову, — ответил Грофилд. — А сейчас едем на север, в одно местечко под названием Сан-Мигель-де-Альенде. Мы останемся там до… Когда вам надо быть в Акапулько? В какое время дня в пятницу?
— Около полуночи.
— Хорошо. В пятницу рано утром мы покинем Сан-Мигель и направимся в Акапулько, а там видно будет.
— Но если существует только одна эта дорога…
— Там будет видно.
— Ну что ж, — согласилась она. — Там будет видно.
Глава 4
Элли вылезла из бассейна, поправила трусики купальника, отбросила руками мокрые волосы с лица и подошла к Грофилду.
Грофилд сидел на травке на солнцепеке, в плавках, с бутылкой пива «Карта Бланка» и был вполне доволен жизнью. Предполуденное солнце припекало, воздух был чист, вокруг — красота; рана его не беспокоила, а девушка, шагавшая к нему, выглядела невероятно привлекательной в голубом бикини.
Грофилд праздно улыбнулся, махнул бутылкой, взглянул на девушку сквозь стекла новеньких солнцезащитных очков и сказал:
— Здравствуй, товарищ. Заколдуй-ка меня.
— Товарищ, — повторила она, плюхаясь рядом с ним на землю, отобрала у него бутылку, сделала изрядный глоток и вернула ее Грофилду.
— Вам надо бы окунуться.
— А повязка?
— Ее все равно придется менять. Кроме того, вода из источника теплая, и от нее ране вреда не будет.
— Хватит с меня и солнца. Я доволен.
Элли посмотрела на него и рассудительно кивнула.
— Вы набрались сил? — спросила она.
— Милая, я же сказал вам, что никогда не был в Сан-Мигеле. Я наслышан о нем от друзей. Они говорили мне, что это мексиканский Гринвич-Виллидж, тут полно американских художников, писателей, композиторов и еще черт-те кого, и все живут здесь по шестимесячным туристическим визам, потому что тут якобы все дешево и роскошно…
— И уродливо, — закончила она.
— Нет. И красиво. Я беседовал с барменом, он говорит, что Сан-Мигель — это национальный памятник, музей под открытым небом. В Мексике их два: этот и Тахко, национальное достояние. Тут ничего нельзя строить и сносить без разрешения правительства.
— Потому-то они не ремонтируют улицы?
— Булыжник. Это старая Мексика, сохранившаяся доныне. Мне и самому кажется, что она прекрасно смотрится.
Девушка кивнула.
— Мне тоже. Я рада, что мы проехали через Тахко, это было очень приятно. Я могла бы всю жизнь любоваться им, но жить там не стала бы ни минуты. По-моему, тамошняя гостиница слишком уж старо-мексиканская. Новая Америка — вот это по мне, — Она потянулась, и это получилось у нее очень изящно. — Одна отрада: Хоннеру и в голову не придет искать нас там.
— Хоннеру?
— Тому, которого вы обрызгали.
— Хоннер.
Она снова потянулась.
— Ну, что будем делать теперь?
— Подождем. Вечером можем снова съездить в город, поглядим на ночную жизнь.
— Могу представить, какая там ночная жизнь. Хотя ладно, съездим.
— Я вас не принуждаю.
— Так вы пойдете купаться?
— Может, чуть позже.
— А я пойду сейчас, я не хочу обгореть.
— Валяйте.
Она встала и опять потянулась. В другом конце бассейна, закругленном, с теплой водой, сидели двое стариков, они смотрели на Элли и качали головами, смотрели на нее и чесали животы, смотрели на нее и болтали ногами в воде. Грофилд наблюдал, как они смотрят, как она идет к бассейну с теплой водой и ныряет. Потом они отвернулись и возобновили беседу о недвижимости, а Грофилд снова глотнул пива.
Местечко было что надо, милях в шести к северу от города. Сюда можно было добраться по проселку от шоссе между Сан-Мигелем и городком под названием Долорес-Идальго. Сама гостиница называлась «Табоада-Бальнеарьо» и стояла на отшибе, на засушливой равнине. Дома были длинные, приземистые и сочетали в себе индейский и испанский стили; крыши красные, черепичные; между домами — деревья с толстыми стволами. Тут было два бассейна, питаемых подземными источниками, горячим и чуть теплым. Были тут и большая столовая со стеклянной стеной, выходившей на главную лужайку, и бассейны. Раз в день автобус привозил из Сан-Мигеля туристов, которые делали снимки и плавали в бассейне. Но пока заведение было почти безлюдно.
Наткнулись они на гостиницу, можно сказать, случайно. Въезжая накануне в город примерно в семь тридцать вечера, оба никак не ожидали, что национальный памятник окажется таким невзрачным. Они заглянули в две гостиницы, в одной из которых был просторный внутренний двор, но Элли наотрез отказалась и от той и от другой. А потом Грофилд заметил, как какой-то «линкольн» лавандового цвета медленно пробирается по узкой улочке, будто пантера в лабиринте. На «линкольне» были калифорнийские номера, поэтому Грофилд остановил его и попросил водителя присоветовать какое-нибудь заведение. Водитель — заносчивый с виду мужчина лет пятидесяти — оглядел Грофилда с ног до головы, сказал: «Среднего достатка», будто обращаясь к самому себе, а потом сообщил ему о «Табоада-Бальнеарьо».
На Элли напала вялость — нервная реакция на пережитое напряжение, — она сделалась раздражительной и то и дело вздрагивала. Когда Грофилд предложил ей проехаться и посмотреть гостиницу, она даже не поняла его. Наконец Грофилд мысленно послал ее к черту и поехал. Он снял две смежные комнаты, даже предварительно не взглянув на них, запихнул в одну Элли и ее пожитки, а сам устроился в другой и тотчас завалился спать.
Но утром все было просто прекрасно. Оба отдохнули и чувствовали себя бодро, отель оказался великолепным, хотя слово «отель», возможно, тут не совсем подходило: комнаты скорее напоминали мотель и располагались вереницей, каждая имела свой вход. Но Грофилд еще сроду не видел мотеля с кирпичным потолком. Причем самым настоящим кирпичным потолком; утром Грофилд провел примерно с час в постели, глядя на потолок и гадая, почему он не падает. Потолок напоминал кирпичную стену, только горизонтальную.
В отеле было все на американский лад, включая еду. Грофилд и Элли неспешно и с удовольствием позавтракали вместе, затем прогулялись и переоделись в купальные костюмы.
После того как Элли снова пошла купаться, Грофилд остался сидеть на месте. Он пил пиво, ощущая спиной приятное тепло солнечных лучей, и все больше и больше приходил в норму.
Потом он все-таки ненадолго вошел в воду, она была теплой и благотворно подействовала на рану, но отнюдь не на повязку; впрочем, она была наложена уже пять суток назад. Когда из Сан-Мигеля приехали на автобусе туристы с фотоаппаратами и местные жители в шерстяных купальниках, Грофилд и Элли вернулись в свои номера. Элли взяла марлю и пластырь, купленные накануне, и принялась менять Грофилду повязку.
Он лег ничком на свою кровать, а она села рядом и сняла старую повязку. Та размокла, поэтому отстала довольно легко. Элли сказала:
— Какое уродство.
— Спасибо.
— Никогда прежде не видела огнестрельных ран. Они все так выглядят?
— Нет. Из некоторых еще выходит зеленый гной.
— Вот как? Подождите минуточку. — Она встала, выбросила повязку, ушла в ванную и минуту спустя вернулась с влажной тряпицей. — Скажете, если будет больно, — велела она и начала протирать рану.
— Ай, — сказал Грофилд. — Не ахти как приятно.
— Уже все. — Наложив свежую повязку, она спросила: — А пуля все еще там?
— Нет. Ее извлек врач, который накладывал повязку.
— Надо полагать, вы были ранены, когда воровали деньги?
— Расскажите мне об Акапулько, — попросил он.
— Да ладно, не переживайте. Я не буду лезть в ваши дела.
— Вы славная девчонка.
— Уже все, — сказала она и встала. — На этот раз я наложила повязку поменьше. Судя по виду, рана почти зажила.
— Вид обманчив, — возразил он, переворачиваясь на спину. — Нельзя судить о ране по болячке.
— Какой у вас чудесный язык.
Она стояла рядом с кроватью, соблазнительная в своем купальнике, как Флоренс Найтингейл, с бинтом и пластырем в руках. Грофилд улыбнулся, глядя на нее снизу вверх и чувствуя, как в нем шевельнулось желание. Он протянул руку и коснулся пальцем косточки на ее левом плече. Он медленно повел пальцами вниз по предплечью, к локтю, потом его пальцы сомкнулись на руке Элли, и он нежно притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, только смотрела на него сверху вниз с чуть насмешливой улыбкой.
Продолжая улыбаться ей, Грофилд сказал:
— Я хочу, чтобы вы знали следующее: я женат. — Она рассмеялась.
— О Боже!
Это была первая девушка, на которую он обратил внимание с тех пор, как связал себя узами брака. Но если все остальные станут реагировать таким же образом, это будет ад кромешный. Однако, умолчав о жене, он обрек бы себя на уйму неимоверных трудностей.
Насмеявшись вволю, она посмотрела на него, покачала головой и сказала:
— Это самое занятное вступление, какое я когда-либо слышала, а уж я, поверьте, слыхала такое, что закачаешься.
— Я вам верю.
— Вы и впрямь женаты? Или говорите так просто для того, чтобы девушка ни на что не надеялась?
— Всего понемногу.
— Ваша жена хорошенькая?
— Была хорошенькой, когда я видел ее в последний раз. Бог знает, какая она сейчас. Но вряд ли она стала бы возражать, если бы я вас поцеловал.
— Вздор.
— Вы думаете, она была бы против? — спросил Грофилд, напуская на себя такой же невинный вид, какой иногда с успехом принимала Элли.
— Да, думаю, — с насмешливой серьезностью сказала она.
— Тогда давайте не будем ничего ей говорить. — Элли улыбнулась.
— Ну что ж, — согласилась она, — давайте не будем. — Грофилд снова потянул ее за руку. Элли юркнула к нему.
— Вот, значит, какова ночная жизнь, да? — спросила Элли.
— В чем дело? — отозвался Грофилд. — Разве ты не в восторге, малышка? Я — так в полном.
Глава 5
Они снова вернулись в Сан-Мигель и сидели в баре на главной площади, где, как им сообщили, был самый центр ночной жизни городка. Бар назывался «Ла-Кукарача»: на стене была наискосок прикреплена весьма реалистичная фигурка рыжего таракана фута в полтора длиной.
Зал был обычный, квадратный, со столиками и стульями. Сбоку стояла пианола-автомат. Стойка отсутствовала, внутри бар был похож на питейное заведение не больше, чем снаружи; им стоило немалых усилий отыскать это местечко, поскольку с улицы оно выглядело так, будто там вовсе ничего не было, да и вообще то, что это бар, не сразу укладывалось в голове. Стулья и диваны были сделаны из пластика и пенорезины, что делало заведение похожим на самую модную в мире приемную врача.
Время от времени Санчо Панса в грязном переднике пробирался сквозь толпу, принимал заказы и уходил, а немного погодя возвращался и приносил либо то, что вы заказали, либо что-то еще.
Публика напомнила Грофилду о доме, но лишь потому, что одно время он жил в Гринвич-Виллидж. На Макдугал-стрит и Восьмой улице в каждой ловушке для туристов можно было увидеть такие же лица: и туристов, казавшихся сердитыми и рассеянными, и грязных небритых подростков, ошивающихся поблизости. Эти ребята бесились и умудрялись выглядеть одновременно и старше, и моложе своих лет. И туристы, и юнцы чувствовали себя неловко, ни тем ни другим не удавалось этого скрыть.
Но были тут и люди третьей разновидности. Вокруг Сан-Мигеля разместилось поселение американских пенсионеров. По здешним меркам тысяча долларов в год — большие деньги, поэтому старики могли наслаждаться таким же хорошим климатом, как во Флориде или Калифорнии, только за гораздо меньшие деньги. На фоне пенсионеров и туристы, и юнцы выглядели еще глупее, чем при любых других обстоятельствах.
Было уже около девяти вечера. Грофилд и Элли приехали в город после обеда, поглазели на витрины лавочек, где торговали главным образом поделками из серебра и соломы, побродили по древним улочкам, разглядывая старые дома, сделавшие городок национальным достоянием, а теперь вот зашли сюда посмотреть, как и что.
Элли сказала:
— Если мы поторопимся, то успеем вернуться в гостиницу и поплавать в бассейне при свете луны.
— В чем дело? Не выдерживаешь здешнего ритма?
— Похоже на то.
— Ну что ж, допивай.
Они прикончили выпивку и бочком пробрались к двери, спотыкаясь о колени ближних. Воздух на улице был свежий, а ночь — темная. Перед ними лежала плаза, или площадь, вся в цветах и зелени, пересеченная геометрически ровными дорожками и расписанными орнаментом изгородями. Посреди возвышалась эстрада, под крышей которой тускло горела единственная голая лампочка.
— Давай пройдемся вон туда, к эстраде, — предложила Элли.
— Ну что ж.
Взявшись за руки, они прошли по мощеной улице через небольшой парк и поднялись на эстраду. При свете лампы Грофилд поцеловал Элли, теплую, гибкую и мягкую. Ее блузка наэлектризовалась и прилипла к его ладоням.
Спустившись с эстрады с другой стороны, они обошли площадь по кругу. С трех сторон ее окружали лавочки, бары и забегаловки с очень скромными вывесками или вовсе без них, а на краю высилась громадная помпезная готическая церковь. Они прошагали по узкому тротуару вдоль парка, и вдруг Элли, резко остановившись, схватила Грофилда за руку.
— Не двигайся! — взволнованно прошептала она. Грофилд стал как вкопанный, огляделся, но ничего не увидел. В поле зрения не было ни одного прохожего. Перед церковью и скамейками стояло несколько машин, только и всего.
— Перед церковью, — прошептала Элли.
— Что? — тоже шепотом спросил Грофилд.
— «Понтиак». Зеленый «понтиак» с белобокими покрышками. Это их машина.
— Хоннера?
— Да. — Ее пальцы задрожали в его руке. — Хоннера.