Мы вошли в кабинет. Большие руки усадили меня на кушетку. Подъехал маленький столик, и мои руки положили на него. Неприятно пахло лекарствами и спиртом.
– Давайте на снимок, думаю, пару пальцев сломаны, но это фаланги, срастаются быстро, – проговорил незнакомый голос.
Меня снова куда-то ведут, опять сажают, опять кладут руки на какой-то столик. Потом снова по кругу. Я молчала. Просто подчинялась, доверяя сильным рукам и знакомому голосу, который был рядом и говорил со мной. Иногда опускала голову туда, где было тепло, просто откидывала ее и сразу находила опору.
Почувствовала болезненный укол на локтевом сгибе, который разлился по телу приятнейшим теплом. Голова стала яснеть, а боль уходить. Я заметила мужчину в белом халате и смешной шапочке. Он что-то колдовал с моей рукой. Рядом сидел Вячеслав Николаевич и держал меня за плечи, придерживая у себя на груди, склонив голову, гладил меня по щеке. Я, наконец, поняла, что было теплым и белым… Помада вперемежку с тушью изрядно извозили его белоснежную сорочку. Вот это пятница…
– Извините меня, Ваша сорочка испорчена… – виновато поднимаю на него глаза и утопаю в его взгляде, полным заботы и нежности с примесью тревоги и желания. Нежности? С чего бы вдруг? Богатое у меня все же воображение…
– Все в порядке, Вера, потерпи, еще немного. – шоколадные глаза блеснули на мгновение и угасли, обретая темный оттенок венге.
Да что же это случилось-то сегодня? Сначала наступил на меня, теперь вот лечит…
Позволила себе еще немного тепла на его груди. Все же чертовски приятно. Но мужчина в халате стянул шлепком перчатки и куда-то ушел. Я зашевелилась в руках босса, подняла голову, и прямо напротив меня оказались его губы. Не удержалась. Произошедшее перевернуло привычный ритм моей жизни. Не каждый день меня закатывают в гипс! Я прикоснулась к его губам своими.
Совсем чуть-чуть. Еле ощутимо. Мне вдруг очень этого захотелось. И он ухватился за мою смелость. Ответил. Резко и напористо смял мои губы с шумным дыханием. Прижал мою голову к себе и сильными порывами начал исследовать мой рот. Так я не целовалась еще ни разу. Так глубоко, бесстыдно, настойчиво и прекрасно. Грубый горячий язык толкался и кружился внутри, на губах, казалось, готов проникнуть до горла. Я почти задохнулась от ощущений, лишь продолжая подхватывать неритмичные движения и наслаждаясь слегка кофейным вкусом.
Организм среагировал мгновенно. Здоровая рука легла на мужскую грудь. Горячую и твердую, чуть впиваясь ногтями. Внизу живота затянуло и заныло. И тут все кончилось… Он отстранился от меня, рвано дыша и прижимаясь к моему лбу своим. Сжал мою ладонь на своей груди…
– Это только стресс…
– Прошу прощения, Вячеслав Николаевич, – пытаюсь отдышаться, – мне бы домой, если можно.
Да уж… Пока не набросилась на тебя сама, такого распрекрасного. Вот позорище…
– Да, конечно. – Посмотрел все же мне в глаза. – Больничный Вам открыли, можете работать из дома, пока поправитесь.
– Оу, это не обязательно. У меня же только рука… правда, правая… – смотрю на свою свеженькую лангету, будто достояние республики.
– Есть кому помочь дома? – с нотками заботы и волнения спрашивает.
– Я справлюсь. Все отлично. – уверенно говорю.
Мы идем к его машине. Он усаживает меня на заднее сиденье и опускается рядом. Я соображаю, что впереди водитель, и отодвигаюсь к окну. Не хватало еще слухов на работе!
– Хмельницкая вторая, дом тридцать четыре. – произношу на автомате.
– Все в порядке? – спрашивает босс, не отрывая от меня своих темных глаз, словно дыру решил во мне протереть.
– Да, прошу прощения еще раз…– ощутимо краснею, но изменить уже ничего нельзя!
– Перестаньте извиняться. Будьте завтра на связи. – отворачивается к окну.
Киваю. Разговор окончен. Вот и все. Тепло и нежность растворяются в воздухе как летняя прохлада, уступая место стыдливому зною, обжигающему теперь мои щеки. Снова я предоставлена самой себе и прижаться не к кому. Сижу в неприлично дорогой машине совершенно разбитая. Впереди выходные, без планов, без друзей, да еще и с гипсом.
На что, собственно, жаловаться? Всю сознательную жизнь я к этому стремилась. Как теперь забыть его губы? И эти прикосновения, укутывающие негой, приятные до невозможности. Кажется, что-то случилось со мной сегодня, и это будет сложно исправить. Он шикарный мужчина, притягательный самчик, но заучке вроде меня, делать рядом с ним нечего. Проверяю наличие очков в кармане сумочки. Моя защита от таких вот эмоциональных гляделок.
Вячеслав Николаевич проводил меня до квартиры, рыцарски неся мои папку-клип (будь она неладна!) и сумочку. На мгновение мы встретились глазами и одновременно развернулись друг от друга, как ошпаренные. Мне было стыдно, что полезла целовать директора компании. Одно оправдание – было больно.
Глава 3
Вячеслав
– Если ты не можешь просчитать маржинальность, скажи, зачем ты мне нужен? А? – я уже орал в трубку бестолковому экономисту. – Или работай, или иди на хрен! Я не меценат, учить тебя еще десять лет после получения экономического диплома! – раздражаюсь, потому что глупые ошибки меня выводят из себя.
Киплю, как самовар. Ну, что за балбесы! На носу два крупных контракта, способных приподнять прибыль аж на пятнадцать процентов к году, а они как мухи по стеклу, просчитать не могут. Хорошо, хоть юристы перестали хромать. Толик уедет, но и ведущего подготовит, и замену приведет.
Надо узнать, как там девица-красавица-Вера поживает. Хорошенькая такая училка-трудоголик. Может, про личную жизнь соврала, но раз детей нет, то потянет работу. Если женщина отвечает на десять вопросов из десяти развернутыми предложениями, это уже Itermediate – продвинутый уровень. С ней есть, о чем говорить. А Толик не нарадуется на эту дамочку. Значит, стоящее приобретение.
Стою в лифте уже целую вечность, аж дергаюсь. Еще не подземка, но уже сорвусь и дойду пешком. Размашисто шагаю в открывающиеся двери.
– Да, мать твою! Что за… бля*…!
Чуть не навернулся, наступил непонятно куда. Разворачиваюсь. Сидит девчонка, сжав коленки и держится за руку. В руке папка, глаза зажмурила. По ходу, на ее руку я и наступил. Это та самая Аристова, только что думал о ней.
– Блииин….
– Ты на хрен… на полу что делаешь? – ору ей в лицо, а она мямлит что-то. Папку в руках трясет, вцепилась как в родную.
И двумя ручьями слезы… Ну, ожидаемо. Только дальше-то молчит, как партизан. Значит, совсем больно. Хватаю ее вещи с пола, хватаю ее саму и снова в лифт.
Прижимается мокрым лицом к моей груди. Аж сердце заходится от этой картины. Кожа на пальцах и тыльной стороне ладони свезена, наливается отек. Ну, не увидел тебя, малявка, прости!
Еле ногами перебирает. Болевой шок у моей юристки, надо срочно в травму.
Сажаю ее рядом с собой, кладу голову себе на грудь, поглаживаю каштановые волосы, мягкие, длиннющие, прямо манящие накрутить их на кулак… Может, легче ей будет? А слезы у нее все катятся, мне аж холодно от такой сырости. Или от нее самой трясет? Кроме «блииин» ни слова, а ведь женщины обычно очень бурно реагируют на любые повреждения. Мелкая и отважная.
Помню ее смелые орехово-золотистые глаза. Сколько уверенности! И ведь не зря. Не за мужиками бегала, а за учебниками сидела. На работе не хвостом крутила, а мозгами. Понравилась сразу же. Люблю самоуверенных по делу. Человек должен знать себе цену.
И какого беса только она мне в руки попалась! Такая аккуратная вся, скромная. Где вообще таких еще производят? Совершенно меня из колеи выбило это происшествие. Хорошо, что лишь пальцы сломаны, запястье цело. Поправится и пусть не выходит за пределы отдела, чтобы глаза мои бесстыжие ее не видели, чтобы даже намека не возникало на ее уникальность! Бля*, а куда я шагал-то?
* * *
Сама поцеловала! Да что ж это такое… Брюки больно впиваются в пах. Какие губки вкусные, мягкие, соленые от слез. И целуется, как школьница. Не могу больше, хоть рот ее потискаю обалденный. Как решилась сама поцеловать? Вот точно, смелая. Во мне начинает распаляться тихое восхищение этой девушкой, я уже глазами ее почти раздел.
Надо оторваться, надо…
– Это только стресс… – шепчу ей, мысленно хлеща себя по рукам, чтобы отпустить. Или не отпустить?
Может, на меня тоже кто наступил? На всю голову сразу? Малознакомая мне дама, по ходу совершенно никакая в плане секса, прожигает мне мозг. Я точно понимаю, что хочу ее, и все началось с «обнимашек» в лифте и ее горячих слез. Никогда не страдал ни по одной девушке, даже в школьной моей любви не было и толики тех трепыханий, что дергали сейчас изнутри.
Хочу ее себе. Хочу, чтобы вот так опять прижималась к моей груди, а бы хвост ее конский на руку… Это блажь, Славик! А лицо без очков так совсем убивает, убивает своей гармонией. Мне очень нравится ее лицо. Хочу взять его ладонями и зацеловать…
Очень странное происшествие. И далась мне эта девушка? Еще не хватало думать о ней. Скромняги должны заниматься работой, а не занимать место рядом с такими, как я. Именно мозгами прокладывать себе путь в жизни. А мне пусть достанутся разукрашенные куколки, коих не жалко тискать и прикладывать на всех поверхностях. Встряхиваюсь.
Так, спокойной ночи, Вера. А мне теперь что делать?
Провожаю ее взглядом, юркнувшую за обычную дверь, а на руках и рубашке остается ее аромат. Легкий, немного сладкий и приятный, каким пахнут ухоженные молоденькие девчонки, когда целуешь их в первый раз на задних рядах темного кинозала, а потом всю ночь лежишь и пялишься в потолок, потому что не можешь забыть ни запах, ни ощущение.
Но я-то, слава Богу, уже не пацан! Какого черта меня ведет от нее?
* * *
Скомандовал водителю ехать к родителям. Чудом вспомнил, что обещал матери визит, пока их с отцом вновь не унесло «европейским ветром перемен». Периодические путешествия по делам компаний отца. Он ведет бизнес, отличный и отдельный от моего. Хотя, конечно, его участие в BailettGroup я на первых парах видел и понимал.
Потихоньку отпускают разгоряченные мысли и воспоминания. Ставлю в памяти «галочку» – разговор с Толиком, и размашисто следую от машины к дому по узкой дорожке, отделанной пилеными камнями-плашками. Так решила мама, и это на самом деле выглядит уютно еще до того, как окажешься внутри дома.
Вижу освещенную гостиную родительского особняка. В темноте свет из дома кажется таким теплым, что не хочется уходить.
– Привет, мам. Как обещал! – хвастаюсь, что прибыл по первому зову своей родительницы и обнимаю родную знакомую фигуру.
Моя мама всегда была замечательной. Самой лучшей для меня. Наверное, поэтому рядом со мной так и не появилась постоянная женщина. Все кандидатки представлялись мне неумелой подделкой на роль жены и матери моих деток. Огромное горячее сердце и светлая душа – такие эпитеты я приводил в описании моей мамочки. С восточной энергией она терзала угрюмого отца и устраивала «домашние концерты», если была в том нужда, и всегда добивалась цели. Отец не выдерживал, психовал и говорил: «Только ради твоего сердца!» Это означало, что ради ее любви к нему. Так шепнула мне мама, когда я однажды еще в детстве спросил.
Они всегда уступали друг другу, оберегая от тревог, измен. Не доводилось мне слышать их упреков. Как им удалось прожить вместе столько лет и не надоесть друг другу? Как могут чувства, такие хрупкие и невидимые субстанции, не измениться с течением времени? Это оставалось для меня загадкой…
– Дорогой мой мальчик! Твой отец снова упрямится, это дно огорчение! Despero! Идем, ты должен это услышать! – мама манерно прихватила меня под локоть и повела в дом. Я предчувствовал мою любимую домашнюю комедию.
– Вот, Николай, твой сын готов выслушать твои аргументы!
Она обреченно хлопнула руками вдоль туловища, оповещая о начале первого акта.
– Привет, пап, – я протянул старику руку и обнял его. – Я в нетерпении. – с прищуром поведал ему.
– Слав, ну это опять началось. Твоя мать требует купить ей травяную ферму! Ну, что мы будем с ней делать, а? Кролиководство не мой конек, кроме того, разрешительной документации уйма. Эта ферма приравнивается к сертифицированному заводу! – отец эмоционально встряхнул головой, от чего дрогнули его седые пряди, и он нахмурился.
Я же расплылся в улыбке. Мама в своем репертуаре. Неугомонная, неунывающая авантюристка с гипетрофированным предпринимательским чутьем!
– Это не травяная ферма! Это комплекс по выращиванию натуральных газонных покрытий! – она умела настаивать, однозначно.
– Это трава! Ты предлагаешь на нескольких гектарах выращивать траву! И кому? Инженеру-конструктору! Ну, ладно, финансы, акции, но тра-ва! – не сдавался отец, манерно размахивая руками.
– Если я верно понимаю, то сначала это несколько гектаров земли в живописнейшей местности? На которых можно в принципе и гостиницу, и поле для гольфа, и конюшню, и газоны? – с мимишной гримасочкой воркую, глядя в дорогие мне теплые глаза с морщинками в уголках.
– Ну, вот! Хоть сын тебе глаза откроет! Фома неверующий! Это же может быть отличным началом, – победоносно выдавала мама, театрально взмахивая руками у отца перед носом. – В Европе многие занимаются подобными экологическими проектами. Это даже модно, не говоря о прибыли!
– Хорошо. Давай вернемся к этому разговору с утра… – отец подпирает голову рукой, делая вид «ой,все!»
– И это верный ответ! – хором мы одновременно с мамой проговорили на реплику отца.
Он уже не отбивался. Мама обвила его шею руками и нежно поцеловала в седую макушку. Вот такими я и запомню их, любящими и дорогими друг другу.
– Идем ужинать, сынок. Как твои дела? Как китайцы поживают? – защебетала мама, подавая запеченное мясо с восхитительным ароматом.
– Китайцы живы и здоровы. Проведаю их на той неделе. – родители были в курсе моих дел, тем более предстоящих крупных контрактов.
– Анатолий с тобой поедет? Он не передумал с переездом? – осведомился отец.
– Не передумал, но появился ведущий юрист, которого он готовит, и надеюсь, свою замену тоже представит в скором времени.
Анатолий был хорошим другом отца, поэтому я доверял ему и прислушивался к его мнению.
– Ведущий юрист кто? Я его знаю?
– Нет, отец. Она и… сегодня с ней… в общем, Толик ее хвалит. Сообразительная и с опытом работы. – я понял, что ляпнул лишнего, но было уже поздно включать заднюю передачу.
– Она? Дама в смысле? Возраст? – отец отложил приборы и уставился на меня.
– Двадцать семь лет, Аристова Вера… не помню отчества. Достаточно разумна. Свободна. Работе отдается на все сто. Продержалась год у Кромвеля, до него также профильный стаж.
– А что с ней сегодня было? – спросила мама, сложив салфетку и вытянувшись вперед для приема неимоверно интересной информации.
– Да так вышло… Наступил ей на руку, – выдохнул я, смущаясь, но врать не хотелось.
Удивленные две пары глаз уставились на меня. Приходится набрать воздуха в грудь, чтобы объяснится.
– Ну, хорошо, хорошо. Спускался на лифте, а тут она. Поднимала папку, а я не заметил ее на корточках, ну и вылетел. Спешил, понятно? – естественно, звучит, как оправдание.
Они переглянулись, мама заговорщически отвернулась и забренчала чем-то в духовке. Странно, именно ее монолог я сейчас ожидал. Ее любимым развлечением в последние годы были стратегически выверенные и целевые вылазки в мою городскую квартиру с целью уничтожения врага: всех женщин, что оказывались там и не подходили на роль жены. С моей последней Ириной, задержавшейся непозволительно долго, уже почти полгода, мама держала нейтралитет. Ирина грамотно держалась со мной и подо мной, явно претендуя на роль окольцованной спутницы. Была готова родить наследника, намекая об этом открыто, что и заставило маму временно убрать топорик войны в сумочку. Я вот только не хотел детей. Вернее, не был уверен, что мои дети должны быть рождены Ириной. Неглупая, неизбалованная, в меру корыстная, чрезвычайно яркая и невыносимо пресная… Вколачивая ей по утрам я мысленно зевал. Чуть больше эмоций вызывали другие случайно подвернувшиеся на мой нехилый орган дамочки, но тоже скучно. Меня не цепляло.
Единственное, что давало разгон в крови – это бизнес. Движение, общение. Они пришли на смену боксу и парашютному спорту. Конечно, я регулярно бывал в зале, раз в месяц выбирался на аэродром, но все уже не то, что когда-то в юности… Сейчас в основном хорошо срастающиеся дела в бизнесе приносили удовлетворение. И люди мне давно были интересны только те, с кем мне было, о чем говорить.
– Ты хоть позаботился о девушке? Не представляю, как можно наступить на человека… – бурчала мама.
– Я отвез ее в травму, сломаны пальцы, уже лангету наложили, привез домой, извинился. Вроде все. – докладываю подробности, откидываюсь на стуле, расстегивая пиджак.
И тут глаза отца округляются. Мама по волшебству тоже поворачивается и тоже таращит глаза, замирает, глядя на меня.
– Это что за живопись? – с хохотом показывает пальцем отец.