– Один-в-один моя реакция! – рассмеялся Люк. – Теперь понимаю, почему он так и не достиг своих «целей по физическому развитию». Помнишь список?
Еще бы. Люк нашел его в ящике с носками, когда Патрик приезжал домой на зимние каникулы и оба немилосердно дразнили его по всем пунктам.
– Первое: есть здоровую пищу, – процитировал Люк, загибая пальцы. – Второе: качать ягодицы на лекциях по цитологии…
Нок улыбнулся, вспоминая. Господи, как же они прикалывались тогда над Патом! И что лучше всего – тот нисколько не обижался, смеясь вместе с ними. Он принадлежал к тому редкому типу людей, которых по их добродушию почти невозможно задеть. Когда растешь с таким братом, как Люк, это крайне необходимое свойство характера.
– …Третье: развивать икроножные мышцы. Четвертое: пойти на зумбу.
Этот пункт их двоих просто убивал, стоило только представить, как долговязый, нескладный Патрик трясет бедрами.
– Так он на нее ходил все-таки? – спросил Нок.
– Не знаю, но очень надеюсь!
– Вот бы кто-нибудь снял его там на видео!
– Только вся штука была в том, – добавил Люк, – что Пат мог хоть зумбой заниматься, хоть штангу тягать, хоть протеиновые коктейли с утра до ночи пить, но все равно не накачал бы свою тощую задницу. Он был в мамину родню. Я вот коренастый, в отцову. Ты тоже как Пат. И чем старше становишься, тем больше на него похож. Иногда в каком-то ракурсе мне почти кажется… – Он не договорил.
Нок прижал бутылку к губам, притворившись, что пьет, и держал так, пока накатившая вдруг боль не отпустила, а глаза перестало щипать.
– Единственная разница, – продолжил Люк, – что он был выше. Под два метра вымахал, а в баскетболе все равно лажал!
– Ничего он не лажал!
– Ну, не совсем, но все равно играл хуже меня! При таком-то росте! Выше его никого в нашей семье не было…
– Как знать, – усмехнулся Нок. – Может, я его переплюну. Я ведь, наверное, еще буду расти – мне только шестнадцать, забыл?
Прежде чем он успел что-то понять, Люк бросился на него и прижал к крыше.
– Даже не вздумай! – выдохнул он в лицо Ноку вместе с горячим пивным запахом. – Не смей его перерастать! По-твоему, ты что – лучше его?!
– Да я пошутил! – Нок тщетно пытался вывернуться из мертвой хватки Люка, сжимавшего его плечи. – И это же не от меня зависит!..
Тот разжал руки и перекатился на спину.
– Лучше его никого не было, – проговорил брат негромко. – Никого.
И заплакал.
Нок не знал, что делать. Он, без преувеличения, никогда не видел Люка плачущим. Ни разу в жизни – ни ребенком, ни взрослым. Ни в больнице или на похоронах, ни в последующие кошмарные недели, когда на крыльце громоздились подносы с запеканками из тунца с макаронами или рисовых хлопьев от сердобольных соседей, действующих из лучших побуждений. Ни когда мама перестала красить волосы, и седина на ее голове постепенно росла и росла от корней к кончикам, вытесняя рыжий цвет. Не плакал Люк и по ночам, чтобы никто не слышал, уткнувшись в подушку, как это делал сам Нок…
– Ничего, ничего… – неуверенно проговорил он, протягивая руку, чтобы потрепать брата по спине. – Все будет нормально.
– Побудь со мной здесь, ладно? – попросил тот. Его голос, приглушенный футболкой Нока, был неузнаваемым. – Пожалуйста. Останься еще хоть на немного.
Через три часа пора будет уже вставать, чтобы успеть на пляж к восходу, иначе, скорее всего, хорошей оценки не видать. Однако ничего не поделаешь, пришлось остаться…
Глава 3
Проснулся Нок, дрожа от холода, весь покрытый тончайшим налетом росы. Люк похрапывал рядом, свернувшись клубком и приобняв брата за талию – скорее всего, привычка выработалась за ночи, проведенные с Кэрри. Нок осторожно поднял безвольно лежавшую тяжелую руку и выбрался из-под нее. Люк даже не пошевелился. Хотя было еще темно, небо уже начинало прозрачно лиловеть, и Нок, даже не посмотрев время, сразу понял, что проспал.
– Черт!
Он резко выпрямился, опрокинув полную бутылку пива, которую делал вид, что пьет ночью. Пенящаяся лужица поползла по крыше, приближаясь к голове Люка. Нок вскочил, хрустнув коленями, и пробрался через окно в комнату. Сменив футболку на подвернувшуюся под руку более-менее чистую, он мазнул туда-сюда зубной щеткой и бросился обратно в спальню за пленочной фотокамерой, полученной от учителя, мистера Хьюза. Хотел уже сбежать вниз по ступенькам, но взгляд вдруг упал на обрамленный полукруглым окном силуэт спящего брата, свернувшегося в свете занимающегося рассвета. Что-то в этой картине заставило Нока остановиться. Даже во сне Люк не выглядел умиротворенно: рот крепко сжат, глаза зажмурены, руки собраны в кулаки. Вся поза казалась напряженной, как бы готовой к защите. Вытянутая рука обнимала девушку, которой больше не было рядом, словно тело еще хранило память об их любви, пусть даже бодрствующий разум отрицал ее. Небо над спящим меняло цвет с густо-лилового на золотисто-розовый.
Нок присел, чтобы Люк полностью попал в рамку окна, и щелкнул затвором. Потом сбежал по лестнице, схватил ключи от отцовского «бьюика» и выскользнул за дверь, в рассветные сумерки.
Когда Нок добрался до места, было уже 06:27. Солнце ярко сияло над подернутым рябью озером. Он бегом бросился по песку к четверым девчонкам из школьного фотокружка, которые собирали свои принадлежности.
– Ты опоздал, – заметила Майя Алрич, не оборачиваясь.
– Черт! – Задыхаясь, Нок уперся руками в колени.
– Я так и знала. Ким, с тебя два бакса.
Ким Стриклэнд Нок раньше встречал только в школьных коридорах – ее легко было узнать по выкрашенным в серебристый цвет волосам, черному готичному макияжу и кольцу в носовой перегородке (один только вид всякий раз заставлял болезненно вздрогнуть). Бросив на парня недовольный взгляд, та сунула руку в карман рваных джинсов и шлепнула две бумажки в протянутую ладонь Майи.
– Напомни еще раз, зачем ты вообще здесь?
– Для зачетного проекта. – Нок снял ремешок фотоаппарата с шеи. – По ИЗО. Мистер Хьюз сказал, что я мог бы потусоваться с вами и, в общем, что-то у вас перенять.
– Честно говоря, по-моему, это просто хамство, – проговорила Майя, осторожно укладывая камеру в розовый чехол со своими инициалами. – Мы делаем тебе одолжение, разрешаем прийти поснимать с нами, а ты опаздываешь на целый час?
– Да ладно тебе, Майя, расслабься, – откликнулась Эбби Тесфайе, поднимаясь на ноги и стряхивая песок с коленей.
Нок помнил ее – они вместе ходили на английский, когда только перешли в старшую школу, однако после первого полугодия Эбби перевели к продвинутым. Он благодарно улыбнулся ей, но ответной улыбки не получил.
– Я и не напрягаюсь, – отрезала Майя, подняв руки, чтобы поправить роскошный, пышный хвост волос. – Меня только слегка раздражает, когда мистер Хьюз просит взять с собой на съемку какого-нибудь отстающего. Да как вообще можно завалить ИЗО?!
– У мистера Хьюза не так-то просто получить хорошую оценку, – возразила Эбби. – Однажды он поставил мне тройку, потому что я совсем чуть-чуть передержала снимок, хотя композиция и все остальное было в порядке.
– У тебя обучение по программе колледжа, совсем другие стандарты. – Майя обернулась к Ноку. – А у тебя всего лишь вводный курс. Вы там буквально керамические вазочки лепите и рисуете кувшины с цветами пастельными мелками.
– Вазочки мы не делали, мы делали подносы.
– Да без разницы. Я ухожу, мне нужно выпить кофе.
Она повесила чехол с камерой на плечо и с раздраженным видом зашагала к дощатой эстакаде. Ким заторопилась следом.
– Мне правда жаль, – произнес Нок, оборачиваясь к Эбби. – Я просто проспал.
– Не переживай. – Она сложила треножник и сунула под мышку. – У нас всего лишь фотокружок. Развлечение вне школы, ничего больше. А эти двое ведут себя так, будто мы репортеры на передовой.
– Ага, – поддакнул Нок. – Все, кто учится по углубленной программе, – такие зазнайки!
– Вообще-то я тоже из них, – напомнила Эбби. – Так что попрошу не обобщать.
– Извини. – Нок почувствовал, что краснеет.
– Можно сделать удачное фото и при таком свете. Попробуй использовать широкоугольный объектив и снимать так, чтобы солнце было с краю. Видишь вон ту террасу? – Она указала налево, где стояли кружком колонны из песчаника, под которыми пустовали две скамейки с видом на озеро. – Если показать в кадре эти колонны, на снимке будет за что зацепиться глазом, и композиция получится интереснее. Согласен?
– Ага. – Нок улыбнулся ей. – Спасибо тебе. Нет, правда.
– Видишь, не все из нас зазнайки. – Она махнула ему рукой и побежала догонять Майю и Ким.
Оставшись на пляже один, Нок переключил внимание на окружающий пейзаж. В поздневесеннем воздухе, прохладном и сыром, чувствовалось, однако, предвестие дневной жары. Туман испарился под яркими лучами солнца, от сияния которого, отражавшегося в воде, в глазах замелькали черные пятна. Поиграв с настройками камеры, Нок сделал несколько фотографий деревьев и неба, песка и воды. Он старался следовать совету Эбби, выстраивая кадр так, чтобы свет падал сбоку, а на задний план попадали колонны. Однако и это не помогало, весь процесс казался какой-то бессмыслицей. В конце концов, сколько миллионов людей – включая настоящих, профессиональных фотографов – снимали озеро Мичиган до Нока? Какой он может предложить новый, уникальный взгляд? Рекомендации для подготовки зачетного проекта, от которого все зависело, состояли всего из одного предложения: «Создайте отвечающее вашей личной эстетике произведение искусства, используя любые выразительные средства по вашему выбору».
Проблема была в том, что у Нока не имелось никакой личной эстетики. Он выбрал ИЗО, считая, что там не будет ничего сложного, и потому что не успел записаться на вводный курс по игре на гитаре. А «выразительное средство» выбрал мистер Хьюз. В начале недели он подозвал к себе Нока, чтобы обсудить его ужасающие оценки.
– Когда я смотрю твои работы за этот год… – Мистер Хьюз раскрыл большую папку из плотной светло-коричневой бумаги и недовольно оглядел кучу всякого мусора, составлявшего «портфолио» ученика, – мне совершенно ясно следующее: во-первых, рисовать ты не умеешь. Во-вторых, писать красками – тоже. В-третьих, у тебя также нет таланта к лепке, резьбе по дереву или камню, вышиванию, гравированию и изготовлению поделок. Ты даже прямо отрезать ничего не можешь!
Учитель поднялся и отпер высокий металлический сейф позади своего стола. Забравшись внутрь, вытащил фотокамеру на потертом ремешке, там и сям покрытую печатями «Собственность школы Линкольна».
– Единственным средством художественного выражения в рамках курса, которое ты еще не пробовал, остается фотография. Я очень надеюсь на этот вариант – что бы про меня ни говорили, ставить двойки мне на самом деле не доставляет никакого удовольствия.
– И что бы ни говорили обо мне, – в тон откликнулся Нок, – мне не доставляет никакого удовольствия их получать.
Мистер Хьюз еще раз перелистал портфолио – смазанный и малопохожий автопортрет углем, катастрофически неряшливо вышитый кораблик, расплывшаяся акварель, которая должна была изображать собаку, однако учитель принял ее за черепаху…
– Я бы очень хотел оказаться не прав в твоем отношении, – проговорил он, вручая Ноку фотоаппарат. – Так что за работу!
Охваченный обычным для себя унынием, когда дело касалось школьных заданий, Нок опустился на каменную скамейку у дорожки, ведущей к воде. Солнце пригревало спину, волны ритмично и неустанно накатывали на берег и вновь отступали. Откинувшись назад, Нок уже начинал засыпать, как вдруг промелькнувшее в голове далекое воспоминание, о котором он даже не подозревал, вырвало его из дремоты.
Однажды он уже был здесь, на этом пляже. Совсем маленьким – года, наверное, в четыре, так что в памяти сохранились лишь обрывки образов и чувств. За Ноком и братьями в тот день присматривала Аннмари. Люку, значит, было лет тринадцать, Пату – одиннадцать. Сестра и ее подруга Энди (что с ней потом случилось, интересно?) отошли к стоящим кружком колоннам из песчаника обсудить наедине какие-то свои девичьи дела, оставив Люка за старшего. Нок, играя у воды, наступил то ли на острый камень, то ли на осколок стекла, то ли на ракушку – сейчас уже не вспомнить, – распорол ногу и с ревом повалился на песок. Подбежавший Люк подхватил малыша на руки и оттащил к скамейке. Патрик, опустившись на колени, внимательно осмотрел рану – Нок как наяву видел сейчас его склоненную темную голову, свои белые, сморщенные от воды подошвы и сочащуюся кровь, смешивающуюся с песком и водой. Брат объявил – если прямо сейчас что-нибудь не сделать, в рану может попасть инфекция. Взяв маленькую ножку в руки, он сказал: «Такое помогает от укуса гремучей змеи» и отсосал кровь из пореза. Нок с пронзительной ясностью вспомнил все это – ощущение губ старшего брата на подошве своей ступни, щекочущую боль и чувство облегчения, когда тот отодвинулся, снова сев на корточки, сплюнул на песок и сказал: «Теперь все в порядке». Люк тем временем катался по земле от смеха, потешаясь над Патом, проделавшим подобную гадость.
Нок сбросил обувь, стянул носки и поднял правую ногу на колено левой. По-взрослому здоровенная лапища была теперь размером почти с детскую лыжу (и такая же плоская), но шрам действительно обнаружился – на подошве, чуть пониже большого пальца, виднелась белая тонкая линия в форме рыболовного крючка. Нок провел по ней пальцем. В дюйм длиной, едва заметно выделяющаяся, почти такая же по цвету, да и заглядывать туда раньше не приходило в голову… Однако, поставив ногу обратно на песок, Нок откинулся на спинку, чувствуя удовлетворение. Шрам был физическим доказательством того, что в памяти все еще сохранились какие-то моменты, которые только предстоит раскопать. Есть много разных способов вернуть себе ощущение, что Пат где-то рядом. Нужен лишь какой-нибудь толчок…
Глава 4
Когда Нок вернулся домой, отец еще храпел на диване. Люк, вероятно, тоже пока не проспался и продолжал лежать на крыше, свернувшись клубком. Мама сидела на своем обычном месте за кухонным столом, прихлебывая кофе и аккуратно орудуя карандашом в раскраске для взрослых.
– Здравствуй, милый… – Во взгляде на вошедшего через заднюю дверь сына читалось удивление. – Рано ты сегодня.
– Привет, мам. – Нок подошел к холодильнику, отыскал апельсиновый сок и налил себе стакан. – Школьное задание. Фотокружок.
– Чудесно! Не знала, что ты увлекаешься фотографией.
Нок сделал глоток. Рассказывать про завал по ИЗО ни к чему, зачем волновать зря? Одно из преимуществ пожилых родителей – они не достают тебя с учебой. Не то чтобы Теда и Джуди Флэнаган не волновали оценки младшего сына или его будущее. Нет, просто у них обоих не было смартфона и имелась только одна электронная почта на двоих – Аннмари создала, – которую они не проверяли месяцами. Стоило кому-то из друзей Нока опоздать, получить взыскание или двойку по химии, как об этом тут же становилось известно дома, тогда как сам он наслаждался практически полной свободой. Если у других были родители-«вертолеты», так и кружившие над детьми, следя за каждым шагом, то его скорее напоминали космический шаттл – да, наблюдение тоже велось, но очень издалека, а большей частью они будто жили на другой планете.
– Как насчет завтрака? – Мама закрыла раскраску. – Я как раз собиралась пожарить омлет.
– Да, конечно. Спасибо, мам.
Поднявшись, та принялась шарить по шкафчикам в поисках сковородки. Нок подал упаковку яиц, которую достал из холодильника.
– Слушай, мам, а ты в последнее время не разговаривала с Люком?
– С Люком? Конечно, разговаривала – он ведь мой сын, так? – Разбив яйцо в миску, мать выбросила скорлупу в мусор.
– И… с ним все было нормально?
– Нормально? – Та расколола еще одно. – Ну, это же Люк… Он всегда в своем репертуаре. Хотя, если подумать, в последнее время действительно чуть сильнее, чем обычно…
Мама вдруг резко повернулась, и скорлупа хрустнула у нее в руке.
– Почему ты спрашиваешь? Что-то случилось?!
– Нет-нет, все в порядке.
Нок протянул масло. Очевидно, о разрыве Люка и Кэрри маме пока неизвестно. Значит, и четырем старшим сестрам тоже. Джанин, Мэри, Элизабет и Норин составляли как бы единую бдительную ячейку, и все, что им удавалось узнать, тут же сообщалось матери.
– Тогда почему же ты спрашиваешь?
– Просто поддерживаю разговор. Успокойся, мам.
– Ладно. – Она принялась энергично взбивать яйца. – Как прошла вечеринка?
– Какая вечеринка?
– Норин сказала, ты идешь в гости к той девушке, Иззи, с которой вы встречаетесь.
Бросив на горячую сковородку кусочек масла, мама подвигала его ножом по кругу.