Его мысли оборвали раздавшиеся в горнице громкие голоса. По долетавшим фразам угадал, что туда пришли Улитин и Козел. Но вскоре за стенкой наступила тишина. Что случилось? — терялся в догадках Петров, борясь с искушением подойти к двери и прислушаться. Неожиданно дверь открылась, и вошедший в каморку Алымов, окинув его подозрительным взглядом, предложил пройти в горницу. За столом сидели приближенные Бахарева и рассматривали карту.
— Ну вот, Николай Антонович, — сказал Бахарев, впервые обратившись к нему по имени и отчеству, — завтра едем на встречу с штабс-капитаном. Обсудим с ним детали объединения и с богом! — закончил он торжественно.
Петров молча кивнул.
Во время ужина Николай Антонович плохо понимал, что ему говорили Бахарев и Силин. Он устал. Мучительно хотел спать. Откланявшись, ушел в каморку, сбросил на пол валенки, упал на кровать и закрыл глаза. Ему казалось, что сон начал одолевать его. Он надеялся, что хотя бы во сне избавится от мучивших его кошмаров. Но сон не шел. А как маманя говорила? — и слабая улыбка скользнула по его губам. Посчитай про себя и заснешь. Начал считать. И наконец забылся во сне.
Базу покинули на рассвете. Бахарев был молчалив и сосредоточен. Прикрывая его с двух сторон, скакали близнецы. Алымов держался вблизи Петрова. Поручили быть при мне, сообразил он.
Показалось село. Около пятистенного дома было привязано несколько оседланных лошадей, которых охраняли вооруженные люди. Первым спрыгнул с лошади главарь и бросил поводья подоспевшему к нему одному из близнецов. Мягко прошелся, разминая ноги после долгой скачки. Алымов, Улитин и Козел подошли к нему.
— Пошли, — тоном приказа сказал Бахарев и резко добавил: — Идите впереди, Петров.
В просторной комнате увидели Елизаветинского и с ним еще несколько человек. Штабс-капитан, раскинув руки, пошел навстречу главарю.
— Федор Михайлович, наконец-то увиделись! — начал он приветливо.
Бахарев тоже раскинул руки, чтобы принять в объятия Елизаветинского. В это время два чекиста схватили его руки, заломили за спину. Главарь отчаянно сопротивлялся. Алымов выхватил наган и, не целясь, выстрелил в Петрова. По лицу и руке потекла кровь.
Из соседней комнаты выскочил Пошкас, оттолкнул Елизаветинского и громко подал команду:
— Быстрее брать этих!
Алымов успел воспользоваться минутным замешательством, ногой выбил раму и выскочил во двор, где была слышна перестрелка.
— Уйдет... — простонал Петров.
Один из чекистов подскочил к окну и выстрелил несколько раз. Алымов сделал несколько вихляющих шагов и упал, неестественно подогнув под себя руку.
В голове Петрова зашумело, боль пронзила затылок. Он медленно начал опускаться на руки Пошкаса. А связанный Бахарев сидел на табурете. В его взгляде, обращенном на Николая Антоновича, была ненависть и бессильная злоба. Он громко дышал.
— Мы еще встретимся! Кишки выпущу, на шею намотаю... И на первом поганом суку повешу! — хрипел он.
...Так закончилась его первая серьезная операция.
Николай Антонович, выходя из комнаты, тихо прикрыл за собой дверь, чтобы не разбудить Сороку. Из своего кабинета позвонил в наркомат внутренних дел. Рассказал, какие сомнения вызвал у него «подарок» Шумскому, напомнил о деле Краузе и попросил оказать помощь. Уже рассветало, когда из наркомата вызвали к аппарату Николая Антоновича и сообщили, что в архиве, кажется, нашли то, что интересует Петрова. По-видимому, есть нечто общее в «подарках», которые вручал агенту Краузе и который передал абвер Шумскому.
— Мы сами вряд ли смогли бы обнаружить тайнописное задание Краузе. Но на следствии агент раскрыл его, спасая свою жизнь. И все оказалось элементарно просто. А главное — всё, что нужно для составления тайнописного средства, имеется в доме каждой хорошей хозяйки.
Николай Антонович внимательно слушал, делал заметки в блокноте.
— Тайнописный текст, — следовало объяснение, — наносится на скорлупу. Когда раствор высохнет, на скорлупе не останется и следа. Но достаточно сварить яйцо, раствор оседает на белке. Аккуратно снимай скорлупу и на белке читай текст. Может быть, и у тебя такой случай?
— Может быть, — согласился Петров. — Действительно, всё просто.
— Николай Антонович, обрати внимание на то, что там действовали, сообразуясь с обстановкой, у вас ведь сейчас туго с продуктами. — Немного помолчав, спросил: — Признайся, не вспомни ты дело Краузе, вероятно, посомневался бы в «подарке» и на этом кончил?
— Пожалуй.
Петров поблагодарил за помощь. Возвратившись в кабинет, пригласил Кузьменко и высказал свои подозрения. Но заместитель рекомендовал воздержаться от рискованного эксперимента.
— Николай Антонович, а если тайнописный текст исполнен не по той методике, о которой вам рассказали?
— Не исключено.
— Вот видите. Значит, есть опасение, что текст не восстановим. К тому же у нас нет веских оснований не верить Шумскому, — резюмировал Кузьменко.
— А с этим согласиться не могу, — довольно резко ответил Петров. — После нашего разговора я доложу начальнику фронтовой контрразведки о ваших и моих соображениях. Но буду настаивать на проведении, как вы выразились, эксперимента. И вот почему. — Он поправил очки. — Расшифровать текст мы сможем. Ключ к шифру у нас. Другого у Шумского наверняка нет, если учесть обстоятельства, при которых он попал к нам. Полагаю, что осуществление мероприятия позволит нам еще раз проверить, не ведет ли Шумский двойную игру. Допускаю, что мы не сможем восстановить текст. Что ж, тогда извинимся перед ним. Если он не двойник, поймет нас. В противном случае на этом игра с Шумским будет окончена... И еще. — Николай Антонович поднял глаза на Кузьменко. — Всю ответственность за мероприятие беру на себя.
После этого Петров по ВЧ связи посоветовался с начальником особого отдела фронта, не скрывая высказанных заместителем сомнений. Для убедительности сказал, что постарается, если обнаружится тайнопись, восстановить ее, используя возможности технических специалистов. Получив согласие, попросил дежурного найти примус, а также принести «рождественский подарок». Сварив яйца, начал аккуратно, чтобы не повредить белок, освобождать их от скорлупы. Все это проделывал он в присутствии Кузьменко и Рязанова. Осмотр первых трех яиц ничего не дал. Но на четвертом и пятом четко просматривался кодированный текст.
С помощью переданного Шумским кода расшифровал задание абвера. Из него узнали, что обер-лейтенант имел кличку Скорпион. Абвер сообщал, что командование срочно нуждается в компетентном «языке». Поэтому предлагалось довести до сведения советской контрразведки о наличии у него знакомого из оперативного отдела штаба 1-й танковой армии подполковника Шмидта, который якобы желает перейти на сторону Красной Армии. Подполковник хочет встретиться с кем-либо из штаба армии или же с руководителем контрразведки. На встречу с «языком» должен также прибыть Скорпион. Ответ обязали дать через связника аналогичным тайнописным текстом.
— Ого заиграли! — воскликнул Кузьменко. — Хорошую ловушку готовят нам!
Технические специалисты нанесли на яйца кодированный текст абвера. Их положили в коробку и с другими продуктами передали Василию. Принимая такое решение, Петров исходил из того, что это позволит внести ясность в их «отношения» с Шумским. Почему он ни словом не обмолвился о «Шмидте»? Не сообщил кличку, данную ему Фурманом? Не сказал, какие тайнописные методы будет использовать абвер?
Встреча Шумского со связником состоялась на вокзале, и они вместе ушли на квартиру Хвостиковой. Спустя некоторое время обер-лейтенант встретился с Петровым и изложил цель прихода связника. Расхождений между тем, что ранее рассказал Василий о задании абвера и что сейчас докладывал Шумский, не было. А тот с улыбкой продолжал, что бывшие шефы проявили о нем заботу, передав деньги и рождественский подарок.
О тайнописном задании Шумский не обмолвился ни единым словом. Следовательно, перед Николаем Антоновичем сидел хитрый и коварный враг.
— Вы всё рассказали?
— Всё.
— А о подполковнике Шмидте? — спросил Петров и достал из ящика стола тарелку с лежащими на них яйцами, на которых даже на расстоянии была видна на белках тайнопись. — Игра окончена, Скорпион! Вы арестованы!
Лицо обер-лейтенанта побледнело, губы приобрели землисто-серый оттенок, он весь как бы подобрался.
Допрашивал Шумского Кузьменко. После некоторых запирательств Шумский начал давать показания. До его сознания дошло, что в провале задуманной абвером операции немцы будут обвинять только его. Следовательно, за жизнь нужно бороться здесь. И он сообщил, что при подготовке операции Фурман и Рокито обсуждали с ним варианты выполнения долгосрочного и быстротечного задания. Кто выйдет в роли подполковника, он не знает, может быть, Фурман. Ответ в абверштелле должен передать через связника, сообщив дату, время и место встречи с лже-Шмидтом, а также кто из советских контрразведчиков прибудет туда. Коробку с яйцами он должен вернуть связнику, объяснив, что яйца он с детства не любит. Это должно послужить Фурману паролем, что Шумский действует не под контролем чекистов.
Оценив сложившуюся ситуацию, Николай Антонович со свойственной ему обстоятельностью вместе с Кузьменко разработал ответную операцию, согласно которой предусматривался захват лже-Шмидта и определялись меры, обеспечивающие безопасность Сороки. Выработанный план операции руководство особого отдела фронта одобрило.
Утром следующего дня Горелов доложил, что на рассвете Сорока перешел линию фронта.
Игра продолжалась, но теперь инициатива была в руках советской контрразведки.
17
Фурман, не скрывая удовольствия, сообщил Ноймарку и Шеверсу, что связной вернулся после выполнения задания и проинформировал их об ответе Скорпиона.
— Полагаю, что операция подошла к логическому завершению, — произнес штандартенфюрер.
Не без гордости Фурман ответил:
— Бы правы. Противник клюнул на приманку. На встречу, возможно, выйдет сам полковник Петров. И я готов принять участие в операции.
Ноймарк хмыкнул.
— С Рокито и вами я договорился, что операцию возглавит офицер службы безопасности, — ответил он тоном, не терпящим возражений.
Фурман огорченно вздохнул и поинтересовался:
— Вы уже определили, кто возглавит операцию?
— Есть несколько достойных кандидатов, — и повел взглядом в сторону Шеверса.
Полагая, что вопрос исчерпан, Ноймарк налил в рюмку коньяк и отпил несколько глотков.
Затянувшуюся паузу прервал Шеверс, обратившись к шефу:
— Разрешите высказать мое соображение по заключительной части операции.
Ноймарк бросил на него вопросительный взгляд, но ничего не сказал, только молча кивнул.
— Мне представляется, что место захвата находится слишком близко от линии фронта. Его следовало бы перенести...
— Но это же отдалит срок проведения операции! — перебил Шеверса возбужденный Фурман.
Ноймарк снял пенсне, потер переносицу. Он был уверен в успешном исходе операции и поэтому, скептически прищурив левый глаз, недовольно потребовал, чтобы Шеверс объяснил, чем вызвано его предложение.
— Нам известно, что противник что-то замышляет. Но что и где, мы не знаем. Некоторая... э-э... нестабильность положения на фронте требует чрезвычайной осмотрительности и осторожности. — И сделав вид, что не замечает иронического взгляда шефа, подчеркнул: — Война есть война. Может произойти случайность, которая сыграет на руку врагу.
Штандартенфюрер откинулся на спинку стула. Его взгляд стал колючим.
— Вы противоречите себе, гауптштурмфюрер, — нравоучительно заметил он. — Вы правильно сказали, что о замыслах противника мы знаем недостаточно. Значит, тем более следует как можно скорее завершить операцию. — И, повернувшись к Фурману, попросил еще кофе.
Тот вышел отдать распоряжение.
Шеверс попытался вернуться к прерванному разговору.
— Штандартенфюрер, можем ли мы верить эмигранту Скорпиону?
Не сдерживая раздражения, Ноймарк на этот раз жестом приказал ему замолчать. А потом резко бросил:
— Вас, гауптштурмфюрер, я не включил в число кандидатов.
Лицо Шеверса побледнело от обиды, что его заподозрили в трусости. Зависшая тишина еще больше начала угнетать его. Но Ноймарк умышленно молчал, давая тем самым понять подчиненному, что он не намерен терпеть возражений в уже принятом им решении.
Возвратился Фурман, разлил в чашки горячий кофе и сказал:
— Меня не покидает ощущение, господа, что операция завершится благополучно.
Ноймарк, дабы уязвить самолюбие упрямого гауптштурмфюрера, спросил Фурмана:
— У полковника Рокито или у вас есть сомнение, что Скорпион ведет двойную игру или что противник ему не доверяет?
— Нет, — твердо ответил Фурман.
— Вот так-то, господа, — бросил с вызовом штандартенфюрер, хотя восклицание адресовал только Шеверсу и, тыкая толстым пальцем в лежавшую на столе карту, стал объяснять:
— Встреча с Петровым или же кем-то другим будет проходить на занятой нами территории, хотя и вблизи линии фронта. Из этого может следовать: большевики не будут его прикрывать большими силами и нам будет не трудно разгромить небольшой отряд прикрытия. Я выезжал на место. Организовать противнику засаду здесь, — он вновь ткнул пальцем в карту, — сложно. Мы же будем в более выгодных условиях. Кроме того, «Шмидт» очень серьезная приманка. — Он громко и грубо рассмеялся. — Они побегут за ним, как за курочкой, несущей золотые яйца!
18
Восемнадцатого января сорок второго года началось наступление Южного и Юго-Западного фронтов. Прорвав оборону на участке Балаклеи и Красного Лимана, войска углубились в оборону противника, образовав Барвенковский выступ. В полосе наступления батальона стрелковой бригады Черевичного должна была завершиться операция по захвату лже-Шмидта.
В ожидании Рязанова время текло медленно. Петров и Кузьменко нет-нет да и посматривали на часы. Наконец он появился в дверях. Лицо от мороза красное, глаза блестят задором. Он поднес руку к ушанке и доложил, что задание выполнено.
Первым не выдержал Кузьменко. Он пружинистой походкой подошел к Ивану Федоровичу.
— Кого привел? — нетерпеливо спросил он и пожал ему руку.
— «Шмидта» и еще двух солдат.
Петров тоже подошел к Рязанову.
— Спасибо, Иван Федорович, — произнес он. — Спасибо.
Он направился к скамье, стоявшей у стены, и жестом пригласил сесть его рядом.
— Где «Шмидт»?
— Я его оставил под охраной в моей комнате, а солдаты в комендатуре.
— Расскажите, Иван Федорович, как все было. Понимаю, что устали, поэтому доложите основное. Подробности изложите потом в рапорте.
Рязанов сознавал, что, невзирая на усталость, не имеет права быть лаконичным. Он не сомневался, что после доклада начальник заставит его отдыхать. Но сам сразу же начнет работу с лже-Шмидтом. Любая деталь операции может оказать помощь в работе с задержанным. Поэтому, рассказывая о ходе операции, он старался говорить о главном, опуская детали, не имевшие прямого отношения к лже-Шмидту. Рассказал, что вместе с разведчиками выбрал в полосе наступления батальона место для засады. Там были небольшие овражки. Это позволило замаскировать бойцов. Засаду организовали в десяти километрах от того места, которое было указано лже-Шмидту. Расчет простой: до места встречи было еще далеко, поэтому немцы могли быть не очень бдительными, и фактор неожиданности должен был сыграть главную роль в завершении операции.
Дорогу заминировали таким образом, чтобы, подорвав мины одновременно, не дать возможности противнику ни двигаться дальше, ни отступить к Славянску. Высланный в сторону города дозор условным сигналом сообщил, что немцы приближаются. Вначале показалась крытая грузовая автомашина, за ней бронетранспортер и еще автомашина. Когда колонна въехала в засаду, командир группы разведчиков подал сигнал. Но минер замешкался, и первая машина проскочила мину, а последовавшим взрывом повредили бронетранспортер. Сзади колонны также раздался взрыв.
Иван Федорович честно признался, что не слышал команды открыть огонь и начал стрелять по фашистам лишь после того, когда бойцы бросили гранаты в грузовики, открыли огонь. Он, меньше всего обращая внимание на ход боя, высматривал среди противника офицера. Но найти не мог.
Сопротивление немцев хотя и начало ослабевать, подобраться к подбитому бронетранспортеру было трудно. К Рязанову подполз командир группы и сказал, что захвачен в плен солдат, который заявил, что командир их взвода убит, а другой офицер в бронетранспортере. По ослабевшему огню было очевидно, что бой кончается. Но в это время стали отчетливее слышны артиллерийские раскаты наступающей Красной Армии, группа могла попасть под обстрел своей артиллерии. Командир бросился к бронетранспортеру и приказал всем сдаваться. Но ответа не последовало. Тогда несколько бойцов влезли в поврежденную машину и вытащили офицера. Сняли шлем. По щеке текла струйка крови. Боец-санитар осмотрел голову немца. Оказалось, что он не ранен, а ударился головой о броню при взрыве мины и потерял сознание. Ему наложили повязку. Придя в сознание, офицер на ломаном русском языке спросил, кто командир. Ему указали на Рязанова.