В год, когда ей исполнилось двадцать девять, Аликс уволилась из Хантер-колледжа и начала проводить семинары – в реабилитационных центрах, на выездных встречах руководителей, в университетских женских клубах, на ярмарках вакансий, – где учила составлять сопроводительные письма и готовиться к собеседованию при поступлении в университет и на работу. Абитуриентки валом валили на ее мероприятия, папка «Входящие» ломилась от «Спасибо!» и «Я поступила!». Тем временем один фешенебельный магазин канцелярских товаров предложил Аликс поучаствовать в продвижении новой линии офисных принадлежностей для деловых женщин. Бумага была цвета слоновой кости, ручки – темно-синие, и Аликс во второй раз (первый был в газете Городского университета) выступила в печати, в журнале «Тин Вог». Ее большие голубые глаза и удивительно длинные ноги как нельзя лучше смотрелись на глянцевых страницах. И на своем обновленном сайте на фотографии в разделе «Об Аликс» она сидела, смеясь, на краешке офисного стола, у ног ее высились готовые пересы́паться через край стопки писем в прозрачных органайзерах, густые песочного цвета волосы были собраны на макушке в очаровательно-небрежный пучок.
Питер верил в нее; он всегда в нее верил. Конечно, результаты ее трудов были ощутимы – ее новые стажерки собирали благодарные отзывы и фотографировали их для блога, – но Аликс все же часто поражалась огромной вере в ее способности. Ее, вместе с владелицами малого бизнеса, приглашали на дискуссии типа «Как удержать ценных сотрудников» или «Как стать креативным лидером». Она участвовала в феминистских подкастах о корпоративной культуре, благоприятствующей раскрытию творческого потенциала женщин в отраслях высоких технологий. Однажды она выступала на семинаре под названием «Как сделать первый шаг», где двести одиноких женщин пили шампанское из прозрачных пластиковых стаканчиков прямо в лекционном зале. Аликс обожала писать письма и считала, что у нее отлично получается, но «Собственный почерк» процветал именно благодаря доверию и восхищению тех, кто ее окружал.
И однажды утром во время делового бранча, когда Аликс объясняла группке школьных учительниц, как важно учить писать от руки красиво и ровно, письменными буквами, а не печатными, в животе внезапно всколыхнулась такая мощная волна, что она подумала: только бы я не была беременна. Но она как раз таки была – и две недели спустя, на углу Университетской авеню и 13-й улицы, Питер расплакался, когда она подтвердила ему новость, и сразу же спросил: «Мы переезжаем?»
Переезд в Филадельфию, на родину Аликс, был их планом на отдаленное будущее с тех самых пор, как четыре года назад они познакомились. Аликс хотела собственный дворик за домом и детей, которые смогут играть в этом дворике; она хотела, чтобы ее дети катались на велосипедах в знакомом безопасном тупичке или на такой улочке, где не торгуют поддельными сумками и не опускают с лязгом железные роллеты над винным магазином. Но сейчас, с высоты своей новой карьеры, которую она прежде не могла и вообразить, Аликс вздрогнула и отшатнулась. «Нет, нет, – сказала она Питеру, – не сейчас, не сейчас».
Родилась Брайар Луиза, и мир Аликс стал состоять из детских манежей, приборчиков для белого шума, потрескавшихся сосков и разрезанных пополам виноградин. Она внезапно начала говорить о себе в третьем лице («Это мамина сережка», «Мама говорит по телефону»), измерять возраст в месяцах, а не в годах, прибавлять ко всему большую девочку, оживляя быт (ложечка большой девочки, джинсы большой девочки, большая девочка легла поспать) и принимать слюнявые, с открытым ртом, поцелуи крошечного человека, который лишь недавно начал существовать вне ее тела.
К этому времени у Аликс уже была команда, состоящая из ассистентки-редактора и двух стажерок, а также «офисное пространство», перетекающее в кухню их квартиры в Верхнем Вест-Сайде. Питер хотел переехать. Его мечта стать ведущим главных городских новостей разбилась о реальность; появляясь на экране по вечерам пять раз в неделю, он рассказывал телезрителям Ривердейла – их было от силы тысяч восемь – о благотворительных свадьбах породистых собак, об изъятых из продажи игрушках и о том, как туристы на Таймс-сквер состязаются в гонке с препятствиями в надежде выиграть подарочные сертификаты на всякую электронику. Тем временем в Филадельфии сразу несколько маститых журналистов собрались на покой, и их оклады вполне соответствовали тому, что Питер получал в Ривердейле. Вдобавок прошел слух, что их нынешнее жилье может перейти в кооперативное пользование. Переезд в Филадельфию был у них в планах всегда, но ведь звезда Аликс Чемберлен как раз начала восходить.
Ее обновленный блог, где излагались истории успеха женщин-которые-пишут-письма-получают-повышения-и-добиваются-всего-чего-хотят, насчитывал шесть тысяч просмотров в день. По договоренности с одной больницей она провела недельный благотворительный марафон лекций, посвященных любовным письмам. В длинной черной мантии и академической шапочке она выступала с речью на двух сугубо девичьих выпускных, перед рядами пытливых вдохновенных лиц. И еще, в придачу к карьерному взлету, у Аликс впервые со студенческих лет появилась компания подруг. Рейчел, Джоди и Тамра были умные, яркие, саркастичные, у них тоже были маленькие дети и успешные карьеры, и оказалось, что не так уж и страшно растить ребенка, если в любую минуту можно написать подружкам в общий чат.
Но тут, буквально в один день, Брайар заговорила.
Ее голос, вырываясь из щели между большущими передними зубами, поглощал все на своем пути. Он был громкий, и хриплый, и несмолкающий. Когда Брайар засыпала, казалось, будто наконец отключили пожарную сигнализацию, и у Аликс начинало пульсировать в висках от внезапной тишины, о существовании которой она успевала забыть. Подруги уверяли: у их детей все было точно так же, это просто восторг от долгожданного вербального общения. Но для Аликс это оказалось слишком. Брайар непрерывно задавала вопросы, напевала, бормотала, перескакивала с одного на другое, рассказывала, что любит хот-доги, что однажды видела черепаху, что хочет сделать с мамой «хай-файв», что ни капельки не устала. Когда Аликс забирала Брайар у бабушки, мамы Питера, в Мидтауне, та открывала двери квартиры с отчаянной поспешностью, так хорошо знакомой самой Аликс. Она всегда слышала голос дочери еще из лифта, даже не доехав до нужного этажа. Аликс управляла бизнесом, наслаждалась урывками тишины, рассылала литературным агентам предложения с идеей собственной книги и как-то днем, подняв креслице-качалку Брайар, осознала, что снова беременна. Питер, когда она в кухне сообщила ему об этом, скорее растерялся, чем обрадовался.
– Я думал… – Он помотал головой. – Я думал, это невозможно, пока ты кормишь грудью.
Алис поджала губы и придала лицу выражение «вот и я думала».
– Такое бывает редко, – сказала она, – но бывает.
– Аликс… Так продолжаться не может. – Питер показал на кухонный стол, превращенный в склад материалов для очередного проекта «Собственного почерка»: полароидные фотографии, плотная коричневая крафтовая бумага. Вдоль всего подоконника сохли на бумажных полотенцах детские чашки-поильники, формы для запекания были завалены пластиковыми бутылками, которые давно нужно было снести в мусорный контейнер. В то утро Питер, спустившись из спальни, наткнулся на одну из стажерок Аликс: наклонившись и низко опустив голову, она собирала волосы в хвост. Пока он делал себе кофе, обе стажерки надевали белые форменные футболки поло с вышитым на кармане слоганом «Собственный почерк». – У нас тут не хватит земли для второго цветка, – сказал он. А через два дня, когда пришло письмо из корпорации, покупающей их жилой комплекс, Питер объявил: – Я звоню риелтору в Филадельфию.
Что ей было делать – отказаться? Жилья в Нью-Йорке отчаянно не хватало, и было бы безумием предлагать выкупить их квартиру или снять что-нибудь побольше. Да, она теперь зарабатывала много, как никогда раньше, – и нет, этого не было достаточно для комфортной жизни с двумя детьми в их нынешнем районе в Вест-Сайде. Разумеется, можно было бы поискать в Квинсе или Нью-Джерси, – но тогда с тем же успехом можно и переехать в Филадельфию. Аликс ведь и правда работала из дома. И Филадельфия не так уж и далеко. А главное, она теперь действительно стала такой, какой рисовала себя Питеру тогда, в баре, в день знакомства. «Думаю, я выдержу в этом городе еще от силы года три, – сказала она ему тогда. – И каждый раз, когда в метро я сажусь на лужу пота от чьей-то задницы, этот срок на пару недель сокращается». Это было из тех свойств, которые Питеру в ней особенно нравились: что она не стремилась засветиться на всех тусовках, любила выбираться за город, прекрасно водила машину и хотела, чтобы в Хэллоуин их дети ходили за конфетами в соседские домики, а не в соседние подъезды и не в сетевую аптеку «Дуэйн Рид».
А значит – да, переезд. С Нью-Йорком предстояло расстаться. Однако момент для этого был – хуже не придумаешь. Аликс как раз трудилась над очень важным письмом, своим собственным: в предвыборный штаб госсекретаря Хиллари Клинтон, которая только что объявила, что баллотируется в президенты. Что было более чем кстати, поскольку феминистская платформа Хиллари идеально соответствовала бренду Аликс, а когда твое имя ассоциируется с именем Хиллари, ты можешь оставаться актуальной фигурой, даже не живя в самом актуальном городе страны. К счастью, у ее дорогой подруги Тамры была одна знакомая, у которой была другая знакомая – консультантка избирательной кампании Хиллари. После четырех черновиков и бесконечных колебаний между «Всегда Ваша, Аликс» и «Искренне, Аликс» она наконец нажала «Отправить», рассчитывая, что ее бескорыстное предложение волонтерской помощи неплохо окупится. Но шли недели, а ответов все не было – ни от этой консультантки, ни от литературных агентов.
Внезапно оказалось, что все уже собрано и упаковано для переезда, но темп деловой жизни Аликс ничуть не замедлился, такого она допустить не могла. Она это все любила: сидеть на конференциях, слушать блистательных женщин в платьях-рубашках оверсайз и яркой помаде, получать восторженные мейлы от юных девушек, принятых на перспективные стартовые должности. Но из штаба Клинтон по-прежнему не было ни слова – равно как и от шести литагентов, которым она отправила предложение. В разгар фандрайзингового мероприятия или благотворительного завтрака, пожимая руки вдохновленным выпускницам, Аликс думала: И это мой предел? Это все, на что я способна?
Но в утро перед последним своим выступлением в Нью-Йорке – ей предстояло участвовать в панельной дискуссии на конференции «Леди малого бизнеса» – Аликс решила, внезапно и не додумывая эту мысль до конца, не сцеживать молоко. Она позвонила стажерке, той, у которой был самый большой бебиситтерский опыт, и спросила: «Вы не против, если во время дискуссии Брайар посидит у вас на коленках?»
На сцене одного из театров в Сохо Аликс расположилась за столом между двумя докладчиками, один был ведущий подкаста, другой – известный по реалити-шоу отец пяти девочек-близняшек. В зале сидели три сотни человек, речь шла об охране репродуктивного здоровья и о мотивирующих книгах для девочек, а груди Аликс – особенно левую – распирало от прилившего молока. Наконец, когда аудитория дружно рассмеялась шутке модератора, Брайар – на коленях у стажерки, в первом ряду – заворочалась и открыла глаза.
И сразу загудела: а почему мама там, наверху, а можно чипсов «Чирио», а можно слезть с коленок? Аликс, глядя на дочь, приложила палец к губам. Стажерка показала на дверь и одними губами спросила: Увести ее? Аликс помотала головой. Она ждала, пока к ней обратятся с очередным вопросом.
– Я думаю, часто бывает так: женщина всего лишь хочет себе места за круглым столом, – сказала Аликс. Микрофон, прикрепленный к вороту, добросил ее голос до самых дальних рядов. – Но люди слышат другое: «Я требую особого обращения», хотя ничего подобного сказано не было. И, честно говоря… – Сердце у Аликс забилось чаще. – Прошу прощения, сейчас мне придется прерваться и прервать наш разговор. – Неужели она действительно это сделает? Да, ответила она себе, да, именно. – Мне еще много чего есть сказать по этой теме, но вон та беспокойная особа в первом ряду – моя дочь, и у нее есть все основания капризничать, потому что она очень долго спала, и теперь я, с вашего позволения… впрочем, нет, я не спрашиваю позволения. – Она встала из-за стола и двинулась к краю сцены, продолжая говорить и жестикулируя: – И теперь я намерена ее покормить, потому что я совершенно точно могу делать оба эти дела одновременно.
По залу пронесся гул удивления и одобрения. Аликс присела, раздвинув колени, протянула руки и взяла Брайар, которая тут же под умиленные ахи обхватила мамину шею.
– Можно мне ту футболку? – Аликс помахала рукой, и стажерка передала ей пастельно-розовую футболку, какие выдали всем участникам конференции. Аликс перебросила ее через плечо и направилась за кулисы.
Модератор, веселая аспирантка, воскликнула в микрофон:
– Молодчина, подруга! – И, повернувшись к кулисам, шепотом спросила: – Мне продолжать?
Но Аликс уже вернулась на сцену – с Брайар, приникшей к ее левой груди. Розовая футболка, переброшенная через плечо Аликс, скрывала из виду дочкину голову. Когда Аликс снова села за стол, с ее правой руки очень мило свисали башмачки Брайар.
– Окей, вот теперь мы готовы. Совсем немного времени заняло, правда? – Аликс повернулась к модератору: – Я с радостью продолжу с того места, на котором прервалась.
И Аликс действительно продолжила с того места, на котором прервалась, а когда закончила, модератор, захлебываясь от восторга, поблагодарила ее дважды – «за ответ и за открытость». Затем, как и предполагала Аликс, спросила, как зовут ее дочурку и сколько ей, и Аликс постаралась, чтобы ее ответ прозвучал очень четко и разборчиво:
– Мою клиентку зовут Брайар Луиза. Ей два года, и у нее идеально получается быть двухлетней девочкой!
При этом улыбка Аликс ясно говорила: только попробуйте намекнуть, что мой ребенок перерос кормление грудью!
Конференционные фотографы роились под сценой, пятились в проход, ловя удачные ракурсы; Аликс сидела, скрестив лодыжки, между двумя мужчинами в костюмах и галстуках, кормила грудью ребенка, держа его над беременным животом, и при этом непринужденно отвечала на вопросы. Одна из фотографинь прошептала: «А можете поправить футболку, чтобы было видно лого?» Аликс рассмеялась, кивнула, разгладила ткань на виске Брайар и выровняла нижний край футболки. Теперь личико ее дочери закрывали черные буквы «Леди малого бизнеса» на нежно-розовом фоне.
В тот день у Аликс прибавилась тысяча подписчиков. «Леди малого бизнеса» опубликовали ее фото в Инстаграме с подписью: «Мы можем делать два дела одновременно». Два журнала для начинающих родителей захотели взять у Аликс интервью о кормлении грудью по требованию, о его преимуществах и о связанных с ним предрассудках. Аликс платила своим стажеркам по двойному тарифу за дополнительный час, и они отвечали на письма, звонки и просьбы об интервью. Представительница штаба Клинтон позвонила Аликс на мобильный. Ужасно жаль, сказала она, что они пропустили в почте ее письмо, но в этом году намечено еще несколько мероприятий, и они будут очень, очень рады, если она сможет принять в них участие. Ответили и двое из литературных агентов. Не прошло и десяти дней, как Аликс продала свою еще не написанную книгу издательнице по имени Мора из «Харпер Коллинз», у которой тоже были дети и которая с пугающей скоростью отвечала на мейлы.
На крыльях успеха, вызванного сенсационным кормлением грудью на сцене, Аликс пронеслась через границу штата Пенсильвания в свой новый дом – и через третий триместр. В последний нью-йоркский день Аликс устроила для ассистентки и стажерок крошечную прощальную вечеринку в тесном офисе, где все было уже упаковано для переезда, наснимала кучу фотографий, но в интернете их не выставляла. Ни в блоге, ни в социальных сетях, ни в переписке с командой Клинтон она и словом не обмолвилась, что покидает Нью-Йорк. Как только она им понадобится – сядет в поезд, и вот она уже здесь. Пока Аликс пишет свою книгу, пускай все думают, что она в Нью-Йорке. Когда девочки подрастут, она сможет приезжать чаще.
А потом, в Филадельфии, после недолгих – всего пять часов – родов на свет появилась Кэтрин Мэй, и ее личико мгновенно сделалось похожим на материнское. И, глядя в это крошечное, сморщенное, растерянное личико, Аликс подумала: А знаешь что? Здесь все будет хорошо.
Так оно и вышло. Вернулись все эти не-нью-йоркские детали, мелкие, но яркие: теперь у нее была машина, в которую с легкостью умещались все покупки, билет в кино стоил не четырнадцать долларов, а десять, и жила она на усаженной деревьями тенистой улице в трехэтажном красновато-коричневом особняке (семь минут пешком до Риттенхаус-сквер) с внушительным мраморным парадным крыльцом и очаровательной кухней на втором этаже. В кухне было полно просторных рабочих поверхностей, а стол на шестерых, под большой люстрой, словно бы выглядывал на улицу, потому что располагался в эркере. По утрам, пока разогревались блинчики и варились яйца, Аликс с детьми могла сидеть в этом эркере и смотреть, как люди внизу выгуливают собак или как ездит туда-сюда мусоровоз. Отмечая такие вещи и осознавая их ценность, Аликс всякий раз ощущала крошечный всплеск радости и вслед за этим – мучительное желание показать их хоть кому-нибудь. Подругам. Стажеркам из «Собственного почерка». Незнакомцу на грязной платформе нью-йоркской подземки.