– Вам нравится в Канаде? – спросил старший мальчик.
– Да-а, сэр, здесь хорошо, – сказал мужчина, подняв непроницаемые глаза к вершинам деревьев.
– Хорошо, что здесь нет войны?
– Да-а, сэр, хорошо, что здесь нет войны.
Эрнест подошел к брату. Ухватившись за его руку, он тоненьким голосом спросил:
– Вам нравилось быть рабом?
– Да-а, сэр, нормально.
– Но теперь вы свободны, ведь вы в Канаде, не так ли? – настаивал Николас.
– Я об этом не думаю, – сказал темнокожий.
– А как вас зовут? – спросил Эрнест.
– Джерри Крам.
– Мальчики! – сурово позвала братьев Августа. – Вам же велели не задавать вопросов. Ох и достанется же вам от мамы. Немедленно прекратите, лучше пошли погуляем.
Мальчики неохотно отошли. Они увидели, как красивая молодая мулатка-горничная вышла из боковой двери и задержалась рядом с темнокожим.
– Ей не полагается с ним говорить, – сказала Августа.
– Как же им не говорить, если они живут в одном доме? – Николас с любопытством рассматривал пару.
– Он с ней заигрывает? – спросил маленький Эрнест.
– И где ты такое слышал, Эрнест? – Августа взяла братика за руку и решительно увела в сторону.
– Я расспросил и личную горничную миссис Синклер, – сообщил Николас.
– Что такое личная горничная? – перебил Эрнест.
– Глупыш! Личная горничная помогает женщине одеваться, расчесывает ее, пуговицы пришивает. Вот Аннабелль каждый вечер сто раз проводит щеткой по волосам миссис Синклер. Вы видели, как блестят ее волосы? Это от расчесывания.
– У мамы волосы рыжие, – заметил Эрнест. – Она радуется, что они не достались никому из нас. Интересно, почему?
– Считается, что это изъян, – сказала Августа.
– Почему?
– Не знаю, но, наверное, лучше иметь черные, коричневые или золотистые.
– Гасси, я слышал, как маме сказали «ваши красивые волосы, миссис Уайток».
– Кто сказал?
– Кажется, мистер Уилмот.
– И что ответила мама? – поинтересовался Николас.
– Она сказала «вот еще, глупости».
– Она всегда так говорит, – заметил Николас. – Это ничего не значит.
– Ты думаешь, ей понравилось это замечание? – недоуменно спросила Августа.
– Конечно. Женщины обожают комплименты. Когда вырастешь, тебе тоже будет нравиться.
– Мне? Ни в коем случае. – Казалось, она даже обиделась.
В это время из рощи, в которую уводили аллеи поместья, придавая ему дух первозданной уединенности и величия, появились две мужские фигуры. Одна из них принадлежала Илайхью Базби, соседу и владельцу дома, где гостили дети. Он родился в Канаде и был не в меру патриотом, чем очень гордился. В сравнении с ним все соседи считались новоприезжими и, по его мнению, должны были искать его совета в делах страны. Один из его сыновей сражался на Гражданской войне США на стороне Севера, и отец этим гордился. К рабству он испытывал отвращение.
Вторым мужчиной был другой сосед, Дэвид Вон.
– Говорят, у вас гости, – начал Базби.
– Да, – ответила Августа. – Они приехали, потому что у нас тут мирно.
– Идите, познакомьтесь с ними, дядя Дэвид, – вставил Эрнест, потянув Дэвида Вона за рукав. В родстве с Уайтоками тот не состоял, но дети к нему обращались именно так. – Они хорошие, дядя Дэвид.
Но ни Дэвид Вон, ни Илайхью Базби не выказали желания познакомиться с южанами.
– Ноги нашей здесь не будет, пока они в вашем доме, – заявил Базби. – Вы знаете, как мы относимся к рабству.
Николас хитро прищурился.
– Наверное, они здесь надолго, потому что с ними приехали трое рабов, – сказал он.
При слове «рабы» мужчины в ужасе отпрянули.
– Рабы? – повторил Базби. – Здесь? В «Джалне»?
– Да. А вот и одна из них. Та полная женщина, что развешивает белье.
Женщина средних лет и с очень темной кожей была от них совсем близко, но, похоже, не замечала, что за ней наблюдают.
– Бедняга! – с чувством воскликнул Базби. – Вот судьба!
– Рабы могли бы уйти, если бы захотели, – сказала Августа. – Но им, оказывается, по душе жить в неволе.
Как раз в это мгновение темнокожая звонко расхохоталась и позвала кого-то из полуподвальной кухни.
– Это Синди, – объявил маленький Эрнест. – Она умеет готовить вкусный торт – называется «ангельский бисквит». Завтра попрошу ее такой приготовить. – С этими словами он сорвался с места.
Августа и Николас тоже продолжили прогулку. Когда они отошли, Илайхью Базби спросил:
– А эта темнокожая замужем?
– Откуда мне знать? – ответил Вон.
– Ну, если нет, то это надо исправить. Возмутительно, что она живет в одном доме с детьми. Они удивительно наблюдательны. Все замечают. Особенно этот мальчишка, Николас.
– Он не был бы сыном своей матери, не будь он удивительным, – заключил Дэвид Вон.
Илайхью Базби посмотрел на него испытующим взглядом и сказал:
– Не понимаю, почему миссис Уайток смогла подружиться с этими рабовладельцами, пригласить их приехать в «Джалну» и привезти с собой рабов, в то время как их страна объята гражданской войной. Я возмущен тем, что офицер Уайток допустил такое.
– Им очень скоро станет известно, что мы обо всем этом думаем, – сказал Дэвид Вон. – Что касается меня, нога моя не переступит порог их дома, пока эти люди живут с ними под одной крышей. – От волнения его чувственные губы дрожали.
Входная дверь открылась, на крыльцо, побеленные колонны которого уже начинал обвивать зеленью молодой дикий виноград, вышла женщина. Аделина Уайток спустилась с крыльца и легким шагом направилась к мужчинам.
– Очаровательная походка, – сквозь зубы заметил Базби. – Она грациозна, как лань.
Вон промолчал. Его глубоко посаженные глаза смотрели прямо на Аделину. В них было суровое обвинение. Она это увидела, но отказалась признать.
– Как же я рада видеть вас обоих! Я этого так ждала. Вы обязательно зайдите и познакомьтесь с нашими гостями из Южной Каролины. Сами увидите, они просто прелесть.
– Я отказываюсь знакомиться с рабовладельцами, – резко ответил Базби. – Вам должно быть известно, что я душой и сердцем с Севером.
– Я тоже, – тихим от напряжения голосом добавил Вон.
– Да вы тут же передумаете, как только познакомитесь с ними. Они очаровательны. А как они говорят! Голоса мягкие, благозвучные.
– Да я скорее трону кобру, чем пожму руку рабовладельцу, – заявил Илайхью Базби.
– Так вы не зайдете? – спросила она, будто бы сильно удивившись.
– Вы же знаете, что мой сын Уэллингтон сражается на стороне Севера? Эти люди ему враги. Нам в любую минуту могут сообщить, что он погиб.
– Миссис Уайток, вы читали «Хижину дяди Тома»? – поинтересовался Дэвид Вон.
– Читала, и миссис Стоу вызывает у меня негодование. Она взяла единичные случаи и описала их как повсеместные. Миссис Синклер даже слышать не приходилось о таких жестоких хозяевах, как Легри.
– Почему же тогда, – неприязненно продолжал Базби, – эти Синклеры привезли с собой рабов?
– Да потому что рабы умоляли взять их с собой. Они боготворят землю, по которой ходят их хозяин и хозяйка. Ах как приятно все это видеть. Эти южане – настоящие аристократы. И служат им верой и правдой. Когда я оцениваю грубоватое, сумбурное обслуживание, которое сама получаю, мне становится жаль себя.
– Миссис Уайток, – обратился к ней Илайхью Базби, – вы бы хотели, чтобы вам прислуживали рабы?
– Конечно, хотела бы.
– В таком случае мне за вас очень стыдно, – взволнованно вмешался Дэвид Вон.
Илайхью Базби рассмеялся.
– Не верь ей, Дэвид, – пояснил он. – Ее слова ничего не значат. Пыль в глаза, да и только.
– Эту пыль мне лучше не видеть. – Вон театрально махнул рукой в направлении трех рабов, которые собрались вокруг малютки Филиппа и восхищенно наблюдали за ним. – Эти рабовладельцы хоть понимают, что теперь находятся в свободной стране? Что несчастные темнокожие могут в любое время уйти, а те пусть сами себе прислуживают?
На крыльце появились Синклеры в сопровождении хозяина дома. Аделина по аккуратно подстриженному газону с торжествующей улыбкой направилась к ним. Оглянувшись, она коротко попрощалась с соседями.
– Какая же у этой женщины красивая походка! – повторил Базби.
Она знала, что за ней наблюдают. Чувствовала это каждой своей горделивой косточкой. Оборки длинного пюсового платья из тафты касались травы. Она наклонилась понюхать чайную розу, что росла у крыльца, и поднялась по ступенькам.
В руках у Кертиса Синклера был свежий номер газеты «Нью-Йорк трибюн». Новости оттуда составляли основу его долгих разговоров с Филиппом Уайтоком на военные темы.
Сейчас каролинец описывал маршрут, которым его семья добиралась до Канады. Отчалив из Чарлстона, они ненастной ночью прорвали оцепление и двинулись к Бермудским островам.
– Там нам удалось обменять доллары Конфедерации на фунты стерлингов.
– С потерями для себя, это уж точно, – вставила его супруга.
– Там мы смогли попасть на английское пассажирское судно, на котором благополучно добрались до Монреаля.
– Вот это приключения! – Аделина чуть ли не взлетела по ступенькам крыльца. – В приключениях вкус жизни.
Происходящие события сильно затрагивали Базби и Уайтоков, как и все население той части провинции на границе с США. Но эти две семьи были лучше остальных осведомлены о существовании подпольной группы агентов Конфедерации, посланных в Канаду, чтобы совершать проверки на границе и препятствовать поставкам янки в районе Великих Озер.
В то время как Илайхью Базби был яростным сторонником Севера, симпатии Филиппа Уайтока были с Югом, а Синклеры их только подогрели, хотя развитие событий заставило его осознать всю безнадежность их дела. Как военный, он понимал значение этих событий и их важность для Канады, понимал гораздо лучше, чем Илайхью Базби.
III. Домашний учитель
Люциус Мадиган был ирландцем, приехавшим в Канаду, чтобы совершенствоваться, но любил говорить, что в новой стране оказался в худшем положении, чем был в Старом Свете. Месяцев за шесть до настоящих событий он нанялся домашним учителем в семью Уайтоков. Дважды за эти месяцы он не являлся на службу по причине запоев, но по возвращении вел себя так кротко и выглядел таким нездоровым, что был прощен. Он был выпускником Дублинского университета и поездил по Европе. И Филипп, и Аделина с большим уважением относились к его образованию. Так или иначе, его время в «Джалне» подходило к концу, так как детей в скором времени отправляли в школу-пансион в Англии.
Мадиган по природе был несговорчив. Ему было почти физически больно согласиться с любым человеком по любому вопросу. Однако с детьми он был мягок. Их увлекали противоречивые мнения учителя. Он умолял их простить ему недостатки, потому что они, все трое, были единственными в мире людьми, мнение которых он ценил. Однажды Николасу, повторившему услышанные от учителя крамольные речи как свои собственные, досталась сильная затрещина от отца.
Мадиган был очарован Люси Синклер. У нее была неординарная внешность, новая для него; его завораживали медлительные элегантные движения ее рук. Этому мужчине была необходима женщина, чтобы возвести на пьедестал и поклоняться, но если она приносила разочарование, то из объекта поклонения превращалась в объект презрения. Несколько ранее такой женщиной была Амелия Базби – она предпочитала свое второе имя первому, Эбигейл: он поклонялся ей, пока она его чем-то не оскорбила. Теперь ее пышная фигура и громко высказанные мнения отталкивали его. Она ценила его невысоко из-за привычки к выпивке, но он был намного умнее ее братьев, и ей было не только стыдно, но и жаль, что она его потеряла.
В Люси Синклер он нашел идеальный объект для поклонения. Если Кертис Синклер что-то и заметил, то виду не подал. Внешне он был спокоен и очарователен, как и положено джентльмену с Юга.
– Ах какие манеры у этого человека! – восклицала Аделина, обращаясь к Филиппу.
– А что не так с моими манерами? – требовал ответа ее муж.
– У него манеры офицера кавалерии, – уклончиво парировала она.
В начале Гражданской войны в США Люциус Мадиган был в согласии с Севером, то есть настолько в согласии, насколько позволяла его натура. Узнав, что в составе Северной армии были ирландцы, он с жаром заметил:
– О, эти парни будут сражаться за свободу!
Но когда он почувствовал ненависть Илайхью Базби к Югу, его мнение изменилось – он терпеть не мог Илайхью Базби. Все связанное с Люси Синклер должно было вызывать восхищение или по крайней мере нуждалось в его защите. Базби, можно сказать, восхищенно поклонялся Линкольну. Люциус Мадиган его высмеивал.
– Он относится к тем, – говорил Мадиган, – кто сидит с дружками в кладовке продуктового магазина, остругивает палку и отпускает соленые шутки.
Он прямо так и сказал младшим Уайтокам, когда в тот же день гулял с ними в роще. Последние слова заставили Августу отвернуться, ее щеки залил румянец.
– Моя дорогая, – виновато сказал учитель, – простите, с языка сорвалось. Мне не следовало при вас это говорить.
Николас подмигнул сестре, что только увеличило ее смущение.
– Не могли бы вы повторить, мистер Мадиган? – попросил маленький Эрнест. – Я не расслышал.
Учитель пропустил эту просьбу мимо ушей и начал в возвышенной форме говорить о красоте деревьев. Среди ветвей сновали желтые зяблики, изящные лазурные птички и черно-золотые иволги. Среди леса была заросшая цветами поляна. Августа и Эрнест бросились их рвать.
Николас обратился к Люциусу Мадигану:
– Будь я взрослым, я бы пошел воевать. Только вот не знаю, на какой стороне. Все наши друзья за Север, а мама с папой и вы – за Юг.
– Я вообще против войн, – заявил Мадиган. – В Ирландии жизнь не была сладкой. И в эту страну я приехал не для того, чтобы оказаться вовлеченным в дела, не имеющие для меня никакого значения.
– Но ведь принципы у вас есть?
– Ни черта, – ответил Мадиган. – Были раньше, да сплыли, когда я увидел в Ирландии голодающих крестьян.
Эрнест подбежал к ним с охапкой цветов.
– Мистер Мадиган, – начал он, – вы бы хотели освободить рабов?
– Они все избалованы, – сказал Мадиган. – Пришлось бы им в Канаде зарабатывать на кусок хлеба, тогда узнали бы, что такое настоящий труд.
– И все же они рабы, – заметил Николас.
– Только не после прокламации Линкольна. Могли бы уйти все как один, но понимают, что живут в изобилии.
Детей интересовали южане со своими темнокожими рабами, только о них и шел разговор. Мальчики искали повод, чтобы порасспросить рабов об их жизни, но те мнений не высказывали. Их темнокожие лица-маски ничего не выражали. Августа же была до того замкнутой, что ей даже и в голову не приходило выведывать, что чувствуют другие.
По пути к дому дети наткнулись на отца и миссис Синклер. Филипп не без гордости показывал гостье фруктовый сад, который посадил по приезде в «Джалну».
– Я заказал саженцы в Англии, и они уже принесли довольно приличный для молодых деревьев урожай. Какой у меня оранжевый пиппин «кокса»! Ничего вкуснее я в жизни не ел.
– Пиппин, вот как? – удивилась миссис Синклер. – Хотелось бы попробовать.
– У меня есть и отличные канадские сорта. Мелкие яблоки «сноу» – настоящее лакомство. Красные, с белой мякотью, нежные, как груши, с тонкими красными прожилками. Они созреют только поздней осенью, но скоро появится ранний «белый налив». Из него получается чудесный соус, густой, как масло, отлично идет с уткой. Деревья наши болезнь не берет, а что касается насекомых-вредителей – их уничтожают птицы. – Филипп Уайток без умолку и с видимым удовольствием рассказывал о выращиваемых культурах.
– А сколько человек работает у вас на земле? – поинтересовался Кертис Синклер.
– Шесть. Все отличные работники.
– У меня на хлопковых полях трудится более сотни, и все они нужны, чтобы выполнить работу, для которой потребовалось вполовину меньше белых работников. А еще нужно одеть и прокормить их большие семьи.
– Боже мой! Я бы не мог себе такое позволить.
– Хорошо, если хлопок удается продать, но бизнесу вредят янки своими оцеплениями. Это те, кто сделали деньги и до сих пор делают. Именно они изначально и продали нам рабов. – В словах Синклера слышалась едва сдерживаемая горечь.
– Да, я знаю, – сказал Филипп, хотя на самом деле знал об этом очень мало.
Некоторое время они шли молча.
– Офицер Уайток, – наконец сказал Кертис Синклер, – кажется, ваши симпатии – на стороне Конфедерации.
– Да, именно так.
– Янки разрушили нашу страну. У моего отца большие земельные владения, более семисот темнокожих. Некоторые разбрелись, но подавляющее большинство осталось, чтобы их кормили и одевали. Все возрасты: старики, дети. – Нерешительно помолчав, он поднял ясные глаза и взглянул прямо в свежее лицо хозяина дома. – Офицер Уайток, у меня есть некий план. Я участвую в одном предприятии, которое, надеюсь, положит конец деятельности янки в районе Великих Озер.